— Просите стать меня вашей любовницей, мистер Джулиан? — вызывающе подняв подбородок, процедила Джинни.

— А если и так? Согласились бы? Пока я не очень богат, — продолжал он, игнорируя нетерпеливое постукивание ножкой, — но и не так беден, и, поверьте, вскоре приобрету состояние.

— Боже, но какое мне до этого дело? Заверяю, мистер Джулиан, что не ищу покровителя!

Джинни думала, что ее поведение отпугнет Джулиана, но тот явно не собирался сдаваться.

По вечерам они иногда играли в карты — в пикет, безик и даже в покер, если миссис Бакстер рано ложилась спать.

Мужчины с восхищением обнаружили, что их очаровательная собеседница играет не хуже любого из них.

Время от времени они нанимали мексиканских музыкантов, и, хотя те, конечно, не умели играть вальс, джентльмены умоляли Джинни потанцевать, но она упорно отказывалась. Однако в пятницу вечером, получив наконец известие, что в начале следующей недели «Янки Белль» бросит якорь в гавани, Джинни сдалась. Ночь была необычайно ясной, лунный свет заливал маленький садик. Музыканты играли «Голубку» и другие нежные мелодии, вечер был холодным, и Джинни пила слишком много, пытаясь сохранить приподнятое настроение. Неужели она в самом деле уезжает?! И неожиданно Мексика показалась настоящим домом по сравнению с далекой Калифорнией. Будет ли Сальвадор присматривать за маленькой асиендой?

— Жинетт, умоляю, потанцуйте! Осталось всего несколько дней! — просительно улыбнулся Бернар Бешо.

— Пожалуйста, это такая честь для нас, — добавил Фрэнк.

Даже миссис Бакстер поддержала мужчин:

— Джинни, вы же танцевали для императора, прошу вас, доставьте нам немного радости.

— Почему бы не сделать вид, что танцуете для любовника? — прошептал Джулиан, и Джинни вспыхнула от раздражения.

Миссис Бакстер, услышавшая его, неодобрительно нахмурилась.

— А, все равно, — махнула рукой Джинни. — По крайней мере велите им сыграть танец побыстрее! — Может, если станцевать, мужчины оставят ее в покое и не придется выслушивать вкрадчивые намеки Джулиана.

Осушив стакан, она, не обращая внимания на недовольные и удивленные взгляды, сбросила туфли. Пусть этот танец будет прощанием с Мексикой и с воспоминаниями о пережитом здесь.

Музыканты, обрадованные сыпавшимися монетами, заиграли буйную мелодию, не испанское фанданго, а хабаре цыган и крестьян.

Гордо вскинув голову, Джинни вышла в круг и прищелкнула пальцами; первобытный ритм наполнил тело, расслабляя мышцы и заставляя кровь быстрее биться в висках. Танец начался.

Даже официанты и горничные вышли в сад, но Джинни уже ни на кого не обращала внимания. Она танцевала для себя, для Мексики, для любви, потерянной навеки.

Привлеченные хлопками и криками люди протискивались в крошечный дворик. Гринга, танцующая как мексиканская цыганка? Невероятно!

Волосы выбивались из прически, и Джинни тряхнула головой, позволяя сверкающей волне рассыпаться по плечам.

Она двигалась сначала медленно, полузакрыв глаза, потом все быстрее и быстрее, пока не раскраснелись щеки, танцевала, как женщина для мужчины, чуть приоткрыв рот, закинув руки за голову, внезапно превратившись в лукавую кокетку, ту, которая обещает, но ничего не дает…

— Для кого танцуешь, зеленоглазая?

Слова были произнесены тихо, но Джинни расслышала их сквозь музыку, несмотря на тяжелые удары сердца. Дерзкие слова дерзкого незнакомца… но как хорошо ей был знаком этот чуть насмешливый, слегка нетерпеливый голос — она всегда его услышит, каким бы тихим он ни был.

Полузакрытые глаза широко распахнулись — время и пространство, казалось, замерли.

— Для тебя, Стив, только для тебя… — это все, что смогла прошептать Джинни перед тем, как броситься в его объятия.

— Знаешь ли, невозможная женщина, что ты отвлекаешь меня от выполнения воинского долга? Идет решающее сражение, а я торчу здесь, да еще сколько пришлось добираться!

Больше никаких отпусков для меня, пока война не кончится!

