Княгиня Забава – князю под стать, краса ненаглядная, но чернявая – в её жилах, как и у всех Ольговичей, северских князей, давала себя знать примесь половецкой крови. И её восточная диковатая краса казалась более яркой рядом со спокойной славянской красотой князя.

Владимир Глебович указал на свободное место возле себя.

– Вы устали – садитесь здесь… Я узнал тебя, Самуил, хотя ты и сильно изменился с тех пор, как приезжал в последний раз в Переяславль… Сторожа сказала, что вы прибыли из Дмитрова. Это правда?

Самуил и Ждан сели. Купец вежливо склонил голову:

– Так, княже, несколько дней назад мы были в Дмитрове.

– Но там ведь половцы!

– Там Кончак с ханом Туглием… И мы видели Кончака, как вот тебя, княже. И даже обедали за одним столом.

Владимир Глебович удивлённо поднял брови:

– О! За что же такая честь вам выпала?

– Расспрашивал клятый поганин, не видел ли я, едучи из Киева в Северскую землю, князей с войском. Вот я ему и сказал, что видел. Мол, стоят дружины на Альте, ждут подмоги.

– Ты это всё выдумал? Про князей?

– Выдумал.

– Для чего?

– Да просто так… Чтоб напугать!

– Ну и что? Напугал?

– Ещё как!.. Хан Туглий сразу стал упрекать Кончака, что напрасно они увязли под Дмитровом. Да и Кончак поверил – на другой же день снял осаду и отступил за Сулу…[17]

– Не может быть! – воскликнул князь, поражённый таким известием. – Неужто это правда? А не обманывает ли он нас всех? Отступил, чтобы другой дорогой направиться на Переяславль…

– Чего не знаю, того не знаю, княже, – с достоинством ответил Самуил. – Однако думаю, не повернёт он на Переяславль, ибо очень перегружен добычей. Зачем ему идти сюда, когда и так набрал и полону, и скотины, и коней, и всякого добра?

Бояре зашумели. Прозвучали возгласы:

– Да, да, это похоже на правду! Не бросит он добычу!

Владимир Глебович едва заметно кивнул:

– Что ж, будем считать, на сей раз лихо Переяславль миновало. Но не миновало переяславской окраины. И я не могу смириться с тем, что Кончак вот уже в который раз разоряет наши города и сёла, убивает людей, тянет их в полон, грабит наши богатства… Нужно отмстить кровавому хану! Чтобы на собственной шкуре почувствовал нашу беду, чтобы его племя такое же горе испытало, какое причиняет он нашему люду!.. Вот мой наказ – войско не распускать! Я пошлю письма князю Рюрику, а также Святославу, чтобы дали подмогу и дозволили ударить на ворога! Пока половцы, как обожравшиеся волки, будут переваривать добычу, мы соберём силы и нападём на них неожиданно… Все ли бояре и великие мужи так думают?

– Все! – твёрдо ответил дородный рыжеволосый тысяцкий[18] Шварн.

– Тогда идите готовить войско к походу, а я тут ещё побеседую с нашими гостями из Дмитрова…

Когда бояре вышли, князь сказал:

– Самуил, ты не раз доставлял в мой город и на всю землю нашу соль, днепровский янтарь, украшения из серебра и злата, сукно, парчу и хинновский[19] шёлк. Рискуя жизнью, ты обдурил Кончака и вытурил его из Переяславской земли… А теперь послужи мне ещё раз, Самуил!

– Говори, княже. Я со своим молодым другом Жданом готов служить тебе верой и правдой. Что мы должны сделать?

– Ты уже слышал, что я хочу отмстить Кончаку за нападения и разорение Посулья. Но одного желания мало. Чтобы поход завершился успешно, нужно склонить к нему не только князя Рюрика, но и князей Святослава, Ярослава Черниговского, Игоря Северского с его братией…

– Как же это сделать?

– Ты возвращаешься в Киев?

– Да.

– Вот и хорошо – самолично отвезёшь мои письма князьям Рюрику и Святославу… А они знают, как надо поднять на подвиг других князей.

– Мы сделаем это, княже!

– Но дело спешное…

– Мы выедем завтра поутру и будем гнать коней что есть сил.

