Хуманн рассказал о том, как он был в Сербии на должности военного атташе австро-венгерской армии. Там не разводили нюни, там просто уничтожали тех, кто мог представлять собой опасность. Кроме того, оттуда вывезли тысячи детей (разумеется, самых лучших), чтобы воспитать их должным образом. Хорошей породой пренебрегать не стоит.

Помню, что доктор Назим казался излишне возбужденным. Он много пил, но, несмотря на это, не пропускал ни слова. Он был очень взволнован и напоминал шахтера, который полжизни провел стуча своим кайлом по темной породе, а тут вдруг увидел блеск золотой жилы. Он молчал почти до самой ночи, и никто не хотел уходить из этой компании. Все мы, кто там был, понимали, что переживаем исторический момент. В воздухе царило напряжение, и оно росло по мере того, как проходили часы.

Доктор Назим был последним, кто изложил свои тезисы. У него лихорадочно горели глаза.

«Друзья!» — мы переглянулись, потому что Назим был известен тем, что понятие дружбы было ему неведомо. С другой стороны, в тот момент мы испытывали чувство товарищества, которое перекрывало все другие эмоции. «Друзья! Я всех вас хорошо знаю. Я знаю, в чем состоят ваши идеи. Они полностью совпадают с моими мыслями. Мы связаны друг с другом нашими принципами. Вы знаете, что несколько лет тому назад меня выслали в Париж. Мне повезло, ведь другие погибли в Турции за свои идеалы.

Все, кто находится здесь, независимо от того, турок он или нет, хочет видеть Турцию процветающей и современной. Свободной от врагов.

Вы спросите себя: кто же они, наши враги? Кто мешает нашей стране развиваться дальше? Почему Турция, похоже, движется в сторону, противоположную от цивилизованного мира?»

Он выдержал длительную паузу и выпил глоток вина. Мы все застыли в ожидании, ведь еще до его прихода Хуманн предупредил нас, что Назим собирается сделать важное заявление.

«Я поясню свою мысль. Я пришел к ней ценой огорчений боли, опасении за то, что может случиться с нашей любимой страной».

«Так вот, — энергично продолжал он. — Наши враги это мужчины и женщины, родившиеся в Турции, в разных уголках нашей империи. Это люди, которые выдают себя за наших соотечественников. Это существа, которые кишат вокруг нас, требуя себе прав и всяких льгот. Друзья, Турция всегда была слишком великодушна к своим врагам, и это приведет ее к краху».

«Ото, — Назим стал говорить по слогам, как будто ему было трудно произносить, — греки, сирийцы, курды. А также, и в первую очередь, — армяне. Да, армяне. Они проникли на ключевые позиции нашего гражданского общества. Это адвокаты банкиры, архитекторы, врачи, политики, многие из них — крупные землевладельцы. Хозяева лучших поместий, самых больших и рентабельных производств.

Они, армяне, манипулируют нашим парламентом, несмотря на то, что имеют немного депутатских мест. Они заправляют нашей экономикой из глубин своей темной финансовой империи. С помощью разного рода ухищрений они захватили самое ценное в нашей стране.

Нет, не удивляйтесь. Приезжайте в Константинополь и спросите: „Кому принадлежит этот строящийся дворец?“ Ответ будет: „армянину“. „Кто владеет этим ювелирным магазином?“ — „Армянская семья“. „Кто президент этого мощного банка?“ — „Конечно — армянин“. И при этом мы могли бы усомниться: „Может быть, армяне более умные, чем турки?“

Я рассею ваши сомнения: нет. С полной уверенностью и убежденностью скажу — нет. Армянин не стоит и одного турка». — Назим обратил в бесконечность свой полный ненависти взор. Это чувство захватывало его целиком.

«Армянин стоит меньше. Намного меньше. Я даже скажу вам яснее. Я придерживаюсь твердого убеждения, что армянин ничего сам по себе не стоит. Ничего! Друзья, товарищи, в нашем доме враг. Около двух миллионов армян, четыреста тысяч осевших у нас греков, двести тысяч сирийцев в Анатолии, миллион неграмотных и диких курдов и много других национальных меньшинств, в том числе эти двуликие евреи, которые ведут себя как армяне, но, по крайней мере, более скрытно. Я думаю, что здесь, в Германии, они представляют собой то, что армяне — в Турции. Это раковая опухоль для наших стран».

Жесткие и искренние слова раскрыли мне глаза. Я много лет готовился к этому, даже не зная толком, к чему именно. Я не представлял, какова на самом деле цель нашей длительной подготовки. К чему наши бессонные ночи, когда мы готовились к экзаменам в Военной академии. Бдение наших профессоров. Тяжелейшая учеба в условиях военной дисциплины. Интуиция Атифа-бея, указавшего мне путь. Сейчас я понял, в чем было мое предназначение. И дело не в том, чтобы я испытывал какую-то особую ненависть к армянам. Разве что небольшую зависть. Я вспомнил своего друга Джамбазяна. С первого момента нашего знакомства я интуитивно понял, еще не заговорив с ним, что он умнее меня.

Доктор Назим снял тяжелую пелену с моих глаз, и я увидел, что моя жизнь вот-вот примет новый оборот. Могу поклясться, что я почувствовал восторг. Я был готов пройти тот тяжелый и долгий путь, который они мне укажут.

Доктор Назим сделал большой глоток вина, чтобы снять спазм в горле, и я невольно сделал то же.

«Вы спросите меня: „Что мы можем сделать для решения этой большой проблемы? По какому пути нам надо пойти, чтобы покончить раз и навсегда с этой раковой опухолью, пожирающей день за днем Турцию?“ Я долгие часы разговаривал на эту тему с нашими дорогими друзьями фон Неуратом и Вильгельмом Сольфом — советниками немецкого посольства в Константинополе. Кстати, они просят меня извинить их за то, что их нет сегодня с нами. Тем не менее они просили меня сообщить вам об их заинтересованности в скорой встрече в Нюренберге».

Доктор Назим замолчал и дружески обратился к Паулю Рорбаху:

«Вы рассказали здесь нечто весьма интересное. Я всегда думал об этом, но ни разу не смог сформулировать это с таким совершенством, с каким сформулировали вы. Я имею в виду вашу прекрасную теорию. Жизненное пространство. В нем сейчас главная проблема Турции. Позвольте мне развить эту мысль.

Действительно, наша империя обширна, ее даже можно назвать огромной. Но значительная часть ее непродуктивна, изрезана горами, польза ее состоит лишь в ее дикой красоте. Лучшие земли, самые стратегически важные почвы, по-настоящему нужные для развития нашей страны, заняты чужаками. Я не соглашусь с тем, что армяне — главным образом, именно они — являются турками. Говорить так, значит, обманывать себя. Они — неверные, предатели, воры. Неверные не только потому, что исповедуют иную религию, но и потому, что ненавидят нашу. Предатели, потому что многие из них являются иностранными агентами. Русские прекрасно знают, что в лице армян они имеют пятую колонну, готовую вонзить кинжал в спину Турции. Равно как это знают англичане, французы, американцы. Воры, потому что они всегда пользовались тайными методами, чтобы завладеть тем, что казалось им наиболее ценным».

Назим внимательно посмотрел на Хуманна.

«Да, жизненное пространство, „lebensraum“. Вернуть назад пространство, нужное нашему народу. Возвратить его своим подлинным хозяевам. Турецкому народу, — Назим сделал глубокий вздох, как бы пытаясь взять себя в руки, — Я знаю, что здесь, в Германии, происходит нечто подобное. Здесь проблема евреев. Так же, как и армяне в Турции, они захватили себе все, что хотели. Путем обмана, воровства, жульничества. Об этом нам могут долго и подробно рассказывать наши немецкие друзья».

«Вы, — Назим указал на Хуманна, — дали мне ключ к решению вопроса. Самый лучший способ уничтожить врага — изгнать его из мест, которые он считает своим домом. А потом, потом мы посмотрим.

Вот вы говорили мне об испанской инквизиции. Как она обогнала свое время. Как испанцы смогли решить свою проблему. Испания была тогда сильно заражена. Ее правители опередили свое время. Они изгнали евреев. Они вернули себе украденное у них золото, земли, имущество… Нам надо бы поучиться у испанцев. Они сделали, что хотели, и сделали это хорошо.