Он слишком близко, лихорадочно думала Джинни. Но для размышлений не оставалось времени, да и как она могла мыслить ясно, когда Стив уже вел ее за собой.

Под фургоном было тепло и темно, словно в пещере, — они оказались отрезанными от всего мира. Джинни чувствовала, каким застывшим, негибким стало ее тело, когда Стив лег рядом.

Словно доска, подумала она, которая расколется и треснет, как только он коснется ее и…

И тут его руки обвились вокруг ее талии и привлекли Джинни к широкой груди. Через некоторое время, поняв, что он не собирается принуждать ее, девушка немного успокоилась и расслабилась. Он обнимал ее уверенно, спокойно, теплое дыхание чуть шевелило выбившиеся из ее прически прядки. Почувствовав, как уходит напряжение, Джинни слегка задрожала. Неизвестно откуда взявшаяся сила заставила ее прошептать:

— Я… даже не знаю, что делать, когда…

— Тише. Ничего не надо делать. Я хочу поцеловать тебя только и всего. Поверни ко мне лицо, Джинни.

Молча, не осмеливаясь открыть глаза, Джинни повиновалась, и он долго целовал ее, пока не согрел теплом своего тела и губ и она не начала отвечать на поцелуи. Пока они целовались, Стив мягко, осторожно вынул шпильки из ее волос, и тяжелая волна рассыпалась по плечам девушки.

Его губы двигались медленно, так медленно… от ее губ « мочке уха. Стив на мгновение зарылся лицом в ее волосы, Джинни ощущала внутренний трепет в себе и Стиве и хотела заговорить, сказать, что боится, но он вновь накрыл губами ее рот, и стало слишком поздно.

Руки Стива сжали ее груди, спустились вниз, исследуя изгибы и впадины через тонкую ткань платья. Когда его пальцы начали расстегивать крючки и пуговицы, Джинни вновь вздрогнула, но сопротивляться не было сил, а он… он уже не мог остановиться.

Джинни вынуждала себя лежать не двигаясь под ласками его губ и рук. Она хотела этого — какой-то частью мозга только сейчас сообразив, что, возможно, желала лежать с ним вот так, рядом, с самого начала, когда Стив впервые сжал ее в объятиях, осыпая безумными поцелуями. Но никакое воображение не могло сравниться с реальностью — тем самым «что мужчины и женщины делают вместе», тем, что она с подругами обсуждала шепотом в пансионе. В их представлении это было чем-то ужасным, пугающим, неизбежным, но не имеющим ничего общего с тем, что происходило сейчас.

Нежно, все еще целуя Джинни, Стив осторожно снял ее руки со своей шеи, и девушка вновь задрожала, почувствовав, как платье, ее последняя защита, соскользнуло с тела. Она не думала, что он захочет видеть ее обнаженной, и только зажмурила глаза и, стиснув зубы, смогла преодолеть застенчивость и заглушить рвущиеся из горла протесты. По крайней мере он, благодарение Богу, знал, что делать. Куда девались его грубость и жестокость? Он был так нежен и терпелив, бесконечно терпелив…

Джинни ощутила прикосновение его губ к груди; язык едва прикасался, ласкал, гладил, облизывал твердые камешки сосков, пока из горла Джинни не вырвался стон — странный, несвязный звук, и в это же время руки его спустились еще ниже, застав ее врасплох.

— Не нужно, любимая, не скрещивай ноги. Твое тело так прекрасно — зачем его стыдиться…

Стив целовал ее волосы, глаза, лицо, бьющуюся на шее жилку и потом снова груди, пока она не раскраснелась; буря непонятных буйных чувств сотрясала девушку, тех самых, что обуревали ее в то утро, в горах, когда Стив целовал ее.

Неожиданно руки Стива оказались между ее бедер, гладя шелковистую кожу внутренней поверхности, очень медленно перемещаясь вверх. Джинни снова вскрикнула, инстинктивно, глухо, когда сильные пальцы отыскали средоточие ее женственности, но Стив заглушил крик губами:

— Тихо, любимая. Я буду осторожен, только лежи тихо…

Он говорил с ней так мягко и спокойно, словно с кобылой, которую нужно усмирить и подготовить к первой случке, пока Джинни не забыла обо всем и не позволила Стиву делать, все, что он хотел; ее тело извивалось и изгибалось, стремясь получить что-то неизвестное, достичь неизведанного, чего невозможно понять или узнать, пока не встретишь; руки Джинни взлетели, чтобы привлечь Стива, ближе, ближе, пока Джинни не растворилась в пространстве и не возвратилась на землю, все еще конвульсивно вздрагивая, широко раскрыв глаза.

Она сознавала, хотя не видела в темноте, как глубока синева глаз Стива, как нежны его губы, когда он снова начал целовать ее, ласково, едва притрагиваясь, держа в объятиях как ребенка, прижимая к себе.

— О Боже, — прошептала Джинни, — я не знала…

— Ты не знаешь… пока еще нет, милая, — тихо сказал Стив. — Предстоит узнать больше — гораздо больше. Ты должна раздеть меня сейчас.

— Я… я не могу!

— Можешь. Бояться нечего, ты ведь поняла это? И ты зашла слишком далеко, возврата нет…

Но руки Джинни так тряслись, что Стив был вынужден помочь ей. Джинни не открывала глаза, пока он не заставил ее взглянуть на него.

— Мужское тело вовсе не содержит столько тайн, сколько женское, — поддразнивал он. — У тебя все преимущества, любовь моя, — ты можешь лучше скрывать свои чувства.

Джинни тихо охнула, то ли от удивления, то ли от страха, когда он положил ее руку между своих бедер. Стив рассмеялся:

— Это все, что ты можешь сказать? У тебя находилось больше слов, совсем недавно.

— О, не нужно. Я… Ты заставляешь меня чувствовать…

Мне ужасно неловко!

— Разве это так страшно? Хорошо, родная, я не буду торопить тебя. Давай начнем сначала. Коснись меня — или тебе больше неинтересно знать?

Джинни нерешительно, застенчиво протянула руку, дотронулась до его груди, пробежала пальцами по упругим мышцам, но тут же ее пальцы замерли.

— Здесь шрам, большой. Ты был ранен?

— Пулевое ранение. И если будешь продолжать в том же духе, найдешь еще несколько ножевых или револьверных.

Видишь, какую бурную жизнь я вел?

— Ты заставляешь и меня чувствовать себя бесшабашной и дерзкой.

Но тут Стив вновь прижал ее к себе и начал целовать, едва прикасаясь пальцами к ее спине и бедрам.

На этот раз, когда вновь смогла дышать, она стала более дерзкой: захотела коснуться его, познакомиться с этим мужским мускулистым телом так же хорошо, как он узнал ее тело. Руки Джинни нетерпеливо стянули с него рубашку — под ладонями бугрились все новые шрамы — и наконец медленно скользнули по плоскому твердому животу. Джинни почувствовала, как Стив напрягся и затаил дыхание. Сознание того, что она, такая неопытная, может возбудить его, придавало Джинни храбрости. Рука ее опустилась ниже, нерешительно застыла, коснулась… пальцы сомкнулись вокруг твердого древка.

— О Джинни, — простонал он, но тут же добавил почти шутливо:

— Ну вот, не так уж страшно, правда? Нет, не отнимай руки, пока я не научил тебя, что надо делать, когда держишь его…

Рука Стива направляла и вела ее руку; потом он снова начал целовать ее, страстно, беспощадно. Джинни почувствовала, как ее переворачивают на спину; пальцы беспомощно разжались, язык Стива провел по коже мокрую дорожку, вызвавшую новый озноб. На этот раз она покорно разрешила ему раздвинуть ее ноги, безмолвно отдаваясь самым интимным ласкам. Но когда его голова наклонилась совсем низко к треугольнику светлых волос, Джинни выгнулась и потрясение застыла, вцепившись в его волосы.

— О нет, пожалуйста, Стив, я не…

— Ради Бога, Джинни, ты так прекрасна там… как… а, черт…

Он, казалось, опомнился, большое тело придавило ее к земле своим весом.

— Наверное, я слишком тороплюсь, но дьявольски трудно… мне дьявольски трудно помнить, что ты…

Джинни ощутила нетерпеливое желание в Стиве и внезапно поняла, что устала от ожидания так же, как и он.

— Не желаю больше оставаться девственницей, Стив.

Хочу знать…

— Хорошо, милая, хорошо… давай положим конец дурацкой девственности…

Колени Стива раздвинули ее бедра, удерживая их на расстоянии. Его тело неподвижно застыло на несколько мгновений; потом он поднялся и стал медленно, осторожно проникать в Джинни, заглушая губами ее стон. Он был нежен сначала, как и обещал, и нетороплив, убаюкивая ее ласковыми словами, заставляя забыть о страхах, пока этот последний ужасный толчок не отозвался резкой кинжальной болью — агонизирующий вскрик невольно вырвался из горла, и только горячий, влажный мужской рот заглушил его. Стив оставался в ней, не шевелясь, глубоко погруженный в темные таинственные глубины так, что они на время стали единым целым, неумолимо, неуклонно, не обращая внимания на сопротивление; постепенно боль затихла и исчезла. Джинни прекратила борьбу.