Нортуик поцеловал ее снова. Кайла почувствовала запах кислого вина и табака. Она опять закрыла глаза. Ее тело дрожало мелкой дрожью, пока Нортуик целовал ее в шею, озябшие груди, затем его влажный рот опустился к животу и ниже. О Господи, откуда взять силы, чтобы вынести все это?

В ее ушах стоял шум, похожий на шум моря. Кайла сосредоточила все внимание на этом шуме, чтобы не слышать и не чувствовать, что делают с ней вездесущие руки графа. Она изо всех сил старалась сохранить над собой контроль, не выказать протеста, интуитивно понимая, что ее бурная реакция спровоцирует Нортуика на непредсказуемые действия. Она должна быть сильной, должна сконцентрироваться на своих внутренних чувствах. Нет никого, кто помог бы ей. Она может рассчитывать лишь на собственную сообразительность, если хочет спастись от этого маньяка.

Но каким образом? Как освободиться, если она крепко привязана? Надо найти способ убедить графа, чтобы он развязал ей по крайней мере руки. Но убедить его будет очень непросто. Кайла медленно и осторожно открыла глаза, чтобы взглянуть на графа. Тот поднял голову и посмотрел на нее затуманенным взором. Похоже, он находился в трансе. Он был сумасшедшим, и Кайла целиком находилась в его власти. Помоги ей Бог!

Граф выпрямился, и Кайла увидела блестящий металлический предмет в его руке, когда он отошел на шаг. Она затаила дыхание, ее парализовал страх, ибо девушка поняла, что это нож. Отступив назад, Нортуик поднял нож и некоторое время сверлил ее взглядом.

— Ты боишься?

Его голос прозвучал почти нежно. Кайла кивнула, глядя на острое лезвие широко раскрытыми глазами:

— Да.

— Милый ребенок! Я лишь хочу помочь тебе. Этот мир такой злой, в нем так много пороков и скверны… — Он прикоснулся плоской стороной лезвия к обнаженному бедру Кайлы, как бы погладив его, и она приглушенно вскрикнула. Нортуик улыбнулся. — Я обещал, что не сделаю тебе больно. И не сделаю. Ты словно заснешь. Легкий укол, всего лишь слабый укол в запястье — и вся нечистая кровь вытечет… Она вытечет так медленно, что ты даже не почувствуешь… Нет, нет, не сопротивляйся. Иначе это ускорит дело, а нам нужно время, чтобы очистить себя от греха и похоти.

На сей раз Кайла не смогла сдержать крика, который вырвался из ее груди и многократно отразился от стен подвала, словно дюжина замученных душ кричала от ужаса вместе с ней.

Нортуик спокойно подошел к железному кольцу в стене, к которому были привязаны ее руки. Кайла пыталась отвести руки от острия ножа. Однако Нортуик придержал их, и девушка ощутила мгновенный укол в запястье.

— Господи, умоляю! Не делайте этого! — Она не хотела просить, однако слышала свою просьбу, как если бы просил кто-то другой, какая-то другая женщина, распятая на каменном ложе и умоляющая не лишать ее жизни. Однако Нортуик не обращал внимания на ее крики. Ей пришло в голову, что это ее смертное ложе, ее гроб с горящими вокруг свечами. Так когда-то лежала ее мать в гостиной своего дома в Индии. Только мать была обряжена в свое любимое платье, и лицо ее, освещенное десятками свечей, было спокойно. Ни о каком покое здесь не могло быть и речи. Один лишь ужас.

— Вот видишь, Кайла? Всего только легкий укол, как я тебе и говорил. — Граф улыбнулся ей, и свет свечи отразился в его пустых глазах, словно огонь преисподней. — Тебе скоро станет покойно… Как и мне…

Кайла тихо заплакала, отчаяние взяло верх над надеждами, когда она почувствовала, как из нее вытекает кровь. Было холодно. Она продолжала плакать, и слезы лились из ее глаз так же беспрепятственно, как уходила жизнь. Шум в ушах становился все громче. Нортуик продолжал бормотать успокаивающие слова. Как много воспоминаний, как много сожалений… Они проносились в ее мозгу бесконечной чередой… Бедная тетя Селеста… Она будет винить себя, как винила за то, что не была вместе с Фаустиной. Если бы только можно было сказать ей, что все произошло совсем не по ее вине… Светлые краски расплывались, растворялись в туманных образах, и, как ни странно, в центре всего возник образ Брета Бэннинга, его красивое лицо, насмешливое — и ускользающее… Почему он не любил ее? Она полюбила бы его, могла бы полюбить, если бы он захотел…

А теперь она никогда не узнает, могло ли это случиться. Сейчас ее ожидает смерть, она умрет в этом отвратительном месте, в присутствии этого ненормального человека из ее кошмарных снов, и никогда не узнает, что это такое — быть по-настоящему любимой.

