Мой отец подошел ко мне, взял за руку и вопрошающе смотрел, пока я переводила дух. Я смогла лишь отдать ему лекарство, а потом безутешно разрыдалась. Он с удивлением смотрел на меня.

Тогда доктор Мурадян подошел ко мне и спокойным голосом спросил, что случилось.

Всхлипывая и заикаясь от рыданий, исходивших из самого моего сердца, я смогла, в конце концов, рассказать о том, что увидела. Пока я говорила, я видела, насколько оба мужчины были ошеломлены.

Доктор Мурадян был энергичным человеком, но он мог сдерживать себя. Он взял пузырек с лекарствами и снова вошел в комнату, где лежала моя мать. Мы все пошли следом за ним, как будто уверенность, которую он источал, имела для всех нас большое значение.

Увидев лицо моей матери, я поняла все. У нее была очень бледная кожа со странным желтоватым оттенком, и я сильно испугалась, и, хотя доктор Мурадян еще ничего не сказал, мне стало ясно, что она умирает. В тот момент не надо было слов. Все находившиеся в комнате плакали, а доктор, весьма взволнованный, уехал из нашего дома. Моя мама была без сознания, и уже ничего нельзя было поделать. Мой отец опустился на колени рядом с ней и, рыдая, спрятал свое лицо в простынях постели. Я никогда не видела его в таком отчаянии.

Я и мои братья поняли, что происходит нечто ужасное. Я никогда не видела, как умирают люди, и никогда не думала, что моя мать может умереть. И тем не менее в тот момент весь мир разваливался на наших глазах. Случился какой-то безмерный катаклизм, а в чем была причина — неизвестно.

Потом все произошло очень быстро. Я оказалась свидетелем страшной драмы, но по какой-то нелепой причине не могла соучаствовать в этой странной ситуации. Я слышала, как плачет вся моя семья, а небо, казалось, хотело разделить с нами наше горе, и пошел сильнейший дождь.

В моей жизни происходило много событий. Я пережила и страшные и очень счастливые моменты. Но никогда я не испытывала такого огорчения, как в те часы. Все, что произошло тогда, я могу вспомнить с удивительной точностью, и я знаю наверняка, что эти горькие воспоминания останутся со мной до самого моего конца.

Последующие часы были самыми грустными. Тот жестокий удар, который нанесла нам тогда судьба, стал началом долгого периода агонии.

Мы находились на армянском кладбище, где хоронили тело моей мамы. С нами была вся наша семья, многочисленные Друзья и знакомые моих родителей. Вдруг мы услышали доносившиеся издалека крики. Звук их быстро приближался. Похоронная церемония уже подходила к концу, и, поскольку погода временами резко ухудшалась и шел сильнейший дождь, люди убегали под укрытие церкви.

Ни у кого не осталось времени выйти оттуда. Многочисленная толпа турок с искаженными лицами мешала нам выйти, угрожая импровизированным оружием — мотыгами, топорами, вилами и просто палками.

Тогда приходской священник отец Атопян, проводивший церемонию захоронения, сделал несколько шагов вперед и обратил слова порицания к главарям толпы за их неподобающее поведение.

На какой-то момент наступила тишина. Словно речь священника произвела впечатление на этих людей. Меня, в страхе спрятавшуюся за спиной моего брата, охватило тягостное предчувствие. Оно было связано с картиной, которую я видела вчера. Несмотря на смертельный страх, испытанный дядей Арамом и другим армянином, они смогли вернуться домой, хотя их избили и унизили.

Брошенный с большой силой камень попал в голову отца Атопяна, и он упал, как подкошенный. И тогда начался страшный шабаш. Несколько мужчин-армян кинулись вперед, пытаясь защитить его и свои семьи.

Действуя почти рефлекторно, мой брат заставил меня побежать между могилами, зажатыми между высокими кипарисами. То же сделала Мари, которую держал за руку мой отец. У входа на кладбище разворачивалась неравная битва. Часть людей — турки — пыталась прорваться на кладбище, другая, меньшая, — армяне — стремилась удержать их. Но это было невозможно, все равно, что задержать течение реки. Турецкие крестьяне в яростном ослеплении нападали на нас, раззадориваемые криками нескольких человек, — похоже заводилами. Они выкрикивали грязные оскорбления в наш адрес, называли нас мерзкими «гяурами».

Мы же оказались в противоположном углу кладбища вместе с моим отцом и сестрой. На лице отца было написано все. Он еще не пришел в себя после страшного несчастья — скоропостижной смерти моей матери, а мир вокруг него уже распадался на части. Он боялся за нашу безопасность. Вернувшись из Стамбула, он пребывал в страхе, и события лишь подтверждали его тягостные предчувствия.

Нам уже не оставалось времени ни на что. Толпа турок как смерч наваливалась на нас, а армяне, в ужасе от того, что могло случиться с их семьями, спасались бегством среди могил. Я помню старую пару супругов Балакян, которые не захотели убегать и остались сидеть на прежнем месте, словно хотели нанести приятный визит своим родным. Турки же бездушно избивали и кололи кинжалами всех, кто попадался им на пути.

Папа подсадил нас в углубления забора, которые оказались поблизости. Это было, пожалуй, единственное место, где можно было спрятаться, и мы быстро забрались туда, хотя Мари поскользнулась и упала на Оганнеса, повредив себе бедро. Мой отец с силой толкнул ее и, наконец, она смогла взобраться. Потом мы все вчетвером, балансируя, побежали по церковному забору, а Мари плакала, жалуясь на сильную боль.

Мы уже хотели спрыгнуть с забора за кладбище, как увидели, как один турок бежал прямо на нас, свистя и сверкая своей старой саблей, Это был человек лет сорока, но еще довольно ловкий, — он кинулся вслед за нами. Он бежал за моим отцом, размахивая своей поржавевшей саблей. Видя это, Мари остановилась и закрыла руками лицо, не в силах видеть эту сцену.

Мой отец обернулся и поднял с земли камень, пытаясь защититься. Продолжая кричать как одержимый, турок подбежал к нему и, видя решительность моего отца, остановился перед ним метрах в двух, держа обеими руками рукоять сабли, но не решаясь нанести удар. Отец неожиданно бросил в него камень. К счастью, камень попал ему в руку и сабля упала на землю. Тогда мужчины схватились в рукопашной.

Турок был моложе и сильнее моего отца и тут же оказался на моем отце и начал душить его. Но мой брат быстро подбежал к ним, схватил камень и изо всей силы ударил по голове турка, который упал без сознания на моего отца.

Отец в ошеломленном состоянии поднялся, взглянул на Оганнеса и, не имея возможности произнести ни слова, показал на ближайший лес. Мы побежали туда, но Мари не успевала за нами, потому что сильно хромала. Как могли мы оказали ей помощь и забежали в лес. Мы не знали, что делать дальше. Домой возвращаться нельзя — там на нас нападут те же самые неуправляемые толпы, которые накинулись на кладбище.

Но мой отец был не из тех, кого можно было запугать. Он хорошо ориентировался в лесу, — в свое время, в молодости, он часто ходил сюда на охоту. Он довел нас до сложенного из деревьев домика и предупредил, чтобы мы сидели там не шелохнувшись.

Потом, обращаясь к брату, велел ему позаботиться о нас. Он сказал, что хочет узнать, что там происходит в городе. Ему казалось совершенно невероятным, что турки вдруг превратились в сумасшедших убийц. С другой стороны, ему хотелось узнать, мог ли он рассчитывать на команду своего корабля. В капитане Али Меркези он не сомневался. Он не раз на протяжении многих лет доказывал свою верность. Он сможет убедить остальных, и мы сможем убежать через Черное море.

С другой стороны, Мари чувствовала себя неважно. Ушиб у нее болел все сильнее и, хотя я видела, что она что есть силы сдерживается, чтобы не заплакать, она все же всхлипывала, и слезы катились у нее из глаз.

Ситуация действительно была ужасна. Мы только что потеряли нашу мать, которая до сих пор была незаменимой, и это мы чувствовали с каждым часом все острее. Всего два дня назад она была центром нашей семьи, всегда внимательна со всеми, готовая помочь каждому из нас. Само воспоминание о ней причиняло мне огромную боль: я как будто опустела внутри и жизнь потеряла всякий смысл.