Я лежу на самой дальней скамейке от входа. Ужасно хочется уснуть снова, но шаги милиционера ближе, ближе; вот уже рядом цокают подковы его сапог.
— Гражданин!
— Встаю, встаю, — говорю я. Поправляю на плече ремешок полевой сумки, в которой полотенце, зубная щётка, мыло, хлеб, домашнее сало, справочник вузов Ленинграда, большой старинный садовый нож с деревянной ручкой. Когда-то я сточил часть лезвия, но всё равно нож имеет вид внушительный. Случись что, милиция может привязаться, и я ношу его в сумке.
Складываю плащ, пробираюсь к выходу. Трамваи уже ходят, еду на Васильевский остров.
Я уже третьи сутки околачиваюсь в Ленинграде. В первый же день, когда ездил на трамвае, знакомясь с городом, облюбовал спокойное местечко на берегу залива, неподалёку от Гаванской улицы. Берег песчаный, и я прихожу здесь в себя после одуряющей полубессонной вокзальной ночи. Подолгу плаваю, моюсь с мылом. Расстилаю плащ и располагаюсь завтракать. Погода отличная, на заливе даже ряби нет. Это меня приятно удивляет, потому что в Петровске говорили, будто в Ленинграде постоянно льют дожди; если их нет, всё равно сыро, холодно. И мама сшила к моему отъезду из прорезиненного брезента этот плащ, он должен спасать меня от ленинградской непогоды.
Я уже побывал в одном институте — в ЛИСИ. В коридорах, в приёмной комиссии толпились студенты, приехавшие откуда-то. На меня налетел очкастый малый, он громко звал кого-то, ругался.
— Как пройти к директору? — задержал я его.
— К директору? — крикнул он. Из-за стёкол очков на меня смотрели глаза сумасшедшего. — У директора уже были — никакого толку! Ты из какой группы?.. Идите все в актовый зал! — И он скрылся за спинами.
В актовом зале хихикали девицы. Больше никого не было. Я ещё потолкался, пробрался к выходу. До начала экзаменов девять дней, время ещё есть. Мне надо побывать в других институтах, где имеются строительные факультеты. Я решил стать строителем. Что именно строить буду, я не представляю, но убеждён: что-то огромное, сложное, важное для страны. Потому ни в один институт заранее документов не послал, как сделали мои одноклассники: надо приехать самому, побеседовать с профессорами, уяснить суть предстоящей работы, тогда подать документы. Считаю я себя человеком серьёзным, и я уверен, любой профессор, директор, поговорив со мной, услышав, как я умно, правильно рассуждаю, пожелает видеть меня своим студентом.
Позавтракав на берегу залива, еду в Горный институт. По-прежнему туч на небе нет. Нева спокойна. У входа в институт ни души. Появляются подростки с удочками, садятся на ступеньках, делят что-то, поругиваясь. Узкая лестница в затемнённом коридоре ведёт на второй этаж. Там тоже тихо.
— Вы кого ищете, молодой человек?
Я вздрогнул и оглянулся: у стены за столом красивая молодая женщина в белой кофточке.
— Скажите, пожалуйста, где можно найти председателя приёмной комиссии? Или директора? — сказал я.
— А вы кто? Вам зачем?
— Я хочу поступить в институт.
— Вы ленинградец?
— Нет.
— Вы по вызову?
— Нет. Документы у меня с собой. Мне…
— В общежитии нуждаетесь?
— Конечно.
— Подавайте на нефтяной, — она спокойно раскрыла книгу, — факультет новый, конкурса не будет.
— А вы кто будете? — спросил я.
Мне не понравилось, что она предлагает какой-то нефтяной, на который нет конкурса. Плевать мне на конкурсы. Я не допускаю мысли, что не поступлю туда, куда пожелаю. Зазвонил телефон. Красавица снимает трубку; пальцы у неё длинные, ногти тоже длинные и покрыты матовым лаком. В Петровске никто из знакомых мне женщин не делал маникюра. У меня такое мнение, что занимаются этим бездельницы, пустые женщины.
— Это ты, Галя? — говорит красавица в трубку. — Ну, что там? Василий заглядывал? Ха-ха! — Она взглянула на меня, кивнула на стол: — Документы, — и опять в трубку: — Слушаю, слушаю… Нет, это я так… Тут никого сегодня нет, и я скоро приеду… Через часик…
Она смеётся. Я круто поворачиваюсь, спешу вон. Если б она была не так красива и постарше, возможно, дождался б конца её глупого разговора, побеседовал бы. Но такая фифа сама толком ничего не знает. Думает только о причёске, о маникюре. И смеётся она неискренне.
Еду искать кораблестроительный институт. Попадаю сюда в четверть пятого, что-то около шести выбегаю из институтских дверей, сердито отплёвываясь и ругаясь. И ноги моей не будет больше в этом институте!
Дело в том, что приёмная комиссия уже не работала. Какой-то гражданин, к которому я обратился с вопросом, подсказал, что директора института сейчас нет, а заместитель его по учебной части сейчас у себя. У него сегодня приёмный день. У кабинета его ждали пожилой военный в отставке и женщина средних лет. Седая секретарша с непроницаемым лицом внимательно посмотрела на меня, ничего не спросила. Когда же подошла моя очередь, она встала.
— А вы по какому вопросу? — И так строго смотрела на меня, что я решил, будто она не хочет меня пропустить к заместителю.
— По личному, — сказал я, открыв дверь.
В глубине кабинета я увидел седую голову, склонившуюся над столом. Я начал говорить от порога: кто я, откуда приехал и что мне нужно. Замолчал шагах в двух от стола. Замдиректора поднял голову, щёки его прикрыли воротничок белой рубашки.
— А что вы, собственно, желаете? — спросил он.
Неужели он не слышал? Я начал толковать снова. В глазах его мелькнула насторожённость.
— Покажите ваши документы, — сказал он недовольным тоном.
Документы и основной капитал, триста рублей, были зашиты в боковом кармане пиджака. Я пытался пальцами порвать нитки, они не рвались. Мне стало неловко, я покраснел. Проклиная себя, что не подготовил документы заранее, рванул карман. Нитки с треском лопнули.
— Вот, пожалуйста, — сказал я.
— А где вызов? — спросил замдиректора.
— Я же пояснил, что я…
— Вы были в приёмной комиссии?
— Там уже никого нет, — сказал я.
— Молодой человек, — он поднялся, — если вы опоздали сегодня, приходите завтра. В комиссии вполне компетентные люди. — Он нажал кнопку, в дверях появилась секретарша.
— Есть ещё кто? — спросил он.
— Никого нет.
— Вызовите мне машину, — сказал он.
С полчаса торопливо шагаю по тротуару. Но мне надо на Невский проспект, он непременно приведёт прямо к моему вокзалу. Расспрашиваю прохожего и еду. На Невском уже горят фонари, светятся витрины. Носятся стаями «Победы». Толкотня, говор, смех, гудки машин, освещённые витрины, за которыми сыры, колбасы, булки, батоны, — всё это, как вчера и позавчера, опять произвело на меня сильное впечатление.
Прошло только пять лет после окончания войны. В Петровске ещё бывают очереди за серым хлебом… Я потолкался в одном магазине, в другом… Потом меня привлёк запах кухни. Четверо суток я не ел горячего, захотелось супу или борща. До сих пор ни в одной столовой я не едал. В Петровске имеется столовая, но я даже не заглядывал в неё никогда. Названия «Пельменная», «Кафе» отпугивают меня: в подобных заведениях, должно быть, всё очень дорого.
Но вот рядом с вокзалом и столовая. За маленькими столиками сидят по четыре человека. Нахожу свободный стул, за столиком мужчина в коричневой кожанке, две женщины. Одна из них в шляпке.
— Это место свободно? — вежливо спросил я.
— Свободно, — кивнула женщина в шляпке.
Я ещё не знаю, что женщинам позволяется сидеть за столом в головных уборах. К тому же уверен: городским людям, да ещё женщинам, нет никакой нужды в такое время ходить в столовые. Значит, здесь все приезжие.
Брови у моей соседки в шляпке сросшиеся, очень густые. Она и её, как мне думается, подруга не спеша едят второе. Мужчина хлебает суп. Лицо у него припухшее, глазки маленькие. Все трое взглянули на меня, уткнулись в тарелки. Лица их очень близко от меня. Сидеть так и молчать, должно быть, неприлично, думаю я, испытывая некоторую неловкость. Они могут принять меня за гордеца, невежу. О чём заговорить? Официантка не идёт. Стараюсь не смотреть на лица соседей, не знаю, куда деть руки.
