— Это… — Она замолчала, испуганная свирепыми нападками и яростью его слов. — Это несправедливо! Я вовсе не такого хотела, и вы это знаете.

— Нет, не знаю, особенно после того как весь вечер слушал ваше нытье. Кто твердил, что умирает от тоски? Нет, я оказался прав насчет вас, Анжела Линдси. Избалованное, капризное отродье, и больше ничего. Какое счастье, что Джон не дожил до свидания с вами!

В мозгу Анжи словно что-то взорвалось. Не помня себя от гнева, она развернулась и ударила его по лицу с такой силой, что на темной коже остался белый отпечаток ладони. Звук с тошнотворной ясностью отдался в ушах, но Джейк и глазом не моргнул. Зато Анжи машинально попятилась, столкнувшись с его взглядом, вонзившимся в нее ледяной сталью. Ей смертельно захотелось убежать, скрыться, только бы не видеть и не слышать того, что он способен сказать и сделать, но похоже, на земле не осталось такого укромного местечка; да если она и попытается, он легко ее схватит. Девушка мужественно распрямила плечи.

— Оставьте моего отца в покое.

— Попробуй еще раз проделать то же самое — и тебе несдобровать, — тихо пообещал Джейк. — Я стерпел две пощечины. Третьего раза не будет. Не испытывай судьбу.

Она отчего-то сразу поверила ему. Гнев исчез так же быстро, как загорелся, и Анжи смятенно взглянула на него, не зная, что делать. Она и вправду весь вечер его дразнила, задетая тем, что он постоянно ее отвергал. Может, всему виной крепкое виски? Но как она могла вести себя так глупо и по-детски? В эту минуту она была сама себе противна, но все же попыталась сохранить достоинство:

— Мне не следовало распускать руки…

— Вот именно. Не следовало.

Дверь кабачка открывалась и закрывалась, бросая попеременно тени и свет на его лицо. Музыканты снова взялись за инструменты; где-то неподалеку залаяла собака.

— Джейк, простите, я была не права, — вырвалось у Анжи, прежде чем она успела прикусить язык, но тут же поняла, что хотела извиниться. В конце концов, она достаточно честна перед ним и собой, чтобы признать правду. — Я вела себя ужасно, и вы имели полное право рассердиться.

Джейк насторожился и удивленно поднял брови.

— Уже поздно, мисс Линдси. Матушка наверняка о вас беспокоится.

Мама уже в постели. Бетт каждый вечер приносит ей сонный отвар, — неловко пояснила девушка, захваченная непрошеными воспоминаниями о безжалостных, требовательных поцелуях и самозабвенных объятиях в ту ночь на пароходе. Пусть он старался держаться подальше, все равно не сумел скрыть, что хочет ее и не намерен ограничиться поцелуями.

Она тотчас убедилась, что была права, когда Джейк резко бросил:

— Я уже говорил, Анжи, что ничего не обещаю женщинам: ни романтики, ни цветов… Как только все кончится, каждый пойдет своей дорогой.

Ей следовало бы бежать, но ноги подкосились, она вдруг ослабела и затрепетала не столько от холода, сколько от предвкушения чего-то нового и нежданного. Почему в его присутствии она теряет контроль над собой и мечтает лишь о его прикосновении, о поцелуе, о жарком смятении, которое он будит в ней своими ласками… да-да, она жаждет всего этого, хочет слышать снова и снова его хриплый шепот, свое имя на его устах.

Язык не слушался Анжи. Каждая частичка ее существа рвалась к нему. Она бессильна перед этим властным зовом… неужели он тоже испытывает нечто подобное?

— Джейк…

Он потянулся к ней. Смуглая кожа словно обтянула скулы, и лицо казалось напряженным и замкнутым.

— Молчи. Ради Бога, Анжи, я всего лишь человек, и моя выдержка имеет пределы. Сделай милость, исчезни как можно скорее, потому что я не обещаю быть галантным джентльменом, если будешь продолжать в том же духе. Ах, Иисусе!

Анжи подалась к нему, потрясенная плохо скрытым бешенством в голосе и нестерпимо-голодным взором. Он притянул ее к себе. Она знала, что нужно отстраниться, но под ее ладонью грохотало его сердце, а мышцы рук натянулись, как тетива. И она не шелохнулась.

А потом было уже поздно: он вел ее в отель. Они пересекли крохотный пустой вестибюль и пошли по коридору, освещенному тусклой керосиновой лампой.

В его комнате было душно и жарко, и таинственные тени сразу же окутали их влажной темнотой. Джейк зажег маленькую лампу и повернулся к Анжи. Она почувствовала его взгляд и неловко переступила с ноги на ногу, не зная, что делать.

— Джейк, — застенчиво начала она, — я…

— Ш-ш-ш, Анжи.

Подойдя к ней, он со странной нежностью сжал ее лицо большими загорелыми ладонями и заглянул в фиалковые очи. Анжи задохнулась. На этот раз его глаза переливались всеми оттенками расплавленного золота, отражавшего огоньки света. Проведя большим пальцем по ее губам, он нагнул голову, и она покорно опустила ресницы и слепо подалась к нему. Джейк терзал ее смятый поцелуями рот, пока напряжение не покинуло ее, а скованные страхом губы не шевельнулись. Он запустил пальцы в ее распущенные волосы и медленно раскинул их по плечам. И снова поцеловал, на этот раз проникая языком все глубже, чтобы изучить потаенную пещерку.

У Анжи закружилась голова. Его пьянящие ласки теплом разливались по ее телу, лишая воли к сопротивлению. Она хотела всего, что он сделает с ней, мечтала оказаться в сильных объятиях, почувствовать его страсть. С того самого вечера, как увидела его на балу в Новом Орлеане, Анжи отчего-то знала, что именно он поведет ее за собой, уничтожит старательно воздвигнутые барьеры осторожности и сдержанности, которые всегда оставляли ее безразличной к записным соблазнителям. Словно именно Джейка она ждала всю свою жизнь.

И теперь он пробудил ее, проводя руками по груди и бедрам, лаская через тонкий атлас платья, пока не потерял терпение.

— Давай снимем это с тебя, — пробормотал он, расстегивая пуговицы и крючки с ловкостью опытной горничной.

Анжи, все еще обнимая Джейка, почти не заметила, как платье синей лужицей улеглось вокруг ног. На ней осталась только тонкая сорочка, влажная от пота и льнувшая к телу так, что девушка самой себе казалась обнаженной.

Когда Джейк повел ее к постели, Анжи внезапно вспомнила о Симоне и ее отчаянной любви к Жан-Люку. Краденые часы свиданий… и тихие рассказы Симоны о том, что они делали, вещах, слишком невероятных, чтобы быть правдой. Никто не способен на подобные выходки! Она даже представить не могла, чтобы матушка разрешила трогать себя в таких местах, которых, по словам Симоны, любили касаться мужчины!

Но теперь она сама позволила Джейку все или почти все… лечь рядом и ласкать ее груди через шелк сорочки. С таким же успехом она могла быть совсем голой, ибо прозрачная ткань льнула к ней, как вторая кожа, ничего не скрывая.

Джейк нагнул темноволосую голову и накрыл губами ее сосок, с силой втягивая в рот розовый камешек. Кинжальный жар пронзил ее, сворачиваясь раскаленной спиралью в животе и будя странную неудовлетворенность. Девушка что-то неразборчиво пробормотала, но он не остановился, да, правду говоря, она и не хотела его останавливать. Кажется… кажется, впереди ждет нечто необыкновенное, сказочное, и зажженное им пламя поглотит ее, если он сейчас отстранится. И Анжи выгнула спину, запуталась руками в его волосах и притянула Джейка к себе.

Когда он чуть отодвинулся, она ощутила, как мокрый шелк приятно холодит тело. Но Джейк немедленно стал ласкать другую грудь, неустанно обводя языком тугой твердый сосок. Пламя разгоралось все ярче, поднималось выше, а пульс в расщелине между бедрами бешено бился с нарастающей частотой.

О Боже, что с ней происходит? Она хотела чего-то, но не знала, что именно облегчит, снимет эту неугомонную, жадную, мучительную потребность, ее руки бесцельно шарили по его спине, натыкаясь на гладкую кожу безрукавки, касаясь жестких черных завитков на затылке.

Джейк внезапно сел, тяжело дыша и, по всей видимости, стараясь взять себя в руки. Он долго смотрел на Анжи, прежде чем уронить нежный поцелуй в раскрытую ладонь ее руки, и, не отрывая глаз от девушки, поцеловал каждый пальчик, чем немного унял свирепые терзания, и прижал губы к ее запястью.