— Шанго, — сказал китаец, нажимая на спуск.
Подрагивая, лента, как змея, потянулась из ящика… Быстро вдел другую, нажал, и в ушах отдался резкий машинный стук, словно одобряющий все, что он, Ван Ли, сейчас сделал: так-так-так…
Зеленая цепь противника перебежала вправо и вновь залегла в пшенице. Вторая приподнялась, рассыпаясь в перебежке, нагнала первую. Ван Ли видел перед собой падающих людей в зеленых мундирах с блестящими касками. На касках плавилось июльское солнце. Пулемет успокоительно твердил свою скороговорку: так-так-так-так-так-так-так…
Китаец повернул голову. Убитый конь лежал у тачанки, оскалив зубы.
«Неужели не уйду?» — испугался Ван Ли, сменяя очередную ленту. Гильзы, курясь синеватым дымком, падали под пулемет, росли горкой. Он повернул хобот пулемета влево и в недоумении замер. Там, впереди, суматошно мелькали всадники, поблескивая палашами. Капельки холодного, едкого пота заползли в глаза Ван Ли, на секунду затуманили их. Он поспешно стер пот рукавом рубахи.
Влево от перелеска, играя на солнце клинками, наметом заходила с фланга конница.
— У-р-р-а-а-а-а!..
— У-у-р-а-а!..
— У-у-р-р-а-а-а!..
— Наши!
Кавалерия противника во весь карьер, оставляя пыльный след на дороге, уходила к лесу. Пехота, не выдержав казачьего гика, бежала по пшеничному полю, кидая оружие. Ван Ли вставил в приемник последнюю ленту… Мимо проскочили первые конники.
— Слезай, ходя, слезай! — крикнул Дениска, поравнявшись с тачанкой.
Глава 3
Полк понес большие потери, и по приказу комкора в занятой с боя деревушке была назначена днёвка; вперед вышли другие, менее потрепанные части.
В полдень в штаб полка вызвали первую сотню. Командир сотни Лысак остановил бойцов у штаба, оглядел собравшихся селян, подумал: «Опять, должно, что случилось!»
В горнице вокруг старенького стола сгрудилось несколько стариков-крестьян и командование полка.
— Ага, вот и Лысак, — сказал Терентьич.
Лысак стрельнул взглядом по лицам стариков и, готовый к любому подвоху, отрапортовал командиру полка:
— Первая сотня по вашему приказанию прибыла!
— Видишь ли, — улыбнулся Терентьич, — мы тебе поручаем сегодня не совсем обычную операцию. — Он вытащил папироску, закурил.
«Что-то затевает», — подумал Лысак.
— …Командование полка совместно с крестьянами, как видишь, поручило твоей сотне до сумерек скосить хлеб. Машин, правда, мало, но кое-что починим и пойдет в ход. К работе приступить немедленно!
— Позвольте, — произнес Лысак, обескураженный неожиданным распоряжением, — а как же…
— Никаких «а как же»! — ответил Терентьич.
— Слушаю-с! — Лысак повернулся, как положено, и поспешно вышел из хаты.
Через час по деревне наперебой застучали молотки… Бойцы чинили косилки, бегали по дворам в поисках нужного инвентаря, смазывали ржавые части, впрягали лошадей. В поле, у деревни, дробно рассыпая рокочущую трель, плавала в волнах хлеба розовая косилка. На откидном стуле сидела девушка и то и дело сбрасывала рожь.
Дениска устроился на камне у крайней хаты, молча грыз окурок, смотрел в степь. Косилка поравнялась с ним. Девушка, устало вытирая ладонью лоб, вскинула на него спокойные серые глаза.
Дениска смущенно отвернулся, медлительно обдумывая:
«Это что же делается? Мне что, я — разведчик! А вот первой сотне попало. Ты думаешь, шутки сидеть на лобогрейке? Нет, братишка, ой, как это тяжело».
Он глянул на косилку. Она плавно уходила в степь, оставляя за собой колючую стерню.
«Это разве работа? Вот на пшеницу бы ее посадить… дивчину эту… Она бы не встала после трех гонов».
Поднялся, намереваясь уйти, но украдкой еще раз поглядел в степь. Косилка, срезая прямой угол, опять шла к нему.
«Пропущу — тогда пойду», — подумал Дениска, присаживаясь. Из деревни в степь выехали еще три косилки. Крестьяне вперемежку с бойцами шли следом, громко разговаривали.
Высоко клубились тучи. На горизонте дождь наискось шнуровал небо.
«Хотя бы докосить успели, а то дождь перебьет», — подумал Дениска.
Розовая косилка снова подошла к камню.
Вглядываясь в погонщика, Дениска узнал своего командира Буркина.
— Гля, ты чего?! — крикнул ему Дениска.
— А ты чего сидишь в холодке? А ну, лезь сбрасывать, — приказал Буркин.
Дениска несмело подошел к косилке, грубовато сказал девушке:
— Слазь, говорят тебе, слазь.
Он протянул руку к вилам. Девушка уступила ему место.
— Трогай!
Косилка тронулась. Дениска, упершись ногами в полок, напружинясь, сбросил первый валок:
— Вот как надо!
Много раз прошел косилкой Буркин мимо камня, на котором сидел Дениска, и камень этот уже далеко, чуть виднеется, а девушка все сидит на нем, ожидая чего-то.
Сбрасывая валки, Дениска думает о ней. Буркин поворачивает свое простодушное, рябоватое лицо, кричит Дениске:
— А ведь девка-то хороша! Как, по-твоему?
— Что? — будто недослышав, спрашивает Дениска.
— Девка, говорю, хорошая.
— Девка? Как сказать… Не то, чтобы уж больно, а так ничего.
— Нет, не скажи! — убежденно кричит Буркин.
— Погоняй, погоняй, а то дождь находит.
— Что?
— Погоняй, говорю, ну какой ты непонятливый! А еще командир! Только б о девке и говорил. Ну, какая она хорошая, когда сидит и воды даже не принесет.
— Воды? Сейчас! — кричит, подмаргивая, Буркин и останавливает лошадей.
— Э-эй! Как тебя? Воды неси! — заорал он, сложив ладони в трубку.
Девушка соскочила с камня, постояла раздумчиво, прислушиваясь к крику, побежала к ним.
— Ты ей «воды» кричишь, а она не понимает.
Дениска слез с косилки, прошелся, разминая отекшие ноги, снял бешмет. «Вот так-то лучше». Скрутил папироску, закурил.
«А ведь, верно, славная», — подумал он, оглядывая подбежавшую девушку.
— Воды принесите, — хрипло попросил Буркин.
— Воды? — Девушка повернулась, бросила любопытный взгляд на Дениску, опрометью побежала к деревне.
— А смотрит, будто в душу заглядывает, верно?
Дениска не ответил.
Степь бороздили косилки, скашивая перезревшее жито. Бойцы перекликались, долетали обрывки слов. Дениска взглянул на уже низкое солнце. Чуть левее, быстро увеличиваясь, показалась черная точка.
«Аэроплан», — понял он.
— Слышь, начальник, неприятель наступает.
— Какое — неприятель? — непонимающе отозвался Буркин.
— Видишь? — Дениска, подняв руку, ткнул пальцем в небо. — Аэроплан поляцкий. Что делать, Буркин?
— Ехать некуда, — все одно не успеем. Вот лошадей, может, положить. Аэ-ро-пла-ан! — крикнул он в степь.
Аэроплан долетел до деревни, описал круг и опустился ниже. Красноармейцы открыли огонь. Приглушенным рокотом откликнулся пулемет, обсеивая пулями степь.
— Ложись! — крикнул Буркин и лег под косилку. Дениска подбежал к лошадям и стал между ними.
Вдруг земля вздрогнула, словно выбросила нутро вместе с осколками бомбы. Сухие комья земли упали возле лошадей. Глухо ударились о косилку. Вторая бомба со свистом легла неподалеку от дороги.
— Живой? — окликнул Дениска Буркина.
Тот не отзывался.
— Живой ты? — озабоченно переспросил он и подумал: «Ой, неужто убили Буркина?»
Аэроплан уходил в облака. Из деревни выбежали на окраину бойцы, стреляя вслед врагу.
Дениска подошел к косилке и, всматриваясь под нее, крикнул:
— Слышь! Живой ты?
— Слышу. Живой… А ты? — Буркин выставил из-под косилки смеющееся лицо, добавил: — Постращал малость…
— Чего ж не отзывался?
— Ухо заслонило.
Дениска облегченно улыбнулся, выпрямился и увидел, что перед ним стоит девушка:
— Млеко, — проговорила она, протягивая кувшин.
— Это ему, он угорел, а я молоко не пью.
— Нет, расхотел и я, — отозвался Буркин. Девушка огорченно посмотрела на бойцов, обидчиво отвернулась.
Дениске вдруг стало жалко эту смелую девушку, под обстрелом бежавшую сюда, в степь, чтоб напоить их молоком. Он нерешительно кашлянул и, подойдя к ней, взял кувшин:
