Никогда я не думал, что стану пограничником… Но время было такое, что чуть ли не каждый день менял нашу жизнь. До империалистической войны работал я пекарем. В гражданскую прошел путь от солдата до командира полка и в двадцать первом году вместе с такими же, как я, командирами был направлен на курсы комсостава в Харьков. Экзамены сдал хорошо, признан был годным командовать отдельной частью или соединением. И вдруг Михаил Васильевич Фрунзе объявляет о зачислении нас, тридцати человек, в войска ВЧК для охраны границы.

— Что же получается, товарищ командарм, — выразил нашу общую растерянность комполка Шамис, — командовали мы полками. Справлялись, кажется, неплохо. Благодарности имели. На курсах тоже неплохо учились. За что же нас понижают?

— Чины тут ни при чем, — спокойно сказал Фрунзе. — Вы большевики, и вам поручается особое задание партии. Условия работы на границе сложные. Здесь нужно не только умение стрелять и воевать.

— Но ведь мы, — сказал кто-то из нас, — никогда раньше не служили на границе.

— Да. Но вы умеете работать с людьми. Из трехсот человек мы отобрали тридцать именно по этому признаку. Пограничная служба — это прежде всего работа с людьми. Остальному придется учиться. Скажу вам только одно: Владимир Ильич и Феликс Эдмундович придают большое значение этому вопросу.

«Что ж, — думал я, слушая командарма, раз партия посылает нас на границу — значит, теперь этот участок приобретает особую важность. Значит, так надо».

По лицам товарищей я видел, что и они думают примерно то же.

— Завтра вы отправляетесь в Москву, к Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому. Желаю вам всего доброго! — сказал Фрунзе.

Итак, мы приняли новое назначение. Однако и в поезде, увозившем нас в Москву, мы все еще продолжали спорить:

— Интересно, на сколько же категорий нас понижают в должности?

— Тебе сказано — чины тут ни при чем!

— А я и не о чинах, а о работе. Что это за работа — маленький отряд!

— Ты сначала попробуй, потом говори!

— Опять начинай все сначала!

— Да и сможем ли мы еще?

— А вот с этого и начинай!

— Ничего! На войне смогли и здесь выдюжим.

И вот мы, наконец, в Москве, на Лубянке.

Представитель ВЧК провел нас в кабинет Феликса Эдмундовича. Комполка Шамис доложил Дзержинскому о нашем прибытии и вручил пакет. Феликс Эдмундович надорвал пакет, но читать не стал, каждому из нас пожал руку и предложил садиться. Очень тонкий, сухощавый, в гимнастерке, плотно его облегавшей, в сапогах с длинными голенищами, он казался высоким, хотя был, пожалуй, среднего роста. Пока товарищи рассаживались, я потихоньку разглядывал комнату. Мне интересно было, в какой обстановке работает и живет товарищ Дзержинский. Письменный стол с телефонным аппаратом, стулья, за небольшой ширмой узкая кровать, покрытая солдатским одеялом, столик с чайником и двумя мелкими тарелками…

Феликс Эдмундович сел в кресло, закурил, с усталой спокойной улыбкой наблюдая за нами. Шум постепенно умолк. Мы присмирели, ожидая, что скажет Дзержинский.

— Я думаю, настроение у вас не очень-то бодрое по поводу нового назначения. — Феликс Эдмундович внимательно посмотрел на нас.

Мы переглянулись: откуда он может это знать.

— И все-таки, — продолжал Дзержинский, — вам придется осваивать это новое дело. Вы знаете, как трудно было изгнать врагов с нашей земли. А сейчас перед нами не менее трудная задача — защитить завоеванное. По совету Владимира Ильича мы решили взять с ваших курсов товарищей, прошедших большую школу гражданской войны.

В это время зазвонил телефон. Феликс Эдмундович снял трубку.

— Здравствуйте, Владимир Ильич… Да, вот они у меня. Хорошо, сейчас я им скажу… — Положив трубку, Дзержинский объяснил: — Товарищ Ленин беспокоится. Он хочет вас видеть. Сейчас мы поедем в Кремль. Можете, если нужно, привести себя в порядок, а я пока распоряжусь, чтобы вам приготовили пропуска.

Собственно, приводить себя в порядок нам не требовалось: мы и в Харькове, и потом в вагоне вычистили одежду и сапоги чуть не до дырок. Другое нас беспокоило. Оставшись одни в кабинете Дзержинского, мы стали решать, кто и как должен отдать рапорт Владимиру Ильичу. Сошлись на том, что лучше всех это сделает комэск Иванов. Докладывал он всегда четко, спокойно, красиво, густым басистым голосом. И любо-дорого было смотреть при этом на его крупную широкоплечую фигуру.

— Нет, ребята, — отнекивался Иванов, — не могу. Как хотите, не могу. Я еще не видел Владимира Ильича, а уже волнуюсь. Я же зарапортуюсь!

Но мы настаивали, и Иванов согласился. Всю дорогу он шевелил губами — репетировал рапорт.

В бюро пропусков Кремля мы предъявили партийные билеты, и нас провели в зал. Мы расселись и почему-то все смотрели на маленькую боковую дверь, ожидая, что именно из нее выйдет Владимир Ильич. И действительно, открылась эта дверь. Вошел Владимир Ильич, улыбающийся, левая рука в кармане. Он глядел на нас, немного наклонив влево голову. Иванов быстро вскочил и скомандовал нам встать смирно. Мы вытянулись. Владимир Ильич вынул руку из кармана и тоже выпрямился, лицо его стало серьезным. Иванов подошел к товарищу Ленину четким строевым шагом, держа правую руку под козырек.

— Товарищ… — сказал он громким басистым голосом и вдруг смешался: ни по должности, ни по фамилии никак не мог назвать Владимира Ильича.

Мы обомлели.

— Товарищ… — снова попробовал отрапортовать Иванов и опять не смог. На вспыхнувшем его лице выступил пот.

Владимир Ильич сказал мягко:

— Ничего, ничего. Не волнуйтесь. Прошу садиться. Здравствуйте, товарищи.

— Здравия желаем!

Видя, что мы продолжаем стоять, Владимир Ильич сел и тут же обратился к Феликсу Эдмундовичу, давая, видимо, нам время прийти в себя:

— Феликс Эдмундович, мы их, наверное, уже замучили встречами?

— Да нет, Владимир Ильич, они пока не жалуются.

— Ничего не поделаешь, — улыбнулся нам Ленин, — придется потерпеть. Да вы рассаживайтесь поудобнее. Феликс Эдмундович, а об отдыхе их надо позаботиться.

Дзержинский ответил, что с жильем, отдыхом и питанием все будет сделано.

— Ну что ж, товарищи, — сказал Владимир Ильич, — постараюсь не задерживать вас долго. О международном положении докладывать не стану. Скажу только, что постепенно оно складывается в нашу пользу. Но как бы ни укреплялось наше положение, мы ни в коем случае не должны ослаблять границ. Вот почему так необходимо по-настоящему заняться подбором кадров командного состава для войск ВЧК, которые должны прийти на смену полевым частям, охраняющим границу.

Товарищ Ленин говорил, что Советской России не хватает опытных командиров на границе, но страна не имеет сейчас возможности создавать специальные школы и обучать в них будущих пограничников, потому что враги не станут ждать.

— Придется учиться прямо на границе, — объяснил Владимир Ильич. — Опыт у вас богатый, преданность делу пролетарской революции огромная. Думаем, вы освоите и это, новое для вас, дело. Сейчас все мы осваиваем новое, учимся. Партия решила доверить вам границу. Это не простые метры земли. Это красная черта, через которую ни один враг не должен пройти. Так ведь, Феликс Эдмундович?

— Только так, Владимир Ильич.

— По ту сторону красной черты капитализм и рабство. Наша страна как оазис в этой пустыне. Она влечет к себе не только честных людей. Всякого рода отребья буржуазного мира также будут стремиться к нам, чтобы отравить родник новой жизни. Вам придется разбираться, кто пришел к нам и зачем. Здесь нужна бдительность и еще раз бдительность. Охранять границу, пожалуй, трудней, чем воевать с противником… Чтобы выстроить здание, нужны огромные средства, а спалить это здание можно одной спичкой, которая стоит копейку.