Со стороны развалин показался князь Дубровинский. Он видел, что мы уединились не случайно, заняты серьезным разговором. Несмотря на это, решительно подошел и протянул руку Арсланбекову:

— Здравствуйте, господин полковник!

Арсланбеков удивленно посмотрел на князя, видимо не узнавая его.

Дубровинский продолжал с улыбкой:

— Не узнали?

— Нет.

— Когда вы в прошлом году приезжали в Кушку, кто вас обчистил в доме полковника Ермакова? Помните карточную игру?

— Постойте, постойте! — Полковник поднялся на ноги, внимательно посмотрел в голубые глаза, глядевшие из-под большой чалмы. — Князь, это вы?

— Он самый… Тот самый князь!

Они сердечно поздоровались. Я предложил Дубровинскому присесть.

Арсланбеков продолжал разглядывать князя:

— Князь, каким чудом вы оказались в этих местах?

Князь хлопнул чалмой о землю и, сердито поглаживая бритую голову, не скрывая недовольства, сказал:

— Об этом спросите у господина полковника!

Я ответил не сразу.

Испытания последних дней измотали князя, