Те из читателей этого сборника, кто успел познакомиться с первыми книгами серии «Литературная галерея» («Опиум», «Венеция, город любви и смерти» в 2-х выпусках), цель которой состоит в том, чтобы дать возможность российскому читателю ознакомиться, с одной стороны, с наиболее выдающимися, а с другой, — недостаточно известными широкой аудитории произведениями мировой художественной литературы завершающегося второго тысячелетия нашей эры, знают, что книги серии строятся по двум принципам. Во-первых, по принципу антологии (в дословном переводе с греческого — букет цветов), т. е. подборки наиболее ярких и характерных произведений литературы, отражающих ту или иную тему, положенную в основу антологии. Во-вторых, по принципу сборника двух-трех, реже нескольких произведений какого-либо литературного направления или исторического периода, призванных осветить те или иные стороны истории или теории литературы, оставшиеся, в силу идеологической специфики развития отечественного литературоведения, мало- или вовсе не известными широкому российскому читателю.

Естественно, что сам жанр сборников и тем более антологий (напомним о древнейшей из них — Библии) предполагает известную субъективность. Полнота и эмоциональность подачи включаемых в них произведений в значительной степени отражают индивидуальные пристрастия Составителя. Издательство до некоторой степени старается снивелировать возможность такой односторонности, правда, делая это не в ущерб индивидуальности. Насколько успешно удается соблюсти указанный компромисс — судить читателю, поэтому мы будем благодарны за любые замечания по существу как всей серии целиком, так и ее отдельных выпусков, которые выскажут и профессионалы, и рядовые читатели.

Данный выпуск представляет собой соединение практически не известного современному российскому читателю сборника рассказов (выходил на русском языке лишь однажды, в 1904 году, в журнальной публикации) австрийского писателя-импрессиониста Петера Альтенберга и более известного, хотя тоже не часто у нас издающегося сборника рассказов одного из основателей литературного модернизма Джеймса Джойса — автора очень часто упоминаемого, но во много раз реже читаемого романа «Улисс».

Эти два сборника рассказов представляют, если можно так выразиться, штрихи пунктирной линии (чтобы изобразить сплошную линию, нам пришлось бы включить в сборник на порядок больше произведений), направленной от традиционной, классической манеры письма к манере модернистской, наиболее ярким примером которой является, по-видимому, такой прием, как «поток сознания» (его «открытие» — что, конечно, не очень удачный, а, может быть, даже и очень неудачный термин — приписывается как раз упомянутому выше Д. Джойсу).

Для читателей, воспитанных на образцах только классической литературы, знакомство с этими двумя сборниками рассказов даст представление о том, что лежит за границами их литературных пристрастий. Примут они наше предложение, захотят узнать, что находится между двумя этими штрихами пунктирной линии — хорошо; не примут — что поделаешь: если у кого-то любимые сорта шампанского «Сладкое» и «Полусладкое», ему трудно будет поверить, что кто-то впадает в экстаз от шампанского (конечно, не «советского») «Экстра-брют» и что «степень сухости» французского шампанского имеет высшую градацию «Полусухое»; «Сладкое» шампанское — это такой же нонсенс как «соевый шоколад» или «ячменный кофе».

Для читателей, которые, если так можно сказать, на «ты» с книгами В. Вульф, О. Хаксли, М. Пруста и т. п., эта книга, мы надеемся, станет приятным пополнением их библиотеки и подарит когда-нибудь в час досуга то особое удовлетворение, которое получаешь от истинного произведения искусства.

И наконец, для тех, кто уже — и, может быть, не раз — читал Джойса и Альтенберга. Этот сборник, в том виде, в котором выпускает его издательство (предисловие, оформление и иллюстрации), позволит точней определить свой взгляд на место приводимых рассказов как в истории, так и в пространстве мировой литературы, и лишний раз потешить свое честолюбие превосходством собственных ярких суждений над тривиальными суждениями Составителя.

Такого еще не было.

Венцам хорошо знакома эта своеобразная фигура — смуглого человека в широкополой шляпе, надвинутой на лоб, из-под которой смотрят блестящие, наблюдающие глаза.

С утра он скитается по городу. Он заходит в ресторан просмотреть утреннюю газету за чашкой кофе, задумывается над ней… Но не политика, не общественная жизнь приковывают его внимание. Повседневная жизнь с ее маленькими явлениями и бесконечными нюансами влечет его неотразимо к себе. О ней он думает и мечтает, на нее смотрит восхищенными, благодарными глазами.

Он откладывает газету, и взгляд его сочувственно останавливается на хорошенькой венке, подающей на стол Она смотрит на всех победным, торжествующим взглядом молодости. Вся жизнь лежит перед ней. Понимают ли другие, сколько дремлющих сил, не разбуженных желаний живут и волнуются в таком молодом существе?

Он отправляется к знакомым. Он знает, что в этот час хозяйка одна. Это бледная, молодая женщина, как бы недоговоренная… Она еще ничего не сделала в жизни. Отчего же у нее усталый вид? Жизнь ее прозрачна как хрусталь. На столе лежат английские журналы. По вечерам она просматривает их при мягком свете розовой лампы. Потом — муж, гости, театр, опять муж… Кто знает ее? Знает ли она сама себя? Освобождена ли в ней женщина или, все еще свернутая, дремлет, не выйдя из кокона?.. Надо ей сказать, кто она. Он садится с ней рядом, тихо и нежно говорит ей незначительные слова, подсказывает ей ее душу, любуется ее руками, смотрит и ждет…

Опять он на улице — на этой шумно живущей, всегда праздничной венской улице. Он заходит в городской сад. Дети, бонны, гувернантки… О чем думают эти одинокие девушки, заброшенные судьбой в чужую страну? Вот, например, эта молодая швейцарка с рассеянным, грустным личиком… О своем кузене, оставшемся в Женеве? ждет письма от него?.. А та уж перестала думать о кузене и ждать письма — у нее строгое, покорное лицо, и она ищет глазами свою питомицу.

Он садится и смотрит на играющих детей. Он любит девочек. К ним у него безграничная неясность. Он грустит, что у них бледные личики от городской жизни. Быть может, они мало спят? Может быть, их недостаточно любят и ласкают? Он прислушивается к их смеху, ловит первую задумчивость детской души. Он любуется ясным неведением, светящимся в их глазах, в которые широко и беспрепятственно вливается красота мира и наполняет их собой. Свободные от желаний, без начала, без конца — как звезды несутся они по своей, им самим неизвестной орбите. Его чаруют их легкие движения и стройные ножки. Ему хотелось бы воскресить дух эллинов, открыто поклоняться и боготворить телесную красоту и гармонию.

И цветы, эти искусственно взращенные бульварные цветы — ласкает он мечтательным взором, любя их за яркую симфонию красок, которой они щедро и бескорыстно одаряют каждого.