«Какие указания получили?»

«Никаких особых указаний не получал, а мой предшественник ввел меня в курс дела… Генерал Штокхаузен, командир дивизии, приказал мне занять эту должность».

«Какие указания дал?»

«Никаких, но по телефону сообщил, что я должен занять эту должность вследствие болезни предшественника».

«А другие основания?»

«Никаких… Учитывая большое количество войск, эту должность в Пскове должен был занять генерал. Гораздо больше работы было в Пскове, чем в Опочке, и неприятнее она была».

«Чем занимались там?»

«Главным образом должен был заботиться о том, чтоб наилучше жили там расквартированные части, чтоб был порядок на улицах и везде… Охрана железной дороги, обычные обязанности: обеспечить нормальную жизнь населению, театр, гостиница, магазины, также — охрана населения…»

«Охрана населения? Как это понять?»

«От нападений солдат».

В зале смех.

«А не наоборот?»

Смех.

«Ни один солдат не смел, не имел права разрешить себе вольность…»

…И опять допрос идет «короткими очередями»: лаконичные вопросы, ответы:

«Какие части были в вашем подчинении в Пскове?» — «Кроме того, примыкали ко мне отделение «Семь» и маленькое отделение полевой жандармерии». — «Что значит — маленькое?» — «Тактическое: начальник его, также заместитель, адъюнктура, вооружение и прочее… Обычные!» — «Отделение гестапо имелось при комендатуре?» — «Нет». — «Полиция?» — «Полевая жандармерия». — «Чем она занималась?» — «Обеспечением уличного движения…»

В зале общий смех.

«Кому это отделение подчинялось?» — «Оно подчинялось «1-Ц»…» — «То есть контрразведке?»

Ремлингер стал оспаривать понимание отдела «1-Ц» как контрразведки.

«Чем же этот отдел занимался?» — «Обеспечением работы театра…»

В зале хохот. Ремлингер смутился. Прокурор:

«Кто занимался арестами?» — «1-Ц», — потупившись, произнес Ремлингер.

«Кого там арестовывали?» — «Неизвестно кого». — «Но советских людей арестовывали?» — «Очевидно». — «Много?» — «С течением времени, вероятно, много». — «Куда их направляли?» — «Не знаю. Эти аресты производились сообща: гестапо и «1-Ц», а также вместе с отделом «1-Ц» группы «Норд»… «-«Значит, вы были связаны с гестапо?» — «Нет, сам не был. Это отделение занималось сообща с другими». — «Значит, ваши заместители?» — «Гестапо — тайная полиция, работало совершенно самостоятельно, и оно привлекало к контакту и «1-Ц». — «Кто руководил начальником тюрьмы псковской?» — «Никто. Тюрьмой руководил лейтенант (такой-то)». — «Кому он подчинялся?» — «Как я уже сказал раньше, — генералу Мюллеру, — судебный генерал…» — «Какую роль выполняли вы в угоне мирного населения?» — «Сказать честно, никакой! Угон населения был делом группы «Норд», которая занималась всеми этими вопросами, связанными с гражданским населением, гражданскими городскими предприятиями, также обработкой всех полей… все реки, озера, также…» — «А вы, комендант Пскова, этим не занимались?» — «Для этого было отделение в комендатуре, подчинявшееся экономической инспекции, которое было органом, выполняющим распоряжения экономической инспекции… В моем распоряжении было четыре комендатуры» (перечисляет их). — «А на предварительном следствии вы показали, что этими вопросами занимался ваш заместитель, начальник седьмого отделения!» — «Должен это исправить. Начальник седьмого отделения не был моим заместителем. Он был только подчинен мне…» — «А сельские комендатуры? Все были вам подчинены?» — «Да…»

Прокурор спрашивает о том, какие приказы давал Ремлингер сельским комендатурам. Ремлингер отвечает:

«Я только переправлял приказы группы «Норд» местным комендатурам. Там было уже настолько все налажено, что ничего не нужно было приказывать». — «И все это выполнялось с точностью?» — «Как полагается в Германии, все выполнялось с точностью!»

В зале смех.