Метель началась в полдень. Сначала подул сильный ветер, потом повалил густой крупный снег, который залеплял лицо и глаза, забивался в рукава и за пазуху, застилал непроглядной пеленой и небо, и всё вокруг.

Но ни Самуил, ни Ждан не тревожились. Разве им впервые встречать пургу в степи или в лесу? А кони сами, каким-то лишь им присущим чутьём, находили под копытами твёрдую наезженную дорогу.

Но скоро завихрило так, что не стало видно и конских голов. Казалось, все силы – земные и небесные – ополчились против них. Намертво преградили дорогу. Что делать? Попробовать всё-таки ехать дальше? А если собьются с пути?… Остановиться в какой-нибудь балке и переждать ненастье? Но кто знает, сколько оно продлится – день, два?…

Кони тяжело брели в глубоком снегу. Ветер завывал, бесился, неистовствовал, бил в грудь, пронизывал насквозь кожухи, сёк лицо и с диким гоготом мчался над мёртвой пустыней на восток, в половецкие степи.

Так ехали ещё с час, пока кони сами не остановились. Путники насыпали им из перемётных сум в торбины овса, покормили, взяли в руки поводья и двинулись дальше.

Наступали сумерки. Приближался вечер.

Давно уже должны бы прибыть в Глебов, а его всё нет и нет. Неужели мимо проехали? А ветрище не унимался, буран, казалось, задался целью замести снегом всю землю.

И кони и люди совсем выбились из сил.

– Отдохнём хотя бы немного, – сказал Самуил, останавливаясь. – Клади коня спиной к ветру. А сам ложись за него.

Легли.

Сразу же вырос сугроб. Стало тише. Снеговей продолжал завывать над полями, но уже не сёк лица, не забивался в рукава, за воротник, не замерзал на бровях и бороде ледяной коростой.

Ждан свернулся клубком, прижался спиной к тёплому животу коня, натянул поглубже на голову шапку и закрыл глаза. Подремать? Но сон не приходил, мысли роем вихрились в голове.

Ещё и месяца не прошло, как из далёкого половецкого кочевья выехали они с отцом вот в такой же вьюжный вечер и направились на запад, на родную землю. А как много изменилось в его жизни! Судьба вон как круто изменила жизненный путь. К лучшему ли, к худшему? Кто это ведает? Пока что – к лучшему. Он сдружился с умным и добрым дядькой Самуилом, который, может, и проявляет хитрость к покупателям, сам же говорит: не обманешь – не продашь, но к нему относится как к родному. Окончательно вызволил из половецкой неволи. Познакомился с князем Переяславским и получил от него за добрую весть и верную службу коней, одежду и оружие, а это – целое богатство! Чего ещё не хватает?

Он и не заметил, как задремал. Проснулся оттого, что чья-то рука трясла за плечо.

– Вставай, отрок! Вставай! А не то задубеем тут! – послышался голос Самуила. – Надо двигаться дальше.

Ждан поднялся. Было уже совсем темно.

– Куда же идти?

– Бери коня за повод и не отставай от меня!

Но не сделали они и сотни шагов, как услышали собачий лай. Значит, впереди жильё, там – спасение: для них тёплая хата, для коней – безветренная конюшня да охапка сена. Вперёд! Скорее туда!

Хата вынырнула из тьмы внезапно – выглянула камышовыми стрехами из-под снега, как гриб из-под листа. Сквозь махонькое оконце, затянутое сухим бычьим пузырём, мерцал желтоватый свет.

Самуил застучал древком копья в дверь:

– Хозяин, открывай!

Дверь приоткрылась, послышался старческий голос:

– Кто тут? Кого Бог послал?

– Путники, отче! Пусти в хату – замерзаем!

– Да кто же вы такие?

– Гонцы от князя Переяславского к князьям Киевским.

– Так вы и ехали бы в город – к тиуну[20].

– А что за город?

– Да Глебов же!

– Глебов! А далеко ли?

– Да нет – всего поприще[21]. А это посад…[22]

– Отче, побойся Бога! У нас уже нет сил и два шага ступить, а ты говоришь – поприще. Нет, мы у тебя заночуем! – И Самуил решительно отстранил хозяина от порога. – Хлев у тебя есть?