Трехкратное «ура» заставило дрогнуть стены нашего клуба.

Наутро группа в полном походном снаряжении выстроилась для отправки на фронт. Небо было пасмурное, дул ветер, накрапывал дождь. Лица бойцов были суровы.

Я проводил пограничников и вернулся в штаб. В гарнизоне было непривычно тихо и безлюдно. «Когда же и мне разрешат выехать туда, где решается судьба страны?» — думал я, глядя в окно на опустевший гарнизон.

Разгром гитлеровских войск под Сталинградом произвел большое впечатление на японское командование. Положение на нашей границе стало гораздо спокойнее, и я решился подать третий рапорт. Через некоторое время меня неожиданно вызвали в Москву.

Была зима 1943 года. Советскому командованию нужны были данные о вооружении и планах гитлеровских войск.

Вместе с группой товарищей я отбыл из Москвы в район Курска.

Войсковой разведке удалось узнать не только намерение фашистского командования о крупном наступлении с орловского и белгородского плацдармов, но и точно установить день и час вражеского наступления.

За успешное выполнение специальных заданий командования Красной Армии был награжден орденами и медалями ряд военнослужащих и работников Комиссариата внутренних дел. В том числе орденом Красного Знамени был награжден и я.

Наступление немецко-фашистских войск на Курской дуге провалилось. 12 июля 1943 года части Красной Армии, измотав и обескровив противника, перешли в решительное контрнаступление.

Среди геройски сражающихся красноармейцев были и те, кто еще недавно стоял на дальневосточных рубежах.

Дорогой читатель, в книге, которую ты только что дочитал, нет выдуманных событий. Изменены только некоторые имена и фамилии по вполне понятной причине. Георгий Иванович Сырма, автор данной книги, не только свидетель, но и активный участник событий. Многое не вошло в эту книгу, а между тем вся жизнь этого человека интересна, потому что он рос вместе со своим народом и своей страной — рос в революционном движении, в гражданской войне, в чекистской работе на границе, в сражениях с басмачами и самураями, в борьбе с фашизмом.

В 1912 году (молодой Сырма работал тогда в пекарне) за участие в митинге протеста против Ленского расстрела был он брошен в николаевскую тюрьму. На допросе у него потребовали: «Назови зачинщиков, смутьянов в вашей пекарне!» «Не знаю таких. Не замечал», — твердил молодой пекарь. Тогда его посадили в камеру строгой изоляции.

«Как-то недавно, — вспоминает Георгий Иванович, — был я на экскурсии в Петропавловской крепости. Показывали нам, экскурсантам, одиночные камеры — каменные мешки, в которых и двух шагов сделать нельзя. Молодым людям было все это в диковинку. А вот я в таком карцере провел восемнадцатилетним парнем две недели без воздуха, без света. Одно отличие — в Петропавловской крепости в камерах деревянные топчаны, а в николаевской тюрьме лежак такой же цементный, как стены. Ворочался я на цементном своем лежаке и одно только думал: „Неужели нет такой силы, чтобы все это переменить?! Чтобы весь этот мир наизнанку вывернуть?!“ На что угодно, кажется, пошел бы — на мучения, на смерть, только бы перевернуть несправедливый этот мир!»

В 1914 гаду Сырму в числе неблагонадежных отправили на фронт. Он был смелым человеком, этого не могли не признать даже царские офицеры, которые наградили его двумя Георгиевскими крестами — редкой наградой, за особую храбрость.

Однако георгиевский кавалер был занят мыслями, вряд ли понравившимися бы тем, кто его награждал. Уроки, полученные в пекарне и в тюрьме, не забылись. В 1917 году после Февральской революции он был избран в первый полковой комитет. Пытаясь разобраться, на чьей стороне правда, Георгий Иванович с двумя солдатами без отпускных документов отправляется в Петроград, на митинге в казармах слушает выступление Ленина и с тех пор неразрывно связывает свою жизнь с партией большевиков.

Эсерку Брешко-Брешковскую, приехавшую на фронт агитировать за летнее наступление, солдаты встретили насмешливой песней, сочиненной Георгием, «Шли два солдата с германского плена домой!» с лихим припевом:

— Не морочьте нам голову, бабушка, — сказали солдаты эсерке. — Мы уже четвертый год сидим в окопах, голодаем. Вам нравится война! — вот вы и воюйте. А нам еще революцию делать надо.

Весною 1919 года Сырма вступил в 1-й Крымский кавалерийский эскадрон. Сквозь полыхающую григорьевским мятежом Украину двинулся эскадрон в Екатеринослав (теперь Днепропетровск) на соединение с частями Красной Армии.

Екатеринослав оказался окруженным какой-то бандой из примкнувших к Григорьеву. Разведчик эскадрона запряг сельсоветскую лошадь и отправился в город «продавать на базаре муку». Вернулся он не только с выручкой, но и со спрятанной в подкладке пиджака запиской: «Командиру 1-го эскадрона Казбеку Айлярову немедленно прибыть в составе всего эскадрона на железнодорожную станцию Вкатеринослав. К. Ворошилов». Однако легко сказать — прибыть. А как? Григорьевцам, окружившим город, ворошиловское указание не предъявишь, а пробиваться с боем — пол-эскадрона можно положить. Решение предложил Георгий Сырма:

— Давайте брать «на дым». Формы у нас нет, григорьевцы — народ неорганизованный, вот и изобразим из себя бандитов, прибывшее пополнение, которое рвется в бой.

Цепи григорьевцев у города — в два ряда. Взвод Сырмы, подскакав к сторожевому охранению, коней не придерживает.

— Где тут красные? — орет Сырма. — Вы что, отдыхать собрались? Сейчас мы вам покажем, как надо большевиков бить!

И мимо — на рысях. А за взводом — весь эскадрон. Бандиты спохватились: захлопали выстрелы, застрочил пулемет. Но поздно: эскадрон уже приближался к станции…

Много дорог прошел потом со своими бойцами сначала комвзвода, а затем командир эскадрона Георгий Сырма. Узнал он и радость побед, и горечь отступления. Но всегда его оружием были верный расчет, находчивость, внезапность, натиск. Так было и под Коропом, где перед боем приняли его в партию большевиков, и под Кременчугом, и в том бою, за который Георгий Иванович Сырма получил свой первый орден Красного Знамени.

Шел 20-й год. Белополяки то и дело прощупывали Красную Армию короткими налетами. Но вот в полк сообщили, что враги готовятся к налету, на этот раз крупному. И действительно, через неделю соседний с Сырмой эскадрон был окружен на рассвете батальоном польской пехоты. В это время к Сырме привели польского солдата-перебежчика.

— Паны воюют — у холопов чубы трясутся, — сказал перебежчик. — Не хочу воевать за панов. У вас правильная власть.

— Знаете ли вы о планах ваших командиров?

— Да. Батальон пехоты окружил сегодня ваш эскадрон в Верхних Ивановнах. На помощь батальону должны выступить уланы.

— Когда?

— По сигналу. Сигнал — три красные ракеты. Батальон даст этот сигнал, когда ему туго придется.

— Где будут ждать уланы сигнала?

— На опушке леса.

— Когда уланы должны быть на опушке?

— Скоро уже они должны быть там.

«Что делать? — думал Сырма. — Писать донесение командиру полка? Так пока ординарец скачет, пока там решают, время потеряем».

И Сырма решил идти самой ближней дорогой наперерез польской коннице, к той самой опушке леса, где будут ждать уланы условный сигнал. Надеялся, что поспеет к поляне раньше поляков. И не только раньше подошел, но и замаскировать свой эскадрон успел.

И вот показались уланы. Шли они походным строем, по три лошади в ряду, не спеша. С флангов и в лоб обрушился вдруг на них шквальный огонь. Одна треть польского эскадрона осталась лежать на лесной дороге, остальные в панике отступили.