Такими сады Петербурга вошли в XIX век.
В те дни, когда в садах Лицея
Я безмятежно расцветал,
Читал охотно Апулея,
А Цицерона не читал…
Конечно, Пушкин, говоря о «садах Лицея», придает им значение еще и академическое, уподобляет афинским садам, где философы беседовали со своими учениками. «Сады, — пишет Д. С. Лихачёв, — были непременной принадлежностью Лицеев и Академий, начиная со времён Платона и Аристотеля…»
Счастливое соединение месторасположения Царскосельского лицея вблизи всех дворцовых садов, понимание лицеистами «садов Лицея» как садов свободы, вольности — всё создавало новый образ сада в душах современников. Уже в 1830 году, в зрелые годы, Пушкин, вспоминая начало жизни, школу, писал:
…Средь отроков я молча целый день
Бродил угрюмый — всё кумиры сада
На душу мне свою бросали тень.
Течение и уклад жизни Петербурга XIX столетия постепенно менялись. Город стал поглощать сады. Они уничтожались при возведении новых зданий, при прокладке улиц, с переходом земель в руки правительственных учреждений.
К концу века в городе при домах уже почти не было садов. Промышленные предприятия, вступая в город, заняли усадебные сады Петергофской дороги, подошли к Екатерингофскому парку. Кварталы жилой застройки поглотили сады за Фонтанкой. До сих пор мы удивляемся, обнаруживая в дворовых пространствах между Фонтанкой и Лиговкой очень старые деревья. Это — остатки усадебных садов XIX века. Вместе с тем, в городе появлялись бульвары, скверы. В 1874 году, по решению Городской думы, перед Адмиралтейством был разбит сад. Сквер окружил памятник Екатерины перед Александринским театром.
Несколько раз возникали посадки на Невском проспекте. Ещё при Петре «Невская першпектива» была обсажена березами. В конце XVIII века при реконструкции проспекта посадки убрали. По приказанию Павла I в 1800 году бульвар был восстановлен. При Николае I его опять ликвидировали и уже в конце века частично восстановили у Гостиного двора.
Те, кто помнил былое великолепие садов XVIII столетия, прощались с ними, как с жизнью, с эпохой. Современники горько шутили, что «липовые парки в центре города могут превратиться в трамвайные».
И всё-таки сады не покинули город. Как и в любое другое время, в XIX веке сады были тесно связаны с бытом, с укладом жизни горожан. По словам академика Лихачёва, в разные времена сады устраивались для размышлений, для поэтических мечтаний, для учёных бесед, для молитв, приёма гостей, празднеств, иногда для официальных приёмов послов, иногда для любовных утех и интимных свиданий — в каждую эпоху по-своему. В XIX веке в Петербурге сады в большинстве были открыты для общественных гуляний. В садах встречались, обменивались новостями. Здесь новости передавались быстрее, чем в городских газетах.
Жизнь горожанина всё усложнялась, становилась обособленной. Но сад оставался тайной. И петербуржец не мыслил свое существование без этих вечных знаков весенней или осенней листвы.
Медлительной чредой нисходит день осенний,
Медлительно крутится жёлтый лист,
И день прозрачно свеж, и воздух дивно чист —
Душа не избежит невидимого тленья.
Так, каждый день стареется она,
И каждый год, как жёлтый лист кружится,
Всё кажется, и помнится, и мнится,
Что осень прошлых лет была не так грустна.
Эти строки написаны Александром Блоком в год вступления Петербурга в новый, XX век. Будущее было неведомо. Никто не знал, что для многих Петербург станет воспоминанием. И среди всех обращений к нему — в мыслях или во сне — петербуржцы всегда выделяли сады и парки города. Кто не улыбался про себя, читая пушкинские строки: «…и в Летний сад гулять водил». Всех маленьких петербуржцев водят на прогулку в сад. Ближе к дому. Летом совершаются загородные прогулки. И в жизнь любого петербуржца входят Павловск, Петергоф, Царское Село.
В своих воспоминаниях Александр Бенуа пишет о детских впечатлениях о Павловском парке:
«Скажу еще два слова о павловских настроениях. Будучи маленьким мальчиком, я, разумеется, не давал себе в них отчёта, но ощущал я их всё же в чрезвычайной степени. В Павловске всюду живет настроение чего-то насторожившегося и заворожённого. Именно в Павловске легче всего испытать „панический“ страх. Недаром именно в Павловске, в крутые годы царствования императора Павла, дважды произошли так и оставшиеся необъяснимыми военные „тревоги“, заставившие все части войск, стоявших тогда в Павловске, без форменного приказа, в самом спешном порядке, стянуться к дворцу, — точно там неминуемо должно было произойти нечто грозное и роковое. Недаром же и Достоевский в качестве сценария самых напряженных мест „Идиота“ выбрал именно Павловск.
Это мрачное настроение, чему особенно способствует преобладание в парке чёрных и густых елей, царит в Павловске рядом с чем-то уютным и приветливым, и это соединение как-то по-особенному манит и пугает, куда бы ни направить свои шаги. В сумерки подчас такие смешанные чувства достигают чего-то невыносимого, если окажешься в эту пору где-нибудь в темных аллеях Сильвии с её темными бронзовыми статуями, изображающими гибнущих от стрел Аполлона Ниобид…»
Петербургские сады и парки выдержали вместе с городом все исторические драмы XX столетия — революции, войны, голод…
Всё те же сады остаются любимым местом прогулок горожан. Особенно старых и маленьких петербуржцев. Но даже если мы просто идём по делам, невольно выбираем путь так, чтобы пройти садом: Александровским, Михайловским, Румянцевским. Каждый сад имеет своё настроение, свой характер. Какой-то почему-то кажется сквозным. Пройти насквозь — и всё. В других мы можем оставаться долго. Сад раздвигает пространство. Город остаётся за его чертой. А здесь совсем другое дыханье.
Уже давно во многих садах не запирают ворота. А новые веяния в городском благоустройстве способствовали и утрате садовых оград.
Как бы мы ни торопились, сад заставляет замедлять шаги, оглядываться.
Ты помнишь, стояла вода
В саду, и деревья по кругу
Брели с чуть заметным испугом
Над матовой гладью пруда.
Как всё изменилось — всего
За несколько дней. И туманом
Весь сад пропитался, и странно,
И ветрено в нём. Ничего
От ранней весны. Но когда
Он станет зеленым и юным,
Сошедшим с ума, и в июне
Цветение хлынет сюда,
Когда зашумит к октябрю
Тяжёлым багровым нарядом,
Поймёшь ли, идя этим садом,
Что я не о нем говорю.
Как-то раз учитель сказал школьникам в зале художника Шишкина в Русском музее: «Посмотрите, какое разное состояние природы на всех полотнах. Угрюмое, мрачное. А это жизнерадостное. А здесь — спокойное. А вот ещё одно», — сказал он, указывая на окно. И все оглянулись. За окном был Михайловский сад. Уже осень едва задела его своим дыханием. Кое-где просвечивала охра сквозь влажную зелень деревьев. Это был петербургский сад. И он ничем не походил на полотна Шишкина.
Не очень мы нынче понимаем наши сады и парки. Дмитрий Сергеевич Лихачёв пишет, что потеря умения — читать сады как некие иконологические системы связана, среди прочего, с сокращением классического и теологического образования. В садах чаще, чем в других искусствах, давала себя знать скрытая символика.
