— Нет, конечно, — неуверенно проговорила Марина. — Ведь осуждены они были до того, как попали сюда.

Белоненко встал и, заложив руки за ремень гимнастерки, стал прохаживаться по тесному кабинету. «У него хорошая спортивная фигура, — неожиданно подумала Марина и тут же с досадой остановила себя: — Уместно ли это сейчас?».

— Следовательно, — размеренным тоном продолжал Белоненко, — тем, что вы называете сбродом, они стали еще на свободе?

Марина молчала. В словах его она чувствовала какой-то подвох и почти не ошиблась.

— Так как же все мы допустили, чтобы они стали сбродом? И я, и вы, и многие другие?

— Мне уже два раза сегодня задавали такой вопрос, — сказала она. — Примерно такой… Но я не могу на него ответить. — Она прямо посмотрела на Белоненко. — я никогда об этом не задумывалась. Мне казалось, что у нас есть специально уполномоченные на то люди, чтобы заниматься вопросами преступности.

— Плохо… — Он остановился, задумчиво глядя на нее.

— Может быть, это и плохо, — согласилась Марина, — но я так думала.

— Плохо, что так думают многие, — сказал он. — Если бы думали иначе — у нас уже не было бы преступности.

«Он прав, — не могла не согласиться Марина, забыв об „обороне“, о непременном желании противоречить ему. — Прав, хотя я и не виновата…».

— Но я не виновата, — сказала она вслух. — Я как-то не думала об этом.

— А теперь? — живо отозвался он.

— Кажется, теперь мне придется подумать…

— Значит, — он пытливо взглянул на нее, — значит, вы теперь не будете отказываться от работы с несовершеннолетними? Повторяю — они у нас долго не задержатся, но даже на одну неделю их нельзя предоставить самим себе. Они должны начать работу, как только перейдут из карантинного барака. Считаю, что у вас есть все возможности для выполнения моего предложения.

Он вернулся к тому вопросу, который задал ей, когда она пришла в кабинет. И теперь она уже не сможет упрямо твердить: нет, нет! Но эти «малолетки»… Разве можно заставить их работать?..

— Гражданин начальник, я не справлюсь… — упавшим голосом проговорила она.

— Вы уже сейчас знаете, что не справитесь? — удивился он.

— Мне так кажется…

— Конечно, сразу у вас ничего не получится, — уверенно сказал он. — Даже больше — вы будете просить меня освободить вас от бригады. Но я не освобожу. Это говорю вам заранее.

— Я попробую…

— Нет! — жестко сказал он. — Пробовать вы не будете. Вы сразу начнете работать. И пока они будут находиться в моем распоряжении, я не освобожу вас от обязанностей бригадира. А пробовать нечего. Это не кролики, чтобы производить опыты. Сегодня — один бригадир, завтра — другой.

— Но если у меня ничего не получится! — в отчаянии воскликнула Марина. — Ведь тогда вы сами будете вызывать меня к себе и, как здесь говорят, крутить хвоста!

— Я буду помогать вам, — мягко сказал он и сел рядом на стул. — Я — вам, а вы — мне, то есть нам… Это будет очень трудная задача и очень тяжелая работа, Воронова. Но если вы раз и навсегда определите, кто вы сейчас, то… я верю, что все будет хорошо.

Он слегка коснулся рукой ее плеча, и это мягкое прикосновение обрадовало и успокоило ее. «Он умный и хороший, — тепло подумала Марина. — Как хорошо, что я попала к нему на лагпункт!» И тут она вспомнила Лизу Гайду, случайную свою попутчицу, когда Марину везли с пересыльного лагпункта на швейный.

— Вы знаете Лизу Гайду? — неожиданно для себя спросила она Белоненко. Он уже убрал руку с ее плеча и стоял рядом, свертывая из газетной бумаги папиросу.

— Знаю, и очень хорошо. Но почему вы вспомнили о ней? — Он чиркнул зажигалкой и закурил. — Ведь никакой связи с нашим разговором… — он засмеялся. — А еще женщины обижаются, когда их обвиняют в нелогичности!

— Связь есть, и прямая, — немного помедлив, ответила Марина. — Лиза Гайда рассказывала мне о вас.

Глаза Белоненко весело блеснули.

— Ай да Лиза! Вот это дипломат! Представьте — мне она рассказывала о вас. Признаюсь, что это по ее настоятельной просьбе я вызвал вас к себе спецнарядом.

— Да?..

— Она сказала мне, что если вы весь срок будете находиться на швейном…

— Нет! — прервала его Марина. — Дело не в лагпункте, а в его начальнике… Она Кривцова терпеть не может! Она говорила, что он способен в течение трех месяцев превратить живого человека в автоматический придаток к машине. Скажите, гражданин начальник, разве это действительно заслуга — выжать из человека душу и превратить его в сухую губку?

И опять Марине показалось, что на лице его мелькнуло какое-то облачко, затуманив блеск глаз и потушив улыбку.

— Я вам сейчас не буду отвечать на этот вопрос, — сказал он. — Потому что, если я скажу «да», это будет неправдой, а если скажу «нет», то вы не поверите.

— Лиза Гайда говорила о полковнике Тупинцеве, замначальника Управления, — настойчиво глядя на него, сказала Марина. — И я от других слышала, что его называют унтером Пришибеевым. И еще я знаю… — Марина перевела дыхание, но решила выговориться до конца, — еще мне говорили, что полковник Тупинцев вас не любит.

Казалось, Белоненко был немного удивлен. По крайней мере, его выразительные брови чуточку приподнялись. Это придало его лицу выражение детского недоумения, и Марина невольно улыбнулась: он совсем, совсем не такой, как она думала!

— Понимаете, Воронова, — медленно произнес Белоненко, — все это, может быть, и правда, но и достаточно сложно, чтобы….

Тогда Марина спохватилась. Боже мой! Чего только она не наболтала ему! Ведь это же начальник лагерного подразделения! А она? Кто она, чтобы разрешать себе такие… непосредственные беседы с ним?

Марина встала.

— Простите, гражданин начальник. Я позволила себе…

— Ах, да перестаньте, Воронова! — он с досадой махнул рукой. — Ну зачем вы так? Это был очень хороший разговор, и когда-нибудь мы его обязательно продолжим. А сейчас вы просто ничего не сумеете понять. Вы же еще… очень и очень молоды…

Марину всегда обижало, когда ей говорили о ее молодости, и она сердито ответила:

— Мне двадцать четыре года, и я росла в детдоме, пока меня не взяла оттуда тетя Даша! Так что я достаточно…

— Ничего не достаточно, — мягко сказал он. — Вы еще ничего не знаете. Вот когда вам будет, скажем, тридцать четыре, как мне… Однако мы отвлеклись.

— Разрешите еще один вопрос? За что сидит Лиза Гайда?

Белоненко стоял теперь спиной к Марине, перекладывая на столе какие-то бумаги.

— А зачем вам это? — спросил он.

— Мне интересно…

Он повернулся к ней и, чуть помедлив, сказал:

— Я бы посоветовал вам не очень интересоваться тем, кто за что отбывает срок наказания. Это вас будет только сбивать… Узнаете вы, например, что перед вами воровка, или валютчица, или еще что-нибудь в этом роде, и никогда не попытаетесь найти в этом человеке ни одной человеческой черты. Вам только и будет видно, что его преступление…

— Но ведь Лиза Гайда не воровка и не убийца?

Белоненко обошел стол кругом, но не сел. Марина поняла, что он не хочет отвечать на ее вопрос. «А я все-таки спрошу, все-таки узнаю…».

— Не убийца и не бандитка?.. — настойчиво повторила она. — Не может быть, что эта женщина совершила какое-нибудь тяжелое преступление…

— Гайда — член семьи изменника родины.

Марина вздрогнула.

— Не может быть! — И подняла руку, словно защищаясь.

— Она получила срок, как член семьи изменника родины, — повторил Белоненко.

Некоторое время никто из них не произносил ни слова. Белоненко все еще стоял, облокотясь о край стола. Его лицо опять закрывала тень абажура.

— Я бы никогда не поверила… — упавшим голосом проговорила Марина.

Белоненко молчал.

Марина встала.

— Я пойду, гражданин начальник, — тихо сказала она. — И с завтрашнего дня я принимаю бригаду несовершеннолетних.

— Вот вы и начинаете взрослеть… — невесело усмехнулся он. — Жаль, что все это получается у вас немного не так, как нужно было бы…