— А на меня, по — твоему, эта угроза не распространяется? Я еще не заслужил этой чести?

— Нет. С тобой у них нет настоящих счетов. Плиммон просто хочет попугать тебя — вот и все. Не думаю, чтобы они стали тебя задерживать, если бы ты сегодня ночью решил убраться из Мунли.

— Ты готов?

— Да. Мне уже лучше. Голова стала ясней. Я был совсем как баран, пока Джереми и Коннор оставались здесь. Коннор стоящий человек. Он постарается снабдить нас всем, что только нам понадобится. Он поддерживает связь с нашим движением во всех крупных городах — в Лондоне, Манчестере, Бирмингаме. Если мы зашевелимся здесь, то уж он постарается, чтобы и наши друзья выполнили свой долг, каждый на своем месте.

— Ты думаешь, что и они вступят в бой?

— Нет. Просто напомнят королю и его правительству, что их солдаты могут проводить время с гораздо большей пользой, чем они это делают здесь; что нас уже тошнит от добровольческой кавалерии, от этих дворянчиков, которых можно считать по уму родными братьями их собственных коней; что небеса не обрушатся, если они разрешат нам иметь свои профессиональные союзы и дадут нам право самим высказаться о том, как мы хотели бы построить свою жизнь.

— А легко разве, убедить этих королей и их правительства?

— Нелегко. Но если мы изменимся, придется измениться и им. Ведь мы для них имеем такое же значение, как соки земли, обеспечивающие им урожай хлеба. Ну идем.

Мы задули почти догоревшую свечку на полу. Потом начали спускаться по лестнице, напряженно прислушиваясь к каждому звуку, который мог предупредить нас об опасности. В общем зале таверны пение совершенно замерло, но на переднем дворе и на дороге кое — где еще слышались обрывки песен, распеваемых пехотинцами. Эти все еще пытались продлить ночь и часы бражничества. Визг какой — то женщины и затем ее же смех заставили меня подскочить, а старую лестницу — заскрипеть. Джон Саймон трижды тихо постучал в доску, находившуюся в самом низу лестницы, над притолокой.

— Надеюсь, что Эйбель поторопится, — сказал Джон Саймон. — Сегодня ночью нам еще предстоит долгий обратный путь к дому Корнишей, а завтра — к южным долинам.

Он обернулся ко мне и тронул меня за руку.

— А ты пойдешь со мной? — спросил он.

— Да. Уж коль скоро мы оба одинаково провинились перед Плиммоном, пойду, пожалуй, и я. С удовольствием посмотрю, как будут дубить шкуру этого интересного джентльмена. С удовольствием преподнес бы ему в качестве свадебного подарка арфу с его собственными внутренностями, натянутыми на нее вместо некоторых коротких струн.

— Не надо вносить в это дело личных страстей, Алан! Игра стоит свеч.

Вдруг мы услышали, как чей — то глухой обозленный голос произнес по ту сторону двери:

— Открывай!

Голос был чужой, не Эйбеля, и, озадаченные, мы отступили на два — три шага от двери. Вслед за этим раздался — и на этот раз сомневаться не приходилось — голос Эйбеля. Громко, как бы в отчаянии, он крикнул:

— Джон… арфист… засада! Беги…

Послышался удар, и слова Эйбеля внезапно замерли. Мы поспешно взбежали по лестнице назад на чердак. В маленькую слабенькую дверцу начали шлепаться винтовочные пули. Осаждающие энергично приступили к штурму, им и минуты не пришлось бы затратить, чтобы пробить себе дорогу вперед.

И вдруг, как по команде, дверь перестали таранить. Сначала мы с Джоном застыли, а потом рванулись вперед, сгорая от желания узнать, что значит наступившая тишина.

— Адамс! Ли! — прокричал кто — то.

Голос звучал оглушительно, но в нем не чувствовалось ни грубости, ни свирепости. Я сразу же узнал его: он принадлежал тому самому старшему офицеру, майору, который сидел во главе стола.

— Адамс! Ли! Мы знаем, что вы здесь. Именем короля: сойдите и сдавайтесь. Если у вас есть оружие, сбросьте его вниз, перед тем как спуститься с лестницы… Если вы не выйдете, мы просто сожжем дом. Это избавит меня от необходимости посылать кого — нибудь из моих солдат ловить вас. Даю вам минуту на размышление. Будьте же благоразумны и выходите.

Я уж собрался было спросить у них, где это они, собственно, думают взять нас, но Джон Саймон замахал на меня руками, приказывая молчать. Нам слышны были и другие голоса, проникавшие через дверь — злые, нетерпеливые голоса, все настроенные на один лад: смерть или слава. Все они, казалось, требовали одного: чтобы им разрешили подняться с боем по лестнице и извлечь нас штыками. Снова голос майора поднялся над общим галдежом, и опять наступила тишина.

— Где свеча? — спросил меня Джон. — Нам же нужен свет.

Мы опустились на колени и с упорной настойчивостью начали поиски на грубом и расщепленном полу; наконец мы сообразили, что нам нечем зажечь огарок, даже если мы и найдем его.

— Здесь было где — то окно, — сказал Джон Саймон. — Надо найти его и попытаться бежать.

Опять начались поиски. Мы нащупывали путь, держась руками за низкий потолок. Нам удалось обнаружить оконную нишу, которую Эйбель наглухо забил Досками. Он хорошо поработал над ней. Мы рвали и тянули доски изо всех сил, пока не раскровянили себе пальцы, так ничего и не добившись. Я плакал от бешенства, а Джон Саймон стоял спокойный, как скала, не проявляя ни гнева, ни нетерпения. Опять раздался голос майора. Подойдя к самой лестнице, мы начали прислушиваться.

— Мы поджигаем мешки у дверей, — говорил майор. — Через несколько секунд вы почувствуете запах дыма, который удушит вас раньше, чем вас достигнет огонь. Вы окажете плохую услугу вашему другу Эйбелю, который лежит без сознания у моих ног, если из — за вас таверна превратится в пепел. Если же вы немедленно спуститесь вниз, я обещаю вам, что больше не будет нанесено никакого ущерба ни ему, ни его имуществу.

К нам стал пробиваться запах дыма.

— Я против того, чтобы быть изжаренным, — сказал я. — Впрочем, это не ново. Так водится: под бедняком всегда раскаленный уголь. Пойдем вниз и попробуем поговорить с этим удачливым ублюдком.

— Пусть будет по — твоему! — сказал Джон Саймон. — Мы выходим! — крикнул он.

Снаружи послышалось оживленное движение: точно множество людей стремительно ринулось вперед тушить огонь. Новый град ударов посыпался на дверь, и она упала внутрь.

Мы вышли в маленький сарайчик, полный дыма и гари от тлеющих мешков. Двое солдат со штыками наперевес стали гнать нас во двор. При этом они ворчали так, будто были удивлены, как и мы, тем, что им при шлось очутиться в таком маленьком дворике, да еще среди одних только чужих людей.

Воздух во дворе был свежий. Лампы в общем зале таверны еще ярко сияли, и по всему двору, через равные промежутки, были расставлены штормовые фонари с таким расчетом, чтобы не осталось ни одного угла, который не был бы в поле зрения майора, стоявшего в центре. Солдаты были расставлены кольцом, и первое, на что я обратил внимание, была игра легких световых отблесков на гранях штыков. Но глаза мои вскоре оторвались от них, чтобы остановиться на феерической водяной ленте, бурно струившейся позади таверны меж камней крутого склона.

До моего сознания дошли слова, обращенные к нам майором, и мое внимание вернулось к плотно окружившим нас людям. Рядом с майором стояли двое в черном, пресловутые полицейские в штатском, и Лимюэл.

— Так что, вы видите, я оказался прав! — произнес Лимюэл в сильном возбуждении. — Разве не так, господин майор?

— Хорошо сработано, Стивенс. Я позабочусь о том, чтобы это дошло до сведения мистера Радклиффа. Принесите наручники для этих субъектов!

Полицейский агент, что был ростом повыше, вынул наручники, по паре из каждого внутреннего кармана своего пальто. От их прикосновения к моему телу я почувствовал холод и весь сжался.

— Как только вчера после обеда я заметил на главной улице Мунли арфиста, — продолжал Лимюэл, — я сразу догадался, что скоро к нам пожалует и Адамс, и вот, значит, стою это я у окна моей спальни с телескопом моего тестя — он когда — то ходил в море вместе с Нельсоном— и не спускаю глаз с Артурова Венца. И через какой — нибудь часок ожидания, уже перед самым наступлением сумерек, кого же я вдруг вижу на самой верхушке холма перебегающим от куста к кусту, как не Адамса собственной персоной! Я так заорал от радости, что чуть не до смерти испугал свою жену Изабеллу. Вот как мне удалось изловить его.