Иногда мечтательный Прокопий представлял себе, как сам город вынуждает людей творить странные вещи. Юстиниан ласково говорил с ним, но его мысли витали где-то далеко, словно отдельно от тела, унесённые какой-то зловещей силой; Антонина, строившая заговоры, чтобы получше устроить карьеру своего милого Белизария, не отрывала взгляда от глупого золотоволосого Феодосия. Не мог христианский Бог, — а впечатлительный Прокопий верил в чудеса, пусть даже языческие, больше, чем в абстрактного единого далёкого и непознаваемого Бога, — наделить этих слабых людишек такой огромной властью.
В закрытых залах стратегов весной 535 года благородный консул Римской империи Белизарий узнал, что наравне с империей должна возродиться Италия и что именно ему поручается это дело. Он возразил. В Африке ещё не было полностью безопасно, и они не обладали достаточным количеством солдат, чтобы сразиться с готами. Стратеги на картах Средиземного моря показали ему, как это можно воплотить в жизнь. Конечно, они понимали: Белизария нельзя высадить на полуострове предков, чтобы он захватил сам Рим также блистательно, как освободил Карфаген. Нет, его новый отряд отправится на Сицилию, будто бы к Карфагену. Белизарий просто остановится там, а затем с лёгкостью захватит готские гарнизоны на Сицилии. Местные жители не окажут сопротивления. Тайные шпионы, как в Африке, уже подготовили почву. Тем временем его старый товарищ, храбрый Мундус, поведёт другую армию с западной границы через горы Далмации к проливу, находящемуся у самой «пятки» «башмака» итальянского полуострова. Одновременно Белизарий перейдёт другой пролив, с Сицилии в Мессину на кончике «башмака». Быстро расчищая путь в глубь полуострова, две армии встретятся у самой южной оконечности Италии, например в Неаполе. Эту военную операцию вполне можно осуществить. Подумав, полководец признал, что это можно легко сделать, если не принимать во внимание одного: готов.
Стратеги поблагодарили его за сообразительность. Как он прав, назвав готов решающим фактором в этой войне! Разве германские остготы не настоящая нация, победившая старые легионы у города Адриана? Именно! Но в отличие от вандалов готы не переняли все дурные черты римлян. Они даже не сокращали рождаемость при помощи абортов, наоборот, плодились, как животные. Но у них имелась одна слабость, которая могла стать пагубной. И тут стратеги поведали Белизарию, как можно воспользоваться этим и напасть на них.
Слабость готов заключалась в их королях. У них было истинно германское представление о том, что у власти должен находиться лишь один человек из королевской семьи. Они верили в мифологических героев, потомков одноглазого Одина. Их теперешней героической королевской семьёй были Амалунги. Покойный Теодорих, величайший из Амалунгов, отбил Италию у других германских племён и мудро правил, хотя ему и мешало постоянное чувство ущемлённого собственного достоинства. Он сохранил в неприкосновенности римские институты управления и свою германскую армию. Но его единственный внук умер вскоре после него, а красивая, образованная дочь Амаласунта безуспешно пыталась следовать примеру отца в поддержании мира и порядка. Однако германцы не хотели, чтобы ими правила единственная женщина даже после того, как изобретательная Амаласунта казнила троих готских вельмож, которые больше других выступали против неё. Эта казнь повела к разгоранию кровной вражды.
Амаласунта обратилась за помощью к Юстиниану, который тут же предложил ей убежище в Константинополе и выслал большую парусную галеру, чтобы переправить её со всеми сокровищами в город. Но взбалмошная, подобно другим женщинам, Амаласунта переменила решение. Она не захотела воспользоваться кораблём, но решила поддержать хорошие отношения с империей, предложив Белизарию запасы на Сицилии во время его похода против вандалов, после чего предложила своему кузену Амалу, интригану, пытавшемуся писать стихи и называть себя философом, взять её в жёны. Ошибка женщины! Что же произошло? Философ, которого готские воины объявили королём, велел приверженцам троих казнённых вельмож утопить прелестную Амаласунту во время купания.