Несмотря на притворно резкий голос, она была в его объятиях, а больше ничто не имеет значения! Стив любит ее, вернулся к ней, и теперь она выдержит все, даже разлуку, которой он угрожал.

Они были в ее комнате, и Джинни едва удерживалась от смеха, вспоминая испуганные, шокированные, неверящие лица окружающих, когда высокий, заросший щетиной американец в пыльной одежде начал целовать ее, будто не мог остановиться. Миссис Бакстер встревоженно вскинулась, заметив, что он подхватил Джинни на руки и понес к выходу.

Из чистой жалости к чувствам бедной дамы Джинни объяснила ей, перегнувшись через плечо Стива:

— Пожалуйста, не волнуйтесь, это мой муж!

Он остановился лишь на секунду, чтобы мрачно осведомиться, где ее номер.

— Только не говори, что на верхнем этаже — я весь день провел в седле и чертовски устал!

Потом Стив, не разжимая рук, бросил ее на постель и снова стал целовать. Между поцелуями Джинни пыталась расспросить его:

— Но… что ты здесь делаешь? Как нашел меня? В городе полно народу! Получил мое письмо? — И наконец сдавленным шепотом:

— О Стив! Я думала, ты не приедешь. Думала, что не хочешь меня.

— Что должен сделать мужчина, чтобы убедить тебя, упрямая, противная, злющая стерва? Желаешь, чтобы я встал на колени и молил не покидать меня? — Голос его неожиданно изменился:

— Господи, я, кажется, и это сделал бы! Видишь, до чего ты меня довела? Нужно было просто избить тебя за то, что сбежала и оставила это глупое письмо! Бросив серебро, я отправился прямо на асиенду и нашел лишь Сальвадора. Пришлось возвращаться — у меня был отпуск только на сутки! Повстречай я тебя, свернул бы твою хорошенькую шейку!

Стив был действительно сердит на Джинни, хотя не мог ни на секунду отпустить ее. Он вернулся так быстро, как мог, останавливаясь, только чтобы сменить лошадей, и узнал, что Джинни уехала. И только тогда, глядя на покрытое пятнами от слез, смятое письмо, Стив признал свое поражение. Он любил Джинни и понял, что, если потеряет ее, никогда больше не найдет. Мысль об этом жгла невыносимой болью.

Всю дорогу сюда Стив продолжал молиться — он, который никогда не молился, — чтобы корабль еще не отплыл, молился, проклиная ее. Бишопа, собственное тупоумие и упрямство. И когда наконец нашел Джинни, обойдя половину гостиниц в городе, она танцевала! В последний раз Стив видел ее танцующей в ночь венчания. О, если тогда она только училась, теперь была поистине великолепна! Как можно было расстаться с этой женщиной?!

Она отдавалась ему так, как отдавалась всегда, — щеки раскраснелись, глаза мокрые от слез, а тело — от пота, даже волосы были влажными.

— Черт побери, Джинни, почему в тот момент, как я тебя увижу, во мне просыпается желание? Переоденься! — бросил он, начиная сам раздевать ее и сердито ворча, что через двенадцать часов должен вернуться под стены Пуэбло.

Но когда Джинни хотела встать, он снова толкнул ее на кровать и придавил всем телом.

— Стив! Ты сам велел мне переодеться.

— Но не сию минуту, и ты прекрасно это знаешь!

Он начал срывать с себя одежду.

— Я знаю, что я ужасно грязный, потный и небритый, но тебе лучше к этому привыкать. На войне не до удобств. Как только возьмем Пуэбло — снова в поход, теперь на Мехико. Надеюсь, твои ноги по-прежнему сильны?

Джинни не верила собственным ушам, широко раскрытые глаза сверкали изумрудным пламенем.

— Ты хочешь… О Стив! Возьмешь меня с собой?»

— А о чем, по-твоему, я толкую? Думаешь, я смогу жить спокойно вдали от тебя? — Он приподнялся, опираясь на локти. — Боюсь, что могу предложить сейчас не очень много, любимая моя! По крайней мере пока не возьмем Мехико и Хуарес не въедет в город! Придется тебе быть моей солдаткой — готовить, править фургоном с вещами, стирать… и выполнять другие обязанности. — Он слегка укусил ее за ухо. — И предупреждаю: если увижу, что ты смотришь на другого, изобью до полусмерти! Пора запомнить, что ты — моя жена и принадлежишь только мне.