Больше не произошло ничего такого, из-за чего стоило бы марать бумагу.

Ударили морозы, выпал свежий снег. Земля приоделась в новый наряд, помолодела. Абулхаир пригласил Тевкелева поохотиться по нетронутому снежку на лис. Тевкелев отказался, памятуя о похищении Таймаса. Решил довольствоваться единственным своим развлечением — прогулками да размышлениями на досуге.

Он представлял себе, как счастливы были Барабанщиков и Маллакаев возможности вырваться из этой глуши, из этого плена без оков!.. С ними ушли письма на родину. Солдаты, как и сам Тевкелев, писали их — радовались и печалились. Вроде бы поговорили со своими любимыми и близкими, да вот только ничего не услышали в ответ!.. Скажи им сейчас: идите пешком домой — все пошли бы! Невзирая на стужу, зиму и долгую опасную дорогу... Но кто же скажет такое? Кто даст им ступить хоть на шаг из этой степи?!

Тевкелев про себя делил казахов на «ханскую партию» и «партию противников». Последняя давно не давала о себе знать, затаилась. И ему думалось порой: «Уж лучше бы они кричали, спорили, шумели, чем такое вот не предвещающее добра молчание, такая опасная тишина».

Однажды поздним вечером к ханской юрте подскакал всадник.

— С кем можно перемолвиться словом? — прозвучал голос бия Балтабека. Бий явился в неурочный час, значит, привез важные новости.

— Слезай с коня, заходи в дом!

Запыхавшийся Балтабек сообщил, что противники Абулхаира собрали огромное войско и хотят совершить набег на хана и посольство. Среди заправил был и Жантума, недавно скандаливший в ханской юрте...

— Вон оно что! — только и сказал Абулхаир, услышав это известие. «Увы, я был прав в своих опасениях: потомки Жадика хотят крепко припугнуть русского посла, может быть, расправиться с его людьми, а вину и ответственность за все взвалить на меня».

Он тут же погнал джигитов к Есету, Букенбаю и батыру Мойнаку, кочевавшим поблизости от его становья.

Мойнак тотчас же явился к хану.

— Батыр, у тебя, насколько мне известно, есть близкий родственник в ауле Жантумы. Хорошо бы тебе навестить его, — то ли приказал, то ли попросил Абулхаир.

Хан опять потерял покой и сон. По сорок раз в день ездил он к Тевкелеву, но серьезных разговоров не затевал: опасался еще больше всполошить и без того встревоженного посла.

А сам мучительно думал, как предотвратить опасность. Круговерть мыслей постоянно замыкалась на Батыре. Долго ли они еще будут играть в прятки, таиться друг от друга? Может, сказать ему без обиняков: «Мы оба присягнули царице. Посол России — наш общий гость, мы несем за него ответственность оба. Надругательство над ним не принесет нам ничего, кроме позора. Прекрати угрозы и безобразия, которые исходят от подвластных тебе людей!» Крикливые люди обычно бывают трусливы, пугаются, отступают, если повысить на них голос. Батыр из их породы, глядишь, опомнится. Хан решил послать к Батыру надежного человека.

Через три дня к хану на взмыленном коне примчался посланец от его тестя — Суюндык-батыра.

— Чтобы дать ему время слегка отдышаться и прийти в себя от бешеной скачки, хан пошутил:

— Эй, сверстник, не джинны ли тебя гнали?

Но гонец не принял шутки и зачастил, спеша передать то, с чем его послал Суюндык:

— Вчера к нам забрел — притворился, что ищет пропавшего верблюда, — один знакомый батыра Суюндыка... Сообщил, что эти разбойники из рода шекты поплевывают в ладони, потирают их и бахвалятся: завтра-де они нагрянут сюда, к вам, с войском, порешат хана и посла. А байбише вашу привяжут за волосы к конскому хвосту и... и превратят ее тело в тушу для кокпара. Ни перед чем, говорят, не остановимся!.. Уж больно разошлись, шумят на всю округу.

Абулхаир решил немедленно связаться с ханом Батыром.

«И над Бопай нависла опасность! — с замиранием сердца вздыхал Абулхаир. — Прослышали мерзавцы, что она послала письмо императрице Анне Иоанновне. И молила в том письме не оставить нас без ее монаршей милости и покровительства. «Много у нас нынче стало врагов, все желают нам зла. Но, уповая на вас, мы не испытываем страха», — признавалась Бопай императрице. Однако как им это стало известно? Кто же им доносит?..» — недоумевал хан.