После убийства жены Амал стал опасаться за свою жизнь, ведь он спровоцировал начало новой кровавой вражды, и шпионы из Константинополя убедили его обратиться за помощью к Юстиниану. Философ возомнил себя таким же умным, как и римские шпионы. Он попытался взять всё в свои руки, тайно предложив императору отказаться от территории Италии, получив взамен безопасность для себя.
Философ ещё больше испугался, поскольку всё ещё остающиеся в душе варварами германские вельможи подозрительно рыскали вокруг пруда, где покоилась Амаласунта, и презирали любого человека, называвшего себя философом, был ли он из династии Амалунгов или нет. В это время особый шпион, очень одарённый и убедительный человек, Пётр Посол сыграл на всё растущем страхе Философа (таково было условное имя готского короля в тайных документах Константинополя). Они тайно встретились на Аппиевой дороге, и Философ взволнованно спросил, доволен ли Юстиниан его предложением. Пётр ответил, что, вероятно, доволен.
После этого Философ спросил, почему Пётр сказал «вероятно».
— Если он совсем недоволен, то что тогда будет?
— Тогда, — ответил Пётр Посол, — тебе придётся начать войну, благородный Философ.
— Что?! Разве это справедливо, любезный?
— А почему бы и нет? Ты, благородный господин, философ, Юстиниан — великий император римлян. Вполне справедливо, что ты будешь пожинать плоды своих раздумий и планов, и разве не естественно для Юстиниана пытаться вернуть часть империи, которая исконно принадлежала Риму?
Чем больше последний король из династии Амалунгов размышлял над словами Посла, тем больше он беспокоился. Он понимал, что Юстиниан поссорился с ним за убийство одарённой Амаласунты, которая официально находилась под защитой императора. Благородные готские вельможи убьют его, как предателя, своими мечами, если узнают, что он связался с Юстинианом.
В этот момент стратеги, приказавшие Петру быть поближе к готскому королю, планировали направить армию Белизария на Сицилию, а армию Мундуса — на противоположный далмацкий берег. Как только это произойдёт, Пётр обретёт новую власть над интриганом Философом, которого можно будет убедить отдать половину Италии без дальнейшего конфликта. Он подобен Дамоклу, пировавшему с подвешенным над ним на одном волоске мечом: Пётр мог в любую минуту выдать его знатным готам, но, с другой стороны, если бы те убили Философа, то вызвали бы новую волну кровавой войны и оказались бы без всякого короля. У династии Амалунгов больше не было наследников.
Итак, что бы ни случилось, грозные готы останутся без вождя и будут втянуты в гражданскую войну. Белизарий мог рассчитывать на это и ещё на большее.
Старое римское население, будучи ортодоксальными католиками, приняло бы сторону захватчиков в борьбе с готами-арианами. В своём дьявольском замысле Юстиниан собирался столкнуть готов с ещё одним врагом. Дикому королю франков, недавно разбившему бургундские войска в Альпах, он отправил письменное предложение: «Готы, силой захватившие Италию, которая принадлежит нам, отказались вернуть её обратно и продолжают совершать там злодеяния. Мы были вынуждены выступить против них. Эта война будет и вашей, поскольку вы связаны с нами православной верой, отвергающей арианскую ересь, и неприязнью к готам». Это письмо сопровождали солидные подарки с обещанием ещё больших даров, если доблестные франки перейдут через Альпы и захватят Северную Италию, Безусловно, истинный варвар польстится на богатые дары и ради этого разграбит соседские земли. Франкский король так и поступил.
Если бы события каким-то образом приняли другой оборот на территории Италии, Белизарий мог рассчитывать на франков. Готы оказались как бы между молотом и наковальней. Когда стратеги раскрыли все свои карты, то спросили, находит ли великий Белизарий какое-нибудь слабое место в их планах?
Внимательный полководец не заметил ни одной ошибки. Он был изумлён и подавлен, узнав, сколько труда потребовало составление таких планов для облегчения его задачи. Победитель Карфагена не был талантливым стратегом. Он так и не смог им стать. Он представлял поле битвы, только видя перед собой реальных врагов. Но на сборах военачальники и Белизарий молчали, заговорил Юстиниан:
