С Абулхаиром они виделись редко.
Порою невзначай сказанное ханом слово рождало у Тевкелева надежду. Потом непонятное поведение того же Абулхаира гасило эту надежду.
Бывало, что хан не только по нескольку дней не появлялся сам, но и не давал о себе знать. Послу не оставалось ничего другого, как прозябать и томиться в бездействии и тревоге.
Однажды Тевкелева навестил родственник хана султан Нияз. «Жди новых загадок, — сказал себе Тевкелев. — Ничего! Одной загадкой больше, одной меньше, какая в сущности разница?..»
Султан Нияз ничем не походил на Абулхаира — ни лицом, ни повадками, ни речью. Был он рябой, очень смуглый, какой-то весь расслабленный, несолидный, легкомысленный. И хотя он происходил из тюре, люди относились к нему пренебрежительно: «Э-э-э, что толковать об этом Ниязе? Пустобрех!» Этот султан, ходила людская молва, только на то и годился, чтобы болтать языком да мотаться без дела по аулам...
Нияз просунул голову в юрту, протянул лениво: «Ассалаумагалейкум». Дождавшись приглашения, неловко протиснулся в дверь. Не снимая обуви, прошел на торь. Сначала снял вислоухую шапку, затем синюю бархатную тюбетейку, которая была под шапкой. Провел ладонью по лицу и голове.
— Ну, как ваши дела, здоровье, господин посол? — обратился он наконец к Тевкелеву.
— Как обычно. Без перемен, — сдержанно промолвил Тевкелев.
— А я знаю, кто были те разбойники. Джигиты Сырлыбая из рода шекты. Да-а-а... В одной из ночных перестрелок погиб племянник Сырлыбая. Вот его люди и уволокли Таймаса. Как плату за племянника Сырлыбая. Того и гляди, опять явятся! За добром, которое хранится в вашем обозе. Это уж как пить дать явятся! Да и правду сказать, люди нынче совсем пообносились, поистрепалась их одежонка. Пути на базар отрезаны, караваны мимо не проходят, раньше-то ходили, людям было чем поживиться! Да-а-а! Что же им остается делать? Надо ведь как-то прикрыть срам, хоть женам да детям, ох-хо-хо! Потому и налетят опять, ох налетят!
— Всем известно, как можно честным путем получить это самое добро. Почему не явится, как положено людям порядочным?
— Ха-ха-ха, — непринужденно рассмеялся султан. — Да разве времена наши приспособлены для порядочных. К тому же вы не знаете наших! Ведь многие сейчас бесятся от зависти, почему-де посол явился в аул Абулхаира, а не к ним пожаловал? Пожалуй вы к самым что ни на есть горлопанам да скандалистам, они были бы ниже травы, тише воды. Ходили бы перед вами согнув спины, склонив головы. Поднимали бы плети, размахивали бы ими, надрывались: «Почему не принимаете подданство белой царицы, когда я принял?» Все беды наши от зависти, поверьте мне. — Нияз вытащил из кармана табакерку, заложил за губу насыбай и продолжал, шепелявя: — Этот Сырлыбай не один. Он лишь кончик черной палки, той самой, которую суют под полог Абулхаира. Рукоять палки пока не показалась, но, ясное дело, покажется. Тайное станет явным. — Нияз сделал выразительный вздох. Он ждал, что ответит ему, как отреагирует на его слова посол.
Тевкелев хранил молчание. Он уже раскусил эту здешнюю хитрую манеру вести разговор. Скажут что-нибудь, намекнут на что-то и ждут, что ты ответишь. И хоть Нияз слывет недотепой, а тоже пытается вызнать, что да как...
— Ойбой, — так и не дождавшись от посла ни слова, начал медленно подниматься с места Нияз. — Если буду тут рассиживаться, пожалуй, не поспею засветло добраться до аула, в который направляюсь.
— Куда же вы собрались?
— А, туда, — сделал неопределенный жест рукой султан Нияз. — Нужно узнать, чьи аулы будут нынче зимовать здесь, в Малых Барсуках.
— А где аул Сырлыбая?
— Они, наверное, где-то там, — опять неопределенно махнул рукой Нияз. — Барханы Кызылкумов нынче в чужих руках. Младший жуз зимует в Каракумах и здесь, в Малых Барсуках. Однако маловато радости в этой округе, маловато: с одной стороны — туркмены, с другой — калмыки.
— Стало быть, вы заедете и в аул Сырлыбая?
Можно и заехать, отчего не заехать, коли появится дело.
— Не узнаете, что с нашим Таймасом?
— Коли надо, почему бы не узнать?
— Сколько людей у Сырлыбая, тех, которые представляют для вас реальную угрозу? Что бий намерен делать? Любопытно было бы узнать, да вот только как? Трудная, очень трудная задача.
— А почему?.. И это тоже можно...
— Да, да, вам это по силам, уважаемый султан! Именно так! Счастливого пути!
Нескладный, длинный Нияз лениво направился к выходу. Тевкелев остановил его у самого порога:
— Султан, я, кажется, ничего еще не набрасывал вам на плечи. Погодите-ка. — Тевкелев протянул Ниязу кусок синего сукна. — Сшейте из него чапан, отменный получится чапан... А будем живы — главный подарок еще впереди! После трудов и дорог ваших неутомимых. Вы много ездите, видите много разных людей. Как они, любопытно мне, относятся к России, к царице нашей?
— Ну, что вы, господин посол! Я и без этого, без подношений всяких желаю, чтобы наш путь был усеян цветами! Если дело Абулхаира увенчается успехом, то и мне будет хорошо! — По улыбающемуся лицу султана побежали морщинки. — Слыхивал не раз, что русское сукно и крепко, и не выцветает, не то что бухарские тряпки: оденешь сегодня новенькую ткань, сияет, как девичья шейка, а назавтра выцветает, как бабий подол.
— Счастливого пути, султан!
— Ну, будь здоров, мурза!
«Кстати, хорошо получилось!» — улыбался Тевкелев, записывая в журнал расходов: «Султану Ниязу пожаловано сукно на 12 рублей 05 копеек...»
На другой день Абулхаир, Букенбай, Есет и Кудайназар долго совещались с послом, как лучше вызволить Таймаса. Решили действовать спокойно, без шума и угроз. Отправить к похитителям решили Кудайназара.
Однако это совещание не успокоило Тевкелева. Он понял: казахи, которые приняли подданство, настроены чересчур мирно, не склонны к активным действиям. Те же, кто разбой и насилие возводят в правило, не сидят сложа руки. Наверное, так уж суждено народу — вести неравные битвы, погибать... и тратить силы и время на пустые споры о своей свободе и независимости, сдабривая их ссылками на заветы предков... Если кто-нибудь не набросит на них жесткую петлю — сами казахи вряд ли покорятся! Будут мотаться, скитаться по своим пескам, что стадо без хозяина. Окажутся на острие копья и все равно гордость и строптивость свою будут выказывать! Не миновать им чьего-нибудь волосяного аркана. Захлестнет им шею...
Тевкелева поражала слепота казахов, непонимание или нежелание понять, что все эти церемонии императрицы с ними — до поры до времени. Что им дается шанс стать российскими подданными добровольно. Держава Российская зарится на индийское золото, и это многое определяет в ее политике. Если казахи станут препятствием на пути к осуществлению ее планов, царица не станет умолять их присягнуть ей в верности. Россия заговорит на языке пушек. «Может, я сделал ошибку, во всем уступая им? — укорял себя Тевкелев. — Не умеют они ценить поклонов. Почему колеблется Абулхаир? Не нападет на того же Сырлыбая? Если завтра, не приведи господи, что-нибудь случится с Таймасом, русское посольство должно будет разорвать всякие отношения с казахами! А казахи?... Они могут в ответ на это потребовать, чтобы все наше посольство было уничтожено! И Абулхаир-хан будет вынужден подчиниться вышедшим из повиновения биям!»
Тевкелев жил в крайнем напряжении. Ему всюду чудилась опасность, он не находил себе места, метался как затравленный зверь. Но только наедине с собой. На людях он держался спокойно, проявляя завидную выдержку. Давалась она ему нелегко, очень нелегко...
Появился наконец султан Нияз. Он улыбался во весь рот.
— Как идут дела ваши, как здоровье? — спросил он.
— Какие у меня дела? Вам, думаю, виднее было в вашей поездке, какие у нас дела? — лукаво прищурился посол.
— С тех пор как я покинул аул, у меня минуты свободной не было, ох-хо-хо-хо! Давненько не баловался я табачком, — начал вздыхать и охать Нияз, словно это и была самая важная новость. Он насыпал табак на ладонь, мелко раскрошил его, сунул в рот. Зажмурился от удовольствия. — Нынче, куда ни глянь, под каждым кустом стоит аул. Все Малые Барсуки заполонили аулы! Восемь лет назад, когда нас истребляли джунгары, мы не видели не то что овец, тени их не видели даже! А сейчас в каждой ложбине — тучные отары. Тьфу, тьфу, тьфу, не сглазить бы — ну прямо тьма-тьмущая овец... Нынешняя зима будет в год Коровы, так кажется? Корова - она ведь скотина добрая, спокойная, стало быть, у нас в степи овец еще прибавится. Ох, славно, ах, хорошо!..