В один ненастный, студеный день хан и посол наконец дождались тех, кого ждали с таким нетерпением и надеждой. Прибыли Букенбай и Есет с войском. Гонцы Абулхаира отыскали обоих у каракалпаков, где они совершили благородную миссию: склонили каракалпаков освободить башкир, захваченных в плен в разное время.

Прошел день, каждый час которого тянулся как год. Враги не появились: прослышали, наверное, что к Абулхаиру подоспело сильное подкрепление.

Однако то, что Абулхаир узнал от человека, посланного им к Батыру, сбило его с толку. Батыр, как оказалось, находился с полуторатысячным войском в Карагантупе — отправился в набег на туркмен! Среди лютой-то зимы! Такого еще не случалось у казахов! Они испокон веков совершали набеги в мае или ранней осенью, но не зимой! Весной и осенью через туркменские пески шли караваны из Индии и Ирана в Астрахань и Казань и обратно. Но какой же добычей могли джигиты Батыра поживиться теперь, в самый разгар зимы?

— Не зря этот плут скрылся, ох, неспроста! — убежденно повторял Есет.

— Я думаю так: Батыр настроил своих на какую-то пакость, а сам отправился на край земли. Будет доказывать потом, что он ни при чем, — сокрушался Букенбай.

Абулхаир был согласен и с тем, и с другим, но отделывался молчанием.

Прошла еще одна неделя. Противники не показывались, зато начали подтягиваться друзья и единомышленники Абулхаира. Напряжение чуть спало.

Спокойствие однако длилось недолго. Абулхаиру донесли, что войско противников увеличивается с каждым днем и что враги планируют убить посла, взять в рабство его людей, а башкир, которые добираются к нему от каракалпаков наказать так, чтобы другим неповадно было связываться с неверными.

Абулхаир отдал джигитам приказ быть в боевой готовности, усилил караулы, послал лазутчиков по разным аулам...

«Почему враги пока лишь грозят расправой, но не нападают? Почему они хотят разгромить только русское посольство, а меня как будто не замечают?» — спрашивал он себя, стараясь проникнуть в замыслы своих врагов. Хан понял, что недооценил ум, хитрость и изощренное коварство Батыра... Когда тот пустил слух о том, что надо убить и хана вместе с его байбише, он хотел разжечь в народе ненависть к нему, Абулхаиру... Теперь же он хочет породить недоверие и настороженность у посла. Посеял смуту и уехал за тридевять земель...

«Однако, может быть, все эти хитроумные замыслы исходят не от Батыра, а кто-то использует его в своих целях? Например, те же потомки Жадика? — Одолевали сомнения хана. — О аллах, все они одинаковы, и ждать добра ни от кого из них не приходится!»

Спустя несколько дней Абулхаиру стало известно, что предводители враждебно настроенных родов собирались на совет и долго спорили о том, как быть с царским послом. Мнения разделились. Одни рассуждали так: «Посла хорошо принимают многие казахи. Немало биев уже дали присягу на верность России: это сулит мир и покой. Если мы в этих условиях поднимем руку на посла, что скажут нам люди, когда мы соберемся в мае на наш большой совет? Не обвинят ли нас в том, что мы разжигаем

огонь вражды между казахами и русскими?» Другие не соглашались с этими голосами, настаивали на своем: «Этот Мамбет — лазутчик. Его нельзя отпускать живым! Его надо схватить и убить!»

Дни общей тревоги и ожиданий сблизили Абулхаира и Тевкелева. Они были почти неразлучны. Однажды их беседа была прервана внезапным появлением Акши — сына Баби, одного из самых яростных врагов хана. Вместе с ним в юрту вошли шесть рослых джигитов. Пошли смирные, тихие, скромно присели рядышком с ханом.

Застигнутый врасплох хан не знал, что и подумать; Тевкелев тоже растерялся.

Хан повелительно спросил:

— В чем дело? Что привело вас?

— Меня послал отец! Мы изменили свои намерения. Распустили войско, отправили людей по аулам! — смиренно сказал Акша. — Отец просил меня передать приглашение тебе, хан, и послу перекочевать к нам. Зачем вам прятаться в этом тесном закутке?