В зале смех. Ремлингер продолжает:

«Если благоразумный мирный житель, то он и не станет при задержании солдатом сопротивляться… Эти приказы связаны с охраной железной дороги. Населению было ясно сказано, чтоб они не приближались к железной дороге и чтоб не выходили из населенных пунктов без своих удостоверений». — «Значит, они были на положении арестованных?» — «Не было никакой возможности иначе поступать, так как из-за всех кустов, из-за каждого дерева в нас стреляли». — «Но был приказ о расстреле тех, кто сопротивляется?» — «Не мой». — «Прежний?» — «Да, до меня». — «Вы не отменили его, он был в действии и при вас — значит, вы ответственны». — «Не я, а те, кто их издавал. Эти приказы шли из группы «Норд». Этот специальный приказ, о котором идет речь, преследует цель борьбы с нехорошим самовольством, пресечь самовольные действия отдельных частей. Он как раз в защиту советских граждан!»

«Хорошая защита!» — восклицает прокурор и читает: «Если гражданское лицо или военнопленный работает не так, как хочет этого командир, то нужно его заставлять оружием». Значит — расстреливать!»

«Нет. Не было такого: «расстреливать»…» — «Кто предоставил право комендантам расстреливать без суда и следствия?» — «Никто». — «Если б вы получили приказ о расстреле всего населения Пскова, вы бы это сделали?» — «О нет!» — «Почему?» — «Такие приказы я сначала еще раз бы проверил». — «Из ваших слов этого не следует!» — «Не нужно того говорить, что я не говорил». — «Вы сказали, что всякий законный приказ вы должны выполнить не рассуждая». — «Да… Но я считаю, что генеральный штаб таких приказов не издает…»

Объявляется перерыв на пятнадцать минут. После перерыва допрос Ремлингера продолжается. Государственный обвинитель говорит: «Во всех названных районах — Карамышево, Новоселье, Кресты, Середькино — были массовые расстрелы. Вы обязаны были об этом знать и несете за это ответственность».

«О всех таких случаях местные комендатуры должны были доносить через меня в штаб группы», — отвечает Ремлингер, и допрос продолжается в прежнем темпе:

«Но там все это происходило. Такие донесения вы получали?» — «Нет. Никаких сведений не поступало. Я бы сам вмешался». — «Но все это делалось по вашим приказам!» — «Нет. По моим приказам ничего не делалось». — «Но такие приказы издавались?» — «Нет. Ни мной, ни другими таких приказов о массовых расстрелах не издавалось».

Прокурор спрашивает Зоненфельда:

«Правду ли вы показали?» — «Ремлингер лжет!» — «Все, что вы показали, правда?» — «Да». — «Приказы Ремлингером издавались?» — «Да»…

Прокурор спрашивает Скотки:

«Вы вчера показали, что получали приказы о расстреле мирного населения, о сожжении деревень. Правду ли вы показали?» — «Да. Подтверждаю», — отвечает Скотки.

Прокурор спрашивает Янике:

«Вы подтверждаете?» — «Да, подтверждаю», — отвечает Янике.

Прокурор спрашивает Ремлингера:

«Ремлингер, вы на следствии говорили, что приказы такие — о сожжении населенных пунктов — вами спускались?» — «О сжигании — да…» — «Значит, в этой части признаете?» — «О сожжении деревень — да». — «Почему вы не хотите признать о расстрелах?» — «Никаких нет приказов о расстрелах за моей подписью. Я только переправлял дальше приказы, которые ко мне приходили. Но — в воинские части по охране железной дороги. Не могу сказать, какие части, потому что они все время менялись». — «В кавалерийский полк «Норд»?» — «Короткое время он был в подчинении. Для охраны железной дороги». — «И для проведения карательных мероприятий?» — «Нет. Эта дивизия была подчинена руководству карательными мероприятиями, а не полк. Один только раз полк занимался этим, когда нужно было проехать через лес, прочесать лес». — «В каких лагерях вы лично присутствовали?» — «Только один раз в лагере, который предназначался для мирных жителей, предназначенных для отправки в Германию». — «Кем был устроен лагерь?» — «Местной комендатурой». — «Но она была подчинена вам?» — «Номинально. Подчинялась штабу группы «Норд». — «Вы инспектировали этот лагерь?» — «Я посетил его. Случайно». — «В каком он был состоянии? Хорошем?» — «В хорошем, только грязном». — «Что вы сделали?» — «Распорядился, чтоб его вычистили». — «По данным предварительного следствия известно, что этот лагерь был в исключительно антисанитарном состоянии». — «Он не был чистым. Видно было, что там другие люди жили. Не убрано было». — «Сколько там жило?» — «Не знаю. Но когда я был там, человек двадцать было…»

Шум в зале.

«А раньше?!..» — «Не знаю. Меня это не касалось. Не подчинялся мне». — «Но вы знаете, что в этом лагере была массовая смертность?» — «Не знаю. Очевидно, вы имеете в виду другой лагерь». «Какой?» — «Не знаю…»

Шум в зале.

«Сколько лагерей было всего?» — «Не знаю». — «Комендант города обязан знать». — «Нет. Не может знать». — «Не может знать или не хочет знать?» — «Если б знал, то хотел бы сказать». — «Может быть, вы не хотите сказать потому, что там была массовая смертность? Морили голодом…» — «Если б я знал об этом и это было бы так, и то не было бы смысла скрывать, так как я не несу ответственность за это».

Прокурор спрашивает о тюрьме в Торгау:

«Как там было дело поставлено?» — «Вы меня спрашиваете, это было дело моих рук, я вам должен сказать: хорошо». — «Как вы попали в Будапешт?» — «По приказу из Берлина. В апреле». — «Какие обязанности несли?» — «Те же самые, что и в Пскове». — «Кого там расстреливали?» — «Никого не расстреливали». — «Евреев, наверное?» — «Ни одного еврея. Наоборот, большому количеству евреев я спас жизнь, вы этому не поверите». — «Кто их расстреливал?» — «Те, кто всегда этим занимался, СС, гестапо и другие. Я ничего общего не имел с ними и, когда имел возможность, спасал евреев». — «Где вы попали в плен?» — «В Будапеште, при попытке прорваться» — «При бегстве?» — «Из осажденной крепости пытались вырваться». — «И не вырвались?» — «Не удалось…» — «Как вас могли назначить начальником тюрьмы Торгау, если вы не разделяли фашистской идеологии?» — «Не Гитлер, не фашисты назначали, а генералы, как раз те, которые принимали участие в покушении на Гитлера. Если б я был фашистом, то, согласитесь, что сегодня я был бы генерал-фельдмаршал». — «Так вы, что же, проводили антифашистскую политику?» — «Я тоже не делал этого. Я воспитывал полноценных членов немецкого общества». — «Сколько по вашим приказам сожжено населенных пунктов?» — «Не знаю. Из данных — один, два, три, так как в январе месяце меня уже не было». — «Вы в Пскове были до двадцать восьмого февраля». — «Нет. Двадцать шестого декабря я был отозван на специальное задание, а третьего — четвертого февраля я вернулся. С третьего по шестнадцатое я был комендантом». — «Сколько приблизительно населенных пунктов сожжено в декабре?» — «Не знаю». — «А сколько донесений получили?» — «Они не ко мне приходили». — «Вы сказали, что вы ежедневно получали сводки (читает) о ходе эвакуации деревень и сжигании поселков. Здесь сказано: ежедневно сжигались один-два населенных пункта. Верно это?» — «Правильно». — «От кого вы получали приказ о сожжении населенных пунктов в полосе двадцати километров от железной дороги?» — «Не помню». — «А населенные пункты сжигали!» — «Нет, опять не по моему приказу… По моему приказу было только две попытки поймать партизан в районе Карамышево и (пропуск в записи)». — «Какие донесения вы получили об этих операциях?» — «Партизаны успели убежать. Единственная добыча — захватили танк немецкий, который был у партизан». — «А почему в результате этих операций были сожжены сотни населенных пунктов, уничтожены тысячи жителей?» — «Не знаю об этом». — «Вам недостаточно тех показаний — о том, что делали Скотки, Янике, Зоненфельд и другие по вашим приказам?» — «Нет, недостаточно». — «Вы верите, что они это сделали?» — «Верю, но это не по моим приказам, и я об этом ничего не знал». — «Что делалось с пленными партизанами?» — «По приказу высшего командования расстреливались». — «Это делалось в вашей комендатуре?» — «Это делали специальные части». — «Вы на предварительном следствии показали, что это делалось». — «Я и теперь это говорю. Когда я прибыл на должность коменданта, эти приказы уже были, так как борьба шла уже два года…»