«Барак... Барак... Вот у кого всегда выглядывает из груди красный червь злобы! Я бы сам до такого не додумался! Ни за что не додумался! Необычное дело, любого может в дрожь вогнать. Однако, если я не решусь сейчас, птица моего счастья может вспорхнуть и улететь. Обидно будет, ох как обидно! Заветная цель-то уже видна. Разбредутся опять казахи, останусь я один. Попробуй-ка собери их опять вокруг себя! Да-а-а, счастье и удача преходящи и мимолетны, как нежность молоденькой девушки, подол которой даже ветер не задирал. С другой стороны, рисковать, идти на такое с закрытыми глазами тоже нельзя. И позор, который мы хотим обрушить на чужие головы, может пасть на наши собственные...»

После долгих колебаний и размышлений Батыр пришел наконец к решению.

Нет, не отпустит он посла Тевкелева целым и невредимым обратно в Россию.

Нет, он не допустит того, чтобы потомок Усеке — Абулхаир-хан прыгнул выше его собственной головы.

А потому пусть свершится это грозное дело, а по существу — преступление. Преступление? А может — дело святое, богоугодное? Оно поможет ему приобрести мо гущество и навсегда отвратить народ от Абулхаира. Поможет разрушить замысел этого честолюбца с помощью русской царицы стать главным ханом, возвыситься над всеми казахами.

Батыр порой путал, где его собственные мысли и доводы в пользу их с Бараком плана, а где — самого Барака. Тот одолевал его посланиями, лил в уши одно и то же: надо, надо, надо решиться! А он-то, Батыр, раньше считал Барака пустым крикуном с луженой глоткой, колотящим себя в грудь по поводу и без повода. Теперь убедился: это плут с сорока мешками разных хитростей... Сначала явился с предложением породниться, поженить детей. При этом все приговаривал:

— Долго ли ты будешь зависеть от потомков Усеке? Народная мудрость гласит, не забывай: на каждую из семи частей тела джигиту нужно по одной женщине! Дай своему сыну и в других родах полакомиться. Посмотришь тогда, сможет ли Абулхаир кичиться перед тобой!

Барак, который долгое время не называл его иначе как приблудным щенком рода Усеке, теперь льнул к нему, льстил. А когда свадьба была сыграна, то по всей степи хвастался так, будто на него, султана Барака, свалилась манна небесная...

Потом не давал ему покоя со своим новым замыслом. Письмами засыпал. И теперь вот опять в гостевой юрте томятся от скуки и нетерпения три джигита, прибывшие от Барака с новым письмом. Барак предусмотрел все вплоть до мелочей, чтобы действовать наверняка.

Все вроде бы сходилось в их плане. Пожалуй, даже чересчур ловко сходилось!

Султан позвал слугу:

— Мне нужен наш гость — тот самый юноша! Неслышными шагами вошел джигит в светлом чекмене из верблюжьей шерсти. Поднеся правую руку к груди, застыл в поклоне. «Он слишком красив для мужчины. Слишком. Ни одного изъяна. Но девушки, те, конечно, теряют рассудок от таких красавчиков! Где Барак выискал его?»

— Выполнил поручение? — коротко осведомился Батыр. Юноша утвердительно кивнул головой.

— Сколько раз встречались?

У джигита словно вдруг пересохло в горле, и он прохрипел:

— Четыре раза. — Щеки его покрылись густым румянцем.

— Ступай!

Джигит выскользнул из юрты.

«Четыре раза... И каждый раз, наверное, не коренья выкапывал в овраге!» — оскалил зубы Батыр.

С каждым днем из степи уходило ласковое тепло. Небо стало лохматым, будто его порвали в клочья лютые псы. Над головами людей неслись темные тучи, словно кто-то гнал тысячи коней с развевающимися гривами. На землю падали первые снежинки — падали и тут же таяли. Снежинки точно знали, что исчезнут, растают, но все равно падали, будто вынуждены были бежать в смятении с неба на землю.

На земле метались люди, словно каждого вот-вот смоет, снесет наводнением. Рос, увеличивался клубок новостей, от которых одни дрожали, а другие ликовали.

Из Уфы к Тевкелеву прибыли башкир Касым Топаров и десять купцов. В каком виде они были! Избитые, ободранные! На землях Младшего жуза какие-то люди в вывернутых наизнанку шубах, с измазанными сажей лицами напали на них, ограбили, учинили расправу. Через десять дней три вестника привезли хану письмо от Церена Дон-дука. Он сообщал о распрях между калмыцкими тайши, но призывал Абулхаира не придавать им особого значения, потому что поблизости находится генерал Борятинский с огромным войском.

Однако это письмо не могло успокоить ни хана, ни посла — уж очень далеко от них были генерал Борятинский с его войском и калмыцкие тайши. Новости же, которые поступали из разных уголков казахской степи, заставляли не сегодня-завтра ждать беды, может быть, даже смерти.

Ханская орда и посольство словно бы превратилось в два островка посреди могучей реки, по которой начался ледоход. Неизвестно, когда именно этот ледоход поглотит островки, но ясно, что рано или поздно поглотит!

Сын хана Нурали потерпел поражение в походе против Хивы... На севере тысяча вооруженных башкир совершила опустошительный набег на Средний жуз.

Известие о действиях башкир было особенно тяжелым для хана и посла. Вот уж правда: если враг хватает за ворот, волк хватает за полу! Тевкелев и Абулхаир догадывались, что набег был учинен умышленно, чья-то предательская рука нарочно толкнула башкир на безрассудство.

Оба понимали: самого страшного можно ждать каждый час, если не каждую минуту...

Хан постарел, осунулся, у него под глазами набрякли тяжелые мешки, лицо заострилось.

В один из дней он пришел к Тевкелеву и сказал:

— Сегодня на рассвете ко мне как безумные влетели несколько знатных людей и заявили: «Не вздумай выпускать отсюда Тевкелева!» Не захотели отведать моего хлеба, умчались тотчас обратно! Так-то вот! — Абулхаир не скрывал своей боли.

Тевкелев понял, что у них, наверное, есть какой-то веский предлог для расправы. Пришел час испытаний. Час, когда в один миг ломается стекло, не ломавшееся тысячу лет. Что делать? Что предпринять?

Они сидели и молчали, желая успокоить друг друга, но не находили слов для утешения.

— Необходимо что-то предпринять! — прервал молчание Абулхаир. — Первым делом надо послать гонца к Букенбаю. Если здесь объявятся джигиты, у которых кровь потемнела от жажды мести, их ничто не остановит. Никого не пожалеют, все и всех сметут со своего пути... Нам понадобится подмога... И еще, считаю, любым, возможным и невозможным, способом вас нужно вернуть на родину, — хан замолчал, прикрыв в изнеможении глаза. — Мой народ совсем меня доконал, нет у меня больше сил держать его в узде! — вдруг вырвалось у Абулхаира.

— Доложите русской императрице: я стыжусь того, что не смог оказать ее послу почета, достойного вашей великой страны. Пусть милостивая государыня-императрица не гневается на меня за то, что я верный и несчастный ее слуга, не смог убедить народ в правильности избранного мною пути. И все же я не хочу терять надежду! С помощью России и ее величества я приведу к цели мой народ. — Абулхаир нахмурился. — Следует сурово наказать биев, которые плетут козни, чинят расправы. Их нужно убрать отсюда, выслать в самые далекие места необъятной России. Первым — султана Батыра...

У Тевкелева сердце обливалось кровью, когда он слушал хана. Движимый острой жалостью, он ответил:

— Если мне удастся добраться до родных пределов, я обо всем доложу точно и... особо отмечу вашу верность, честность и желание служить России. А народ, он поймет вас, я уверен, поддержит со временем.

— Если бы ее величество вняла мольбам нашим и поставила крепость у реки Ор! Это помогло бы мне в моих замыслах. Прежде всего — сломить упорство и сопротивление моих врагов. А тогда, ручаюсь, я смогу повести народ за собой. — Абулхаир судорожно вздохнул и продолжал более спокойно и уверенно. — Я считаю своим долгом отправить к царице вместе с вами моего сына Ерали и султана Нияза. Обязуюсь ежегодно посылать великой государыне в качестве заложника одного из моих сыновей. Как иначе я могу доказать ей свою преданность и верность? Есть у меня к вам просьба: не задерживайте надолго моего Ерали и султана Нияза. Иначе в народе опять пойдет злая молва. — Абулхаир, поколебавшись, все-таки добавил: — Не сочтите мой совет за нескромность, господин Тевкелев, но, я думаю, вам было бы хорошо взять с собой также кого-либо из сыновей или братьев предводителей родов, поддерживающих нас. Таких, как например, Букенбая. Оно надежнее будет, а клятва их вернее. Всех надо держать крепко за пуповину, чтобы не забывали своих обязательств.