Хотелось сразу спросить, что случилось, высказать, что думал, но промолчал. Любил младшего (целых пятнадцать лет разницы!) брата, любил в нём своё детство, свою молодость. Глянул в его хитроватые карие глаза – молча обнял, поцеловал в жёсткие, покрытые инеем усы и повёл в натопленные княжеские покои.

А там уже их заждались: великий князь Рюрик, сыны Святослава – Всеволод Чермный да Олег, ханы торков[39] Кунтувдей и Кулдюр, которые чёрными клобуками селились по Роси да Стугне и за это служили с оружием киевским князьям, воевода Андрей и воевода Роман Нездилович, боярин Славута, старый воевода Тудор.

После взаимных приветствий сели к столу. Ели, пили, говорили о том о сем, а когда насытились, Святослав отложил в сторону ложку и сказал:

– Братья, ныне собрались мы все тут, кроме князей Владимира Переяславского, Игоря Новгород-Северского, Всеволода Трубчевского да Святослава Рыльского. Они присоединятся к нам на Суле, чтобы двинуться на окаянного Кончака. Если мы не ударим по нему сегодня, то он, возгордившись, нападёт на землю Киевскую, Черниговскую и Северскую завтра. Собрали мы ныне силу немалую – так, может, и двинемся? Кто как мнит о том?

Святослав хорошо знал мысли всех, кто сидел за столом, кроме Ярослава, и ждал, что скажет именно он.

Но Ярослав молчал. Краснощёкий с мороза, спокойно смотрел на великого князя и задумчиво теребил левой рукой густую чёрную бороду. Был он не стар. Ему сорок четыре года, а рядом с отяжелевшим, совсем седым Святославом выглядел ещё моложе. Его вполне можно было принять скорее за сына Святослава, чем за младшего брата.

Тишину нарушил Рюрик:

– Что тут раздумывать? Собрались все – значит, в поход! Завтра же и выступим! – и пристукнул рукой по столу.

Это был энергичный, умный, хотя горячий и не в меру вспыльчивый князь. Рано получив киевский стол, он вёл долгую и упорную борьбу против Святослава, который всеми силами старался выгнать его из Киева. Не раз вспыхивали между ними которы[40] и лютые сечи, не раз проливалась на берегах Днепра кровь воинов. А три года назад двоюродный брат Святослава князь Игорь даже привёл с собою Кончака и Кобяка с их ордами на подмогу. Правда, всем – и Святославу, и Игорю, и Кончаку – пришлось бежать без оглядки. Половцев порубили на берегу Днепра, возле Черторыя, погибли ханы Козл Сотанович и брат Кончака Елтут Атракович, два сына Кончака попали в полон. Однако полностью воспользоваться этой блестящей победой Рюрик так и не сумел. Помехой ему стали влиятельные, богатые и могущественные бояре киевские, которые начали разоряться от беспрерывных кровавых межусобиц, устали от них и в то же время не хотели иметь в Киеве сильного князя, так как боялись ограничения своих прав и свобод. И поэтому лучшие, самые влиятельные мужи предложили Рюрику, настаивая, что это для блага всей Русской земли, поступиться властью и отдать Святославу Киев, а себе оставить Киевскую землю[41]. Рюрик поупорствовал, сколько мог, согласился и сел в Белгороде. А что ему оставалось делать? Без бояр, без воинства киевского, не имея поддержки чёрных клобуков, которые набирали всё большую силу на окраинах Киевской земли, он мог утратить все… Вот так в Киевском княжестве появились два соправителя – Святослав и Рюрик. Оба достаточно могущественные властители, ибо Святослав, кроме Киева, имел ещё обширные владения в Северской земле, а земли Рюрика простирались от Сулы на востоке и Роси на юге до Горыни и Припяти на западе и севере. Однако этот дуумвират вместе с тем и ослаблял Киевское княжество, поскольку между соправителями, хотя внешне и установился мир, единодушия не было.

Сейчас Рюрик не мог понять, почему Святослав высказался так туманно, неопределённо. Хитрит? Какой смысл? Сам же затеял поход!

– Безусловно, идти! И погромить поганых! – повторил он и обвёл всех присутствующих суровым взглядом стальных глаз.

Его сразу же поддержал хан Кунтувдей, коренастый круглоголовый торк лет сорока. Он потёр ладонью сытое, обожжённое морозом лицо, блеснул узкими чёрными глазами и спросил:

– Почему князь Святослав так спрашивает? Для чёрных клобуков хан Кончак и особенно хан Кобяк – ворог… Людей убивает, скот грабит… Чёрный клобук идёт в поход на хана Кончака и ловит его на аркан!

Хан Кулдюр, щуплый, желтолицый, молча кивал. А старший сын Святослава Всеволод Чермный, прозванный так за рыжий, даже красный цвет волос и бороды, удивлённо пожал плечами:

– Кто же против похода? Разве есть у кого другие помыслы? Войско собрано, готово в путь – не распускать же его по домам!

Ярослав улыбнулся уголками губ. Какой горячий у него сыновец![42] И кажется, на него намекает, пускает невидимые стрелы в своего стрыя? Ну что ж, он примет вызов!

– Я против, – произнёс он тихо и ещё тише, но внятно повторил: – Я против…

Все головы враз повернулись к нему. Не послышалось ли?

Святослав стиснул зубы. Так он и знал. Хитромудрый Ярослав приехал лишь для того, чтобы снова, как бывало не раз, отколоть очередное коленце!

– Почему, брат? – спросил, едва сдерживаясь. – Ты же знаешь, что без тебя, без твоего могучего и храброго полка мы не сможем надеяться на окончательный успех… Для задуманного похода в глубину Половецкой земли нужны большие объединённые силы! Ты подведёшь всех нас!

– Ныне, братья, не ходить! – подчёркнуто сказал Ярослав. – Ну что за поход зимою? Одни муки! Снега, морозы, бескормица для коней… На носу весна. Растает – будет ещё хуже… Давайте повременим и, если даст Бог, летом пойдём. Соберём ещё большую силу, погромим половцев и загоним Кончака за Дон, аж в Обези[43], как когда-то Владимир Мономах загнал его отца Атрака… Осталось совсем немного ждать – март, апрель, май… Зато подготовимся как следует!.. Да и нездоровится мне сейчас.

– У нас ведь всё уже готово, княже, чего ещё ждать? Будто для нас впервой проводить зимние походы! Кончак же не ожидал весны, а напал в самые лютые морозы, в снегопады. И бескормицы не побоялся! – воскликнул Рюрик.

За столом застыла тягостная тишина. Ярослав не торопился отвечать Рюрику на его справедливые слова, скривил губы.

Святослав осуждающе покачал головой, пристально посмотрел на Ярослава… Потом тихо начал:

– Княже Ярослав, если между нами всеми не будет согласия, то ни сегодня, ни завтра не пойдём мы на половцев и не загоним их ни за Дон, ни в Обези. Все беды земли нашей – от гордыни княжеской, от того, что князья про малое «се великое» начали говорить и, имея волость, заглядываются на чужое: «Се моё и то моё тоже!» Нет, братья, так не годится! Которы да усобицы – это погибель земли нашей! Поганые видят, что меж князьями нет мира, и без страха нападают на наши сёла да города, грабят добро наше, полон берут, людей убивают…

– Брат, я не начинаю усобиц, я только говорю, что не хочу идти сейчас в поход, – сдержанно возразил Ярослав. – Не хочу мордовать ни воинов, ни себя…

– Если б только это, Ярослав, – перебил его Святослав. – Если б только это… Но опасаюсь, что причина кроется в чём-то ином… Вот только не пойму в чём… Когда умер наш отец Всеволод, то я заменил его для тебя и при этом всё время внушал, что не книжная премудрость украшает князя, а его желание служить земле своей, умение смирить свою гордыню перед старшим князем – отцом или братом, вуйком или стрыем, – занимающим великокняжеский стол. Смирение младших усиляет Русскую землю, высокомерие разрушает её. Почто рушишь братскую любовь и согласие? Мы с князем Рюриком наконец пришли к примирению, и наступил мир на Русской земле, а ты хочешь его срубить под корень. Негоже, негоже так делать, Ярослав, брат мой!

Князь Черниговский покраснел, на лбу у него выступили капельки пота. Кому-нибудь иному ответил бы резко, оскорбительно, ни от кого не потерпел бы подобных слов. Но Святославу, который в детстве действительно заменил ему рано умершего отца, не осмелился сказать дерзкого слова. Хитрить мог, лицемерить мог, а прямо, открыто сказать не смел. Потому ответил, не повышая голоса: