Маркус задумался. Его всегда считали холодным и расчетливым, полностью владеющим своими чувствами. Негодование, гнев, болезненное разочарование – плохое подспорье в его работе. Чтобы выполнить задачу, необходимо оставаться невозмутимым. Этим предопределяются успех или провал, жизнь или смерть. А он не из тех, кто способен оступиться. Цена подобной ошибки была бы слишком высока.

Маркус понимал, что именно сейчас необходимо держать свои чувства под жестким контролем. Кроме того, нужно вести себя обдуманно по отношению к отцу. Как, впрочем, и по отношению к остальным в Андерсен-холле – тоже.

Сквозь назойливый городской шум явственно пробивалась возникшая между ними напряженная тишина, которая, казалось, тормозит движение кабриолета.

И хотя через несколько минут Маркус овладел собой, с остатками раздражения он справился значительно позже.

Собравшись с силами, молодой человек решил вернуться к главной теме их разговора:

– Если вы не в состоянии сохранять невозмутимость, то держитесь от Совета подальше. И посылайте меня на те собрания, которые вы обязаны посетить. Я принесу за вас извинения.

Его отец с явным облегчением поддержал его:

– Полагаю, это несложно сделать.

– Мы можем объявить, что приют переживает кризис, и эта ситуация требует вашего постоянного внимания. Мне кажется, скверное финансовое состояние послужит достаточным оправданием.

– И вполне правдоподобным, – пробормотал Урия Данн.

– Отчего?

Данн-старший пожал плечами:

– Скаредность общества. Война, скудные инвестиции и прочее. Наше положение все время меняется, но в целом мы в неважном состоянии.

Маркусу и в голову не приходило, что приюту могут грозить какие-то беды.

– И насколько это серьезно?

– До сих пор я не сталкивался ни с чем подобным. – Урия Данн вздохнул и потер глаза. – Твое присутствие в Совете способно изменить ситуацию. Все любят героев войны.

Следуя неизменной привычке, отец Маркуса из всего на свете стремился извлечь пользу для своего драгоценного приюта. Даже из собственного сына. Однако Маркус решил держать свои эмоции под контролем. Теперь это его абсолютно не волновало.

По шее Кэтрин пробежали мурашки, словно в маленький кабинет проник легкий ветерок. Впрочем, это было исключено, так как в этом кабинете не было окна. Кэтрин рассеянно потрогала воротник и провела рукой по уложенным в узел валосам, удостоверяясь, что ее непокорные пряди в должном порядке. Затем она снова обратилась к изучению счета за свечное сало, привезенное в прошлом месяце.

Странно, но необычное ощущение не исчезло. Кэтрин озадаченно нахмурилась. По ее коже пробежал холодок, как будто… кто-то за ней следил.

Помедлив, она глянула через плечо.

Небрежно прислонившись к дверному косяку, – казалось, места удобнее не сыскать во всем Лондоне, – стоял Маркус.

Сердце Кэтрин ухнуло вниз, а потом подскочило и заколотилось у самого горла. Интересно, как долго он там простоял? Она поспешно вскочила, с грохотом опрокинув при этом стул. Последние три дня она неотступно следила за всеми входами, ожидая появления Маркуса. Каждый раз, когда кто-то возвещал о появлении посетителя, ее сердце пускалось в галоп, а ладони потели. И вот Маркус здесь, а ее рот безнадежно пересох, и все заранее приготовленные фразы растаяли словно дым.

– Вы позволите? – Пока она стояла в растерянности, Маркус зашел, хромая на своих костылях. Сегодня он был в штатском, и накинутый сверху лазурно-голубой плащ удивительно гармонировал с его глазами.

С подозрительной для раненого ловкостью Маркус оперся на костыль и освободившейся рукой поднял стул. Поставив его к стене слева от секретера, молодой человек подошел к рабочему столу. Маркус стоял так близко от нее, что Кэтрин слышала его дыхание и чувствовала запах сандаловой помады для волос, которой он пользовался. Кэтрин даже различила на его чисто выбритых щеках темные полоски: скоро жестко очерченное лицо Маркуса будут обрамлять темные бакенбарды. Жар, исходящий от его тела, столь ощутимо наполнял крохотный кабинет, что Кэтрин внезапно стало не по себе.

Она попыталась отступить, чтобы обрести душевное равновесие, но в тесном пространстве кабинета это оказалось невозможным. Поэтому она предпочла вновь приблизиться к Маркусу и передвинула учетные книги так, чтобы не лишиться своего рабочего места.

– Спасибо, – пробормотала она и отвернулась, разозлившись на свой до странности высокий голос. – Я оказалась очень неуклюжей.

Только теперь Кэтрин с горечью отметила, какое на ней потертое серое платье, грубый передник и как проста ее прическа. В голове девушки промелькнула глупая мысль о том, что она зря отвергла предложение директора Данна обновить ее гардероб. Никогда еще невзрачное одеяние не причиняло ей такого огорчения. По крайней мере, сейчас в ее волосах нет паутины. И кроме того, почему все это должно ее волновать?

– Все мы бываем неловкими, – произнес Маркус тоном, в котором сочетались мед и сталь.

Будучи в здравом рассудке, Кэтрин не могла стоять спиной к собеседнику, поэтому, решительно вздохнув, она сжала руки и медленно повернулась к Маркусу лицом.

Он не торопился заговорить, а просто стоял, наблюдая за ней с раздражающе удивленной искоркой в глазах. Свои густые брови, поступающие скулы, волевой подбородок и аристократический нос Маркус унаследовал от отца, однако широко расставленные глаза и алые губы правильной формы были у него явно материнские. Миссис Данн скончалась еще до того, как Кэтрин попала в Андерсен-холл. Но девушка имела возможность рассмотреть портрет леди, висевший в рабочем кабинете директора Данна, достаточно хорошо, чтобы понять, что миссис Данн была весьма привлекательна, хотя, пожалуй, и слишком серьезна.

А вот Маркус вовсе не отличался серьезностью. Он был отчаянным и чертовски неугомонным подростком, который постоянно проказничал. Девчонки восхищались Маркусом и его небрежно-беспечными манерами. Парни ходили за ним толпой и мечтали хотя бы немного походить на него.

Маркуса и сейчас окружала атмосфера некоего хаоса, правда, она стала какой-то другой. Кажется, теперь он источал что то вроде… угрозы. Под его внешним очарованием таилась твердая решимость. Казалось, что, небрежно перекидываясь с вами в карты, в следующий момент он способен перерезать вам горло.

Кэтрин вздрогнула. Неужели она в состоянии думать о сыне Урии Данна так плохо? Нет, конечно, Маркус непредсказуем и, возможно, он строит в отношении нее какие-то планы, но он никогда не причинит ей вреда, во всяком случае, намеренно. Все-таки в его жилах течет и отцовская кровь.

Немного успокоившись, Кэтрин вздернула подбородок:

– Чем я могу быть вам полезной?

– Быть мне полезной? – эхом откликнулся Маркус, и вопрос Кэтрин приобрел отнюдь не невинный смысл.

Щеки Кэтрин запылали, но она решила, что хотя бы одному из них следует сохранять благоразумие.

– Вы же пришли сюда с какой-то целью? С какой же?

Брови Маркуса взлетели вверх.

– Я недавно вернулся в Лондон. Неужели я не имею права нанести визит старинному другу?

Это дурацкое объяснение только усилило подозрения Кэтрин относительно истинной цели приезда Маркуса.

– Вы чрезвычайно искусно искажаете прошлое, – заявила она и скрестила руки. – Интересно, зачем? Чего вы добиваетесь, Маркус Данн?

Он сильнее оперся на костыли.

– У меня обязательно должна быть скрытая цель?

– Вы явились сюда после семи лет полного молчания и внезапно вознамерились нам помочь? Я знала вас подростком, не забывайте. И меня не так-то просто провести.

– Значит, нанесенные вам раны все еще болят? И какие именно? Лягушка, обнаруженная в кармане? Сосновая иголка в сиденье стула?

Изо всех сил сжав кулаки, Кэтрин боролась с нарастающим негодованием. О, как противно иметь дело с дотошными особями мужского пола! Они всегда стараются переложить всю ответственность на других.