Рыжий Верблюжонок каждый вечер ждал возвращения Торгын. Едва завидев, хватался за бумагу и перо, начинал рисовать. На бумаге все яснее и яснее проступало прекрасное лицо Торгын. «Какие они молодые, забавные! Глянут друг на друга, кровь у обоих к лицу так и приливает! Какие оба чистые, честные, наивные!» — умилялся Зердебай.
Однажды Сергей так и не дождался Торгын. Грустно попрощался с Зердебаем и отправился домой. По пути все оглядывался, не покажется ли девушка с мешком за спиной. Ноги у него сами повернули назад и повели неизвестно куда.
Вывели в степь, к глубокому оврагу, на дне которого веяло сыростью. Наверное, промелькнула в голове Сергея мысль, здесь где-то поблизости есть родник. Путь ему преградил огромный валун. Сергей обогнул его и очутился на крошечной полянке, обрамленной со всех сторон зарослями чия... Послышался легкий треск, как будто бы овцы бродили в кустах. «Может быть, удача мне благоприятствует? Может, здесь пасется скотина Зердебая?» — затрепетало у Сергея сердце. Фыркнул конь, слегка звякнула уздечка. Костюков спрятался за ближайший куст и стал всматриваться — не покажется ли кто. Он увидел лошадь с длинной гривой и длинным хвостом. Ноги ее были опутаны, уздечка не снята, седло на месте.
Костюков удивился и немного растерялся: как ему лучше поступить — дальше идти или возвращаться? Он собирался повернуть назад, но тут прямо напротив раздвинулся куст и оттуда вышли мужчина в светлом чекмене и женщина в длинном платье. Они двигались обнявшись, тесно прижавшись друг к другу. Потом мужчина распутал лошади ноги и поцеловал на прощанье свою спутницу. Женщина молча помахала ему рукой.
Костюков дождался, когда они отойдут подальше, скроются из глаз. Он был смущен и вместе с тем заинтригован: кто они, этот мужчина и эта женщина? Что они делали здесь, почему встретились вдали от людей, тайно? Он вернулся к своим, когда солнце уже садилось. Не вытерпел и перед сном поведал обо всем Цапаеву. Сидор раскатисто загоготал:
— Господи, разве не ясно, чем занимаются баба и мужик, оставшись вдвоем в безлюдном овраге или в шалаше? Неужто тебе невдомек, парень, а? Вот уж воистину —святая простота!
Задетый этими словами, Сергей со смехом отвернулся от Цапаева, поклявшись себе никогда ни о чем ему больше не рассказывать.
Пожалуй, сентябрь оказался самым невыносимым для Тевкелева месяцем. Воистину в сентябре посол чувствовал себя волком, попавшим в капкан: вой — не вой, никто не поможет.
В посольство путь был отрезан от всего белого света. Для людей, его составлявших, это было существование, а не жизнь, сплошные мытарства, как у собаки, проглотившей иголку...
Люди томились, ожидая возвращения на родину. Только о том и говорили, только о том и мечтали, чтобы целыми и невредимыми унести ноги домой.
За весь месяц Тевкелева посетили лишь послы Церена Дондука. От них он узнал, что Доржи все-таки развязал войну с Цереном Дондуком — посадил весь свой улус на коней и совершал набеги и вылазки. Зажженный Доржи пожар перекинулся и на казахские степи. В каждом ауле, подчиненном султану Батыру, были оседланы все кони. Казахи никогда просто так среди бела дня не седлают коней: стали все чаще совершать набеги на русские поселения по берегам Тобола и Яика...
В октябре до хана и посла дошла еще одна плохая новость: к казахам явился некий Булек — посол Доржи и Лобжи. Булек не уставая твердил казахам: «Если у вас осталась хоть капля разума, не слушайте Абулхаира и Букенбая! Убейте их, а заодно и Есета! Чего боитесь? На что надеетесь? Может, уповаете на то, что белая царица одарит вас как своих подданных благами? Зря уповаете! К подвластным ей калмыкам она что-то не больно щедра! И вообще возвышает один лишь единственный род потомков Аюке, а остальных за людей не считает, заставляет всех обливаться кровавыми слезами! Вас ждет та же участь! Абулхаиру, Букенбаю и Есету она нальет масла в рот, а вот вас как миленьких без штанов на лед посадит. Упрет вам в грудь штыки, тогда поймете: нынешние-то денечки были золотыми! Они покажутся вам недосягаемой мечтой, да только поздно будет! Присоединяйтесь к нам к нашей войне против царицы! Вместе мы большего добьемся. Мы обещаем вернуть вам всех ваших пленных! Давайте забудем все прежние обиды и недоразумения!»
Казахи ни слова не пропустили мимо ушей, задумались. Нашлись горячие головы, которые требовали немедленно подкрепить калмыков двадцатитысячным войском.
Все следили за малейшим движением русского посла и Абулхаира, никого к ним не подпускали, никого от них не выпускали. Султан Нияз утверждал, что ханский аул со всех сторон окружен всадниками и многие среди них — из улуса Барака. Это было похоже на правду.
Султан Батыр вел хитрую игру. Он породнился с Бараком — выдал свою дочь за его сына. Стал таким образом родственником хана Младшего жуза и султана Среднего жуза, двух семей, точивших зубы друг на друга. Он будет находить опору то в одной, то в другой семье, смотря по обстоятельствам. Использовать их, процветать...
Тевкелев понял, что медлить больше нельзя, настал момент послать уфимскому воеводе сигнал бедствия. Тайно, ночью Таймас свел его с казахским купцом Жаубасаром Хасболатовым. Тевкелев коротко изложил Жаубасару обстановку, вынул из нагрудного кармана старый молитвенник.
— Отвези господину Кошелеву. На последней странице книги я написал все что нужно.
Купец угодил прямо на дозорных, но, к счастью, кое-как откупился. На прощание один из них пригрозил;
— Попадешься еще раз — прибью как козявку!
Октябрь выдался солнечый и теплый. Степь воспрянула после иссушающей жары, стала будто просторней и как-то мягче. Ярко блестели на солнце опутанные осенней паутиной росные травы. Настало время осенней стрижки овец. Однако занимались этим лишь старики и женщины. Все мужики и молодые парни на конях день и ночь поднимали пыль между аулами, тряслись в седлах — ждали чего-то.
От этой беспрестанной, бестолковой езды юрты в аулах покрылись пылью. Эта бессмысленная езда многих раздражала. Но только не султана Батыра.
Чем больше джигитов вооружалось, чем больше становилось их, готовых по первому его слову ринуться туда, куда он укажет, тем радостнее было у него на душе. Они подтягивались к его аулу. Споры, хохот, топот знакомых и незнакомых людей ласкали Батыру слух. По его приказу слуга считал, сколько собралось джигитов, — их было уже сорок тысяч. Другой слуга разглядывал клейма на конях и докладывал, какие роды присоединились к султану Батыру.
Ряды сторонников Абулхаир-хана сильно редели...
Старая, доставшаяся Батыру от отца орда стала в последние месяцы намного краше. Мастера-каракалпаки из низовий Сырдарьи сделали для султанской юрты новенькие темно-красные решетчатые кереге. Гибкие, как стройные девушки, острые как кинжалы унины составляли прочный остов юрты. Сама она была нарядно убрана. И чего в ней только не было! Даров от соседей — бухарского и хивинского ханов было тоже достаточно. Льстецы пели Батыру сладкие речи: «Ханская юрта, по сравнению с вашей, что лачуга сироты!»
Батыр редко допускал людей в свою юрту, принимал гостей и важных путников в другой юрте. Раньше, в тяжелые времена, он готов был выскочить навстречу каждому человеку. Ныне он взял за правило держать прибывших к нему в томительном ожидании...
Два или три дня под боком у султана изнывали от безделья и нетерпения джигиты из улуса Барака. Батыру было известно, зачем они пожаловали, потому он и заставлял их ждать. Нелегкое дело. Решить его надо с умом...
Весной у него с Бараком зародился коварный замысел. Барак прислал к нему человека, который должен был стоять пружиной этого замысла, молодого джигита редкой красоты. Глядя на этого джигита, дивясь его красоте, Батыр невольно думал: «Был бы он моим сыном! Какой открытый, чистый лоб, прямой нос, сияющие глаза!» Султан держал джигита чуть не взаперти, отдельно от всех. Вызывал, когда было нужно, сам давал ему поручения. О том, чем джигит занят, что делает, знали только двое — Батыр и Барак.