«Может быть, умереть — это не так уж и плохо», — сонно подумала Кайла, а мир вокруг нее вращался все быстрее и быстрее. Только прекратился бы этот нестерпимый звон в ушах… Даже Нортуик казался всего лишь размытым пятном, а голос его постепенно отдалялся, становился все тише. Почему он кричит на нее? Разве не этого он хочет? Да, он хочет, чтобы я умерла. Почему он так кричит?

Послышался громкий шум, раздался хлопок, похожий на щелканье кнута, за ним второй, эхо многократно отразило эти звуки, и Кайле показалось, что она слышит рев прибоя, который угрожает поглотить ее.

Что-то горячее выплеснулось на Кайлу, какая-то тяжесть придавила ее. Она сделала попытку открыть глаза, но ей это не удалось. Ее окутала тьма, и в то же время было приятно услышать голос Брета, такой знакомый и сильный, успокаивающий ее словами, что теперь все будет хорошо. Затем тяжесть исчезла, руки ее оказались свободными, кто-то с нежностью поднял ее. Но уже слишком поздно. Ей хочется лишь одного — спать, уйти в тот манящий мир, где нет боли.

Да… Теперь все будет хорошо.

Снова голоса, теперь уже гораздо ближе. И наконец-то ей стало тепло. Может, она умерла? Кайле хотелось открыть глаза, но она боялась того, что могла увидеть. Уж лучше лежать и слушать с закрытыми глазами, чем идти на риск… Неужели это голос Брета? Похоже, что так, и ему отвечает тревожный голос Кенуорта. Или они тоже умерли? Да нет же!.. Но тогда, вероятно… Девушка попыталась разобраться в своих мыслях. Кайла провела пальцами по гладкой поверхности под собой. Белье, никакой не камень. Похоже, она лежит на кровати. Стало быть, живая. Она не умерла в этом мерзком подвале Нортуика.

Почувствовав облегчение, Кайла слегка приоткрыла глаза. Приглушенный свет освещал комнату, которую она узнала: одна из комнат в городском доме Брета. Ну конечно! На столике рядом с кроватью стояла знакомая розовая лампа. Сквозь полузакрытый полог пробивался свет. Головой Кайла ощущала мягкость подушки. Чуть повернувшись, она почувствовала боль в руке.

Послышался еще голос — раздраженный, принадлежащий женщине. Тетя Селеста!

— Я не приму этого, ваша светлость! Я не желаю слышать то, что вы говорите. Ее нужно оградить от дальнейших скандалов, и потом…

— Я согласен. — Брет произнес эти слова спокойным тоном. — Это входит в мои намерения — оградить ее от возможного скандала. После смерти Нортуика уже никто не узнает, что произошло в этом подвале. Теперь это известно только Бэрри и мне.

— Ну… конечно, это уже что-то, но — мой Бог! — этого недостаточно. Вы испортили ей репутацию, весь Лондон треплет ее имя — и все из-за вас. Как поправить сию прискорбную ситуацию?

— Проблема будет решена, если она выйдет замуж.

Наступило молчание, и Кайла затаила дыхание не в силах поверить собственным ушам. Неужели он хочет жениться на ней? Господи, может, он все-таки любит ее? Кайла снова закрыла глаза, почувствовав, что у нее кружится голова. Но сама-то она верит в то, что любит Брета? Это какая-то бессмыслица. Конечно, она испытывала к нему определенное влечение. Когда Брет вернулся из Лондона, она радовалась как дурочка, несмотря на его идиотскую реакцию на ее танец в цыганском таборе. А сейчас… Сейчас так трудно думать об этом, мысли и чувства путаются.

Но когда Кайла уже была готова снова погрузиться в сон, до нее долетели негромко произнесенные слова тети Селесты:

— Пора уж вам это понять, ваша светлость.

Когда Кайла проснулась, она была в спальне одна. В комнате царил полумрак — лишь маленькая лампа горела на комоде красного дерева. Девушка подняла руку и увидела на запястье широкую белую повязку. Она вспомнила, как Нортуик колол ее ножом, и невольно содрогнулась. Он едва не убил ее. Действительно ли он мертв или это лишь эпизод ее горячечного сна? Она не могла определить грань между явью и сном. Но главное заключалось в том, что она жива и здорова. И еще в том, что Брет Бэннинг женится на ней.