— Не успел захватить Курширмат, — произнес Павел с улыбкой. Но улыбка была невеселая, будто с болью.

Пока мы с Филипповым и Черновым переговаривались по поводу пережитого, Богомолов сидел, прислонясь к стене. Лицо было бледным, губы плотно сжаты. Меня хоть и озадачил неестественный вид адъютанта, но я отнес это за счет усталости — целый день в движении, па солнцепеке — тут не будешь веселым и цветущим.

— Разрешите переобуться, товарищ комбриг, — вдруг обратился ко мне Богомолов.

— Конечно.

Он напрягся, стараясь стащить правый сапог, но тот не поддавался, или сил было мало. Тогда один из ординарцев помог ему. Из голенища прямо на ковер хлынула кровь. Павел оказался раненным пулей выше колена.

Сейчас же был вызван бригадный врач Чеишвили, который сделал перевязку. К счастью, пуля прошла через мышечную ткань и не затронула кости. На предложение врача выехать в госпиталь Павел ответил отказом:

— Товарищ комбриг, разрешите остаться в строю.

Как часто приходилось слышать такую просьбу от наших бойцов! Человек с перебинтованным плечом пли головой- был довольно обычным дополнением боевых рядов. И на этот раз я не смог отказать товарищу:

— Оставайтесь.

Усталые, разморенные жарой, мы спали как захмелённые. Ночь проходила над Беш-Тентяком, не нарушая нашего покоя. Так бы наступил и день — ясный, овеянный победой день, — но еще до зари, затемно, бригаду поднял сигнал тревоги. Дозоры донесли, что слышат отделенные раскаты артиллерийских залпов. Должно быть, бронепоезд имени Розы Люксембург ведет бон с Курширматом.

— Седлать!

И вот уже стучат бешено копыта, бригада несется туда, где грохочут выстрелы.

Сюда редко забредают люди. Что можно найти в безводной каменистой и песчаной степи — горячий ветер и неутолимую жажду.

Предание гласит, что когда-то в здешних местах попали в песчаную бурю двенадцать нищих монахов-дервишей. Изнуренные зноем и жаждой, ослепленные тучей мелкого песка, они перекликались и громко звали друг друга: «Ха-дервиш, ха-дервиш», пока все не погибли. В память о несчастных монахах мертвую землю и назвали пустыней «Ха-дервиш»…

Отряд Петра Митрофановича Парамонова шел в пески, преодолевая неимоверные трудности. Был полдень. Солнце стояло в зените и казалось огромным, как небо. Палящие лучи растворялись в желтой пелене, висевшей над пустыней. Это метались песчаные вихри. Из Кзылкумов летел обжигающий лицо, иссушающий губы ветер. Каждый шаг стоил усилий…

Сколько таких шагов надо сделать, чтобы добраться до намеченной цели! А идти приходится не налегке — давит оружие. Артиллерийские кони с трудом тянут две скорострельные пушки. Могучие красавцы, запряженные шестерками цугом, едва одолевают подъем. Впереди орудий — эскадрон 15-го кавалерийского полка Василия Виноградова; в коляске едет со своим адъютантом Бурчиянцем комбриг Парамонов. Чуть поодаль — национальный полк из перешедших на сторону Советской власти басмачей. Все они на прекрасных конях и вооружены карабинами и шашками. Колонну замыкает старогородская кокандская рота. Это надежная, испытанная в боях кавалерийская часть, состоящая в основном из коммунистов-узбеков. Командует ротон слесарь Евгений Сосиновский.

Артиллерия отряда, насчитывавшая всего две пушки, была главной силой, и возглавлял ее известный всей Фергане Федор Михайлович Зазвонов. Слава его родилась в боях. Кто не знал в те годы командира кокандской крепостной артиллерии, не раз громившей басмачей! Когда в 1919 году Андижан оказался окруженным врагами — отрядами Мадамин-бека и кулацкой бандой Монстрова — отряды кокандской Красной Гвардии поспешили на выручку к андижанским товарищам, однако попали в- трудное, почти безвыходное положение. В Коканде остался с гарнизоном в несколько десятков человек Зазвонов. Тревожная весть застала Федора Михайловича, как говорится, врасплох. Но не откликнуться на призыв о помощи он не мог. В невиданно короткий срок Зазвонов сумел мобилизовать почти триста человек — больных и легкораненых бойцов — и двинулся с ними к Андижану. Ему удалось прорваться к товарищам и в пути еще восстановить разрушенную басмачами железнодорожную линию.

Теперь Зазвонов со своей прославленной артиллерией шел в пески, чтобы отрезать Курширмату путь в Яз-яванскую зону.

Под палящими лучами солнца двигалась бригада Парамонова в пески. Неведомо было командиру и бойцам, что враг предупрежден о походе и устроил засаду.

Кто раскрыл Курширмату тайну, никому точно не известно. Предполагают, и не без основания, что, помог ему в этом бывший военный советник Мадамин-бека — казачий есаул Алексей Ситняковский. Переметнувшись от бека к новому «амир лашкар баши», Ситняковский снова стал басмаческим советником. Он служил Курширмату верой И правдой. Рыская и вынюхивал повсюду, Ситняковский будто бы случайно, а возможно и намеренно, подсоединился к полевому телефонному проводу штаба дивизии в момент переговоров. Расположение, численность и маршрут бригады Парамонова стали известны Ситняковскому, а через него и самому Курширмату.

Для курбаши эти сведения оказались более чем полезными. После бегства из Беш-Тентяка басмачи кинулись в Маргиланскую зону. Ночью в кишлаке Джугара-Гарбуа они наткнулись на заставы Каракиргизского полка Сулеймана Кучукова. Темнота мешала правильно оцепить обстановку, и джигиты, предполагая, что их преследуют, решили во что бы то ни стало пробиться через кишлак. Они всей массой навалились на сравнительно небольшой полк Кучукова и смяли его. Бой длился почти всю ночь. Бойцы Кучукова дрались отчаянно, но потери были так велики, что задержать банду не представлялось возможным. Пуля свалила самого Кучукова. Раненный в бедро, он потерял сознание, и красноармейцы унесли его с поля боя. Остатки полка укрылись за стенами хлопкового завода и оттуда отстреливались.

Курширмат не думал вести осаду. Он бросил своих раненых джигитов и поспешил к железной дороге, чтобы до рассвета перейти ее. Здесь, однако, басмачи попали под огонь орудий бронепоезда имени Розы Люксембург и отхлынули назад. Курширмат заметался, как волк, окруженный цепью стрелков. В отчаянии он решился на последнее — уйти в пески Яз-Явана, надеясь, что там его уже не встретят красные. Банды «амир лашкар баши», довольно поредевшие, но еще способные защищаться и даже наносить удары, обогнули Старый Маргилан и торопливо устремились в пустыню. Алексей Ситняковский успел к этому времени сообщить Курширмату о приближении отрядов Парамонова. Отступать, когда по следу идет целая бригада, было рискованно. Курбаши переменил свое первоначальное решение, свернул с дороги, укрыл свои отряды в глубоких оврагах и стал ждать Парманкула, как называли басмачи Парамонова. Здесь он намеревался исподтишка ударить по колонне красных и разгромить ее.

Пулеметный и ружейный огонь среди тишины и покоя показался бойцам Парамонова более чем неожиданным. Первыми пали артиллерийские кони. Подстреленные как на выбор, они бились в предсмертных судорогах. Ездовые бросились рубить постромки, чтобы вывести из-под обстрела запасных лошадей, а в это время новые залпы стали косить людей. Колонна смешалась, строй нарушился.

Трудно что-либо предпринять в такую минуту. Под убийственным огнем, когда падают один за другим бойцы, а кони испуганно мечутся, сбивают идущих в колонне, когда стоит неимоверный шум — ни команда, ни окрик не действуют на людей. А басмачи, вдохновленные первой удачей, все усиливают и усиливают огонь.

Несколько джигитов, пьяных от анаши, подскакали к самой колонне с истошным криком:

— Сдавайся, Парманкул!

Несмотря на хаос, кто-то нашелся и выстрелом из карабина уложил одного, а потом и остальных смельчаков, предложивших сдаться. О капитуляции не могло быть и речи. Надо было только восстановить порядок. И вот среди шума и трескотни выстрелов прозвучала громовая команда Парамонова:

— К пешему бою! Слезай!

Высокий, в плечах — косая сажень, настоящий русский богатырь, Петр Митрофанович одним видом своим мог внушить уверенность, придать силы товарищам. У него были светло-голубые глаза и необычайно пышные рыжеватые усы с подусниками.