«А вы знаете что-нибудь о Гаагской конференции? В свое время подписанной и Германией? Вы знали, что вы совершаете тягчайшие преступления?» — «Нет… Я только выполнял приказы». — «Поскольку вы выполняли такие приказы, то вы совершали преступления». — «Может быть, по вашему пониманию — да; по нашему — нет!..» «Вы давали приказания, чтобы при эвакуации сжигать населенные пункты?» — «Эти указания, поскольку они уже были обозначены в приказе, я только переправлял дальше». — «И они выполнялись?» — «Начали выполняться». — «Вы контролировали сожжение населенных пунктов?» — «Ни возможности, ни времени не было. В приказах достаточно ясно было сказано, что это должны были делать местные комендатуры». — «Значит, вы не сомневались, что приказы об угоне, сожжении населенных пунктов будут выполняться точно?» — «Работа уже была на ходу, уже в течение двух лет работа по угону рабочей силы продолжалась. У меня не было оснований сомневаться». — «Сколько тысяч мирных жителей прошли через Псков?» — «Не знаю. За поставку рабочей силы я не отвечал». — «Ну вот… За эту поставку рабочей силы Заукель несет ответственность в Нюрнберге, а вы — здесь». — «Я понимаю…» — «Показания свидетелей о вашей роли в злодеяниях вам известны?» — «Все эти свидетели не читали ни одного приказа за моей подписью, где было бы сказано, что — расстреливать…» — «Что же, врут?» — «Обязательно». — «Почему?» — «Потому, что… во-первых, это показывает людей, которые находились в группах «особого назначения»; во-вторых, эти люди находились когда-то в тюрьме, которой ведал я, и они хотят отомстить за суровое отношение». — «Вы разве не возглавляли все тюрьмы?» — «Я был комендантом одной из тюрем, но не всех тюрем, как это кто-то сказал». — «В которой находились Скотки, Янике, Зоненфельд и прочие?» — «Да, да». — «Так это же ваши воспитанники?»«Да… да…» — «Но вы их учили тому, что делать на пользу Германии?» — «Наоборот, они приносили вред Германии. Моя воспитательная работа не имела никакого отношения к Советскому Союзу. То время, которое они должны были провести в тюрьме, использовалось для исправления их характеров и недостатков». — «Вот вы и исправили!» — «Не у всех удается достичь улучшения. Также в школах есть хорошие и плохие ученики». — «Вы генерал. Прекрасно знаете, какую линию проводило ваше правительство по отношению к Советскому Союзу». — «Мое воспитание было бы таково же, если б я имел счастье жить в России». — «Но пропаганда убивать женщин, детей, расстреливать мирное население и прочее…» — «В армии не проводилась!» — «Генералу неприлично лгать перед судом Верховного трибунала!» — «Я говорю только правду». — «Люди, сидящие с вами, несут ответственность наравне с вами. Какой интерес им лгать?» — «Не могу вспомнить, чтоб был хоть один свидетель, который говорил бы, что в армии пропагандируется, что нужно расстреливать детей». — «Но вы знаете, что это делалось!» — «Я только здесь об этом узнал. Там об убийствах женщин и детей ничего известно не было… В области в течение двух лет шла партизанская борьба, она все усиливалась. Никак нельзя было избежать случаев, когда были невинные жертвы». — «Но речь идет о массовом истреблении!» — «С моей стороны никогда не было приказа, чтоб расстреливать мирное население». — «Но вы знаете, что это было!» — «Вчера и позавчера узнал. Эти случаи по времени и месту не относятся к моему пребыванию в комендатуре. Случаи были, когда деревни сгорали как результат боев, и эти случаи расследовались, если страдало население. Под моим руководством никаких истязаний не было…» — «А без вашего руководства?» — «Если б мне стало известно, то такой человек стоял бы перед военным судом». — «А приказы такие давали, что если кто подозреваем в партизанской деятельности, то без расследования расстреливать!» — «Нет, не было такого приказа. Подозреваемого — расследовали, чтоб установить…» — «Но в приказе об этом не говорилось, а говорилось, что, если причастен к партизанам в какой-либо степени — расстреливать». — «В моем приказе этого нет». — «А в предыдущих?» — «Нет». — «Вы их читали?» — «Времени не было!..»

В зале смех. Прокурор читает строчки из приказа Ремлингера об охране железной дороги, что если при задержании кто-либо будет сопротивляться, то следует применить оружие. Ремлингер перебивает: «Там написано, что нужно применить оружие, но не сказано, что стрелять!.. (Смех в зале.) Оружие можно по-разному употребить!» — «По головке гладить, что-ли?» — «Можно обратной стороной употребить. Прикладом!»