В глубине его груди копилась острая боль, перед глазами стояло лицо матери, а не отца. Ее горестные карие глаза, в которых можно было прочесть слова последнего прощания… Приступ охватившей его тоски оказался столь сильным, что Маркус едва не задохнулся.

Мама была единственным человеком, на которого он всегда мог рассчитывать. Только она дарила ему свою любовь без принуждения, без остатка, без всяких условий. И никогда его не судила. Многочисленные промахи любимого сына огорчали ее, однако она всегда считала их естественными проявлениями его характера.

Когда мать умерла, горе Маркуса было безутешным. Каждый день он убегал в лес, чтобы никто не мог видеть его слез. Он прятался под кронами деревьев, и только лесные обитатели слышали его рыдания, однако какая-то часть его существа все равно жаждала сочувствия.

Когда Маркусу исполнилось шестнадцать, он хотел, чтобы с ним обращались как с мужчиной, хотя в глубине его души все еще жил одинокий, испуганный, тоскующий по потерянной маме ребенок.

И только друзья могли вывести Маркуса из этого состояния. Он отчетливо помнил день своего семнадцатилетия. Тогда он снова убежал в лес. Погрузившись в печаль, он думал о пироге, который испекла бы для него мама, и о свечках, которые она припасла бы для этого торжественного случая. Но когда страдания Маркуса достигли апогея, перед ним появились его закадычные друзья, держа в руках перевязанную шпагатом коробку, в которой, по их словам, находился подарок, достойный их энергичного и предприимчивого товарища. Им хотелось видеть прежнего Маркуса Данна, а не одинокого угрюмца, занявшего его место.

Обуреваемый любопытством и даже радуясь тому, что его горестные размышления прерваны, Маркус открыл коробку. В ней лежали бутылка джина, карта и сорочка юной леди. Кенни-лейн, один из товарищей Маркуса, пояснил, какие их сегодня ждут приключения: нужно было распить бутылку (конечно же, с друзьями) и, руководствуясь картой, отыскать обладательницу полотняной сорочки.

Этот день рождения навсегда остался в памяти Маркуса благодаря неистощимому жизнелюбию его семнадцатилетних друзей и любвеобильности Делорес Тафтон.

Вспоминая об этом, Маркус попытался было улыбнуться, но его губы одеревенели, а в сердце не было места радости. Теперь он стал гораздо старше и понимал, что ни бутылка джина, ни развлечения на сеновале не умерят его горя.

Следующий день рождения ничем особенным не запомнился, но отсутствие мамы уже не ощущалось так болезненно, как прежде. Каждый последующий год все больше отдалял его от этой потери, и постепенно безутешное горе превратилось в печаль. Иногда Маркус спохватывался и начинал упрекать себя за бесчувственность. Впрочем, он ничего не мог с собой поделать. Более того, обычно ему было некогда разбираться в своих ощущениях. Слишком много дел, развлечений и веселых друзей! И по мере того как ухудшались отношения с отцом, память о маме становилась все нежнее и все туманнее.

А теперь горе снова нахлынуло на него, словно волна, бьющаяся о прибрежные рифы. Душа Маркуса окаменела, грудь ныла, а глаза разъедали слезы.

Нежная рука коснулась его лица. Маркус поднял голову. Кэт сидела рядом и с участием утирала его слезы. Он ненавидел себя. Каким слабым он сейчас кажется! Взрослый мужчина плачет о матери, умершей двенадцать лет назад. Потерю отца он ощущает совсем иначе. Во время смертельной болезни матери Маркус чувствовал себя беспомощным и никчемным, он был не в силах остановить сжигавшую ее лихорадку. Но смерть отца – на его совести. Когда на него набросился убийца, Маркус находился в доме, но, поглощенный общением с Кэт, ничего не услышал… Упустил момент… Он мог спасти отца. И не спас.

Не зная, как справиться с этим чувством вины, Маркус отстранил Кэт и вытер глаза.

– Мне нужно идти.

– Куда? – В ее дымчато-серых глазах светилось сострадание, а лицо искажала скорбь.

Не в силах вынести ее взгляд, Маркус отвернулся.

– Мне нужно… Я просто… – он сглотнул. – Я должен побыть подле отца. – Эти слова вырвались у Маркуса прежде, чем он вдумался в их смысл. Теперь он ничем уже не сможет помочь своему отцу. Душа Урии Данна уже покинула этот мир. Но Маркус все-таки должен побыть возле тела. Он не понимал почему, но это казалось таким естественным.

– Да, да, – Кэт медленно склонила голову. – Я позабочусь, чтобы вас не потревожили.

– Спасибо, – Маркус перевел дыхание. – И если бы вы достали воду и полотенца… Я бы… Я бы обмыл его.

– Конечно.

Они направились было к двери, как вдруг Кэт повернулась к нему и мягко проговорила:

– Однажды одна моя подруга высказала очень важную для меня мысль.

– Гм-м, – Маркус поднял на нее глаза.

– Она сказала, что, находясь возле… тела того, кого вы любили, вы воздаете ему посмертные почести. – Кэт остановилась и отвернулась. Кусая нижнюю губу, она, казалось, избегала взгляда Маркуса. – Поэтому я думаю… что ваш папа… Он так вас любил, и вы бы сейчас его очень порадовали.

Она стремительно развернулась на каблуках и быстро удалилась, словно испугавшись, что сказала что-то лишнее.

Маркус смотрел, как она удаляется, и глаза его наполняли слезы, которым никогда не суждено было вылиться наружу. Участие Кэтрин тронуло его. Отозвавшись в самой глубине его души, оно немного смягчило горе. Он больше не чувствовал себя таким отчаявшимся, непонятым и ненужным…

Сквозь охватившую его душевную смуту пробилась единственная отчетливая мысль о том, что он кому-то небезразличен. Его отец убит, мать давно покоится в земле, однако в беспросветном и жестоком мире мелькнул маленький лучик света – ласковая улыбка заботливой женщины.

За то время, которое Маркус провел у тела отца, Кэтрин несколько раз заглядывала в комнату, где они находились в ожидании церемонии прощания. Бедный Маркус. Его сокрушенный вид причинял ей боль. Она знала, как он винит себя, хотя в произошедшем никто не был виноват. Более того, Кэтрин даже не могла себе представить, какими могли бы быть последствия вторжения этого мерзавца, если бы Маркуса не оказалось рядом. Зная директора Данна, она не сомневалась, что он был бы рад тому, что стал единственным пострадавшим. Интересы окружающих он ставил превыше всего.

Кэтрин вытерла выступившие слезы. О Боже, как же она по нему тоскует! Каменная стена, защищавшая девушку от внешнего мира, внезапно рухнула, и теперь будущее зависело только от нее самой. Более того, отныне она была в ответе за судьбы детей приюта. Груз непосильной ответственности тяжелым бременем лег ей на плечи.

И только присутствие Маркуса немного утешало Кэтрин. Его страдания отвлекали ее от собственных переживаний; благодаря ему она была не одинока в своем горе.

Всю ночь он оставался подле отца, пока наутро тело покойного не забрал гробовщик, после чего Маркус исчез. И Кэтрин молилась, чтобы с ним ничего не произошло и он поскорей вернулся.

После исчезновения Маркуса она оказалась лицом к лицу с охваченными горем детьми и сотрудниками приюта. Им всем нужна была ее поддержка, а ей больше всего хотелось сейчас остаться наедине со своим горем и выплакаться всласть.

В конце концов Кэтрин не выдержала. Она укрылась в кабинете директора Данна и заперла дверь. Однако стойкий запах крови так подействовал на ее пустой желудок, что девушке пришлось распахнуть окна, и до ее слуха донеслись приглушенные всхлипывания детей, бродивших снаружи. Из-за внезапной кончины директора Данна строгий распорядок был нарушен и каждый делал то, что считал нужным.

Весь приют погрузился в тишину. Стих привычный гул голосов, радостного смеха и хлопающих дверей, который обычно наполнял комнаты Андерсен-холла.

«Благодарение небу, здесь нет Джареда. Какое облегчение, что ему не пришлось стать свидетелем этого убийства», – мелькнуло в голове у Кэтрин. Все происходящее было слишком ужасно и никак не хотело укладываться в голове.

Опустившись на колени, девушка собрала разбросанные по паркету директорского кабинета книги. Кэтрин словно впала в анабиоз. Она двигалась, действовала, но ничего не ощущала. Ее душевные силы были на пределе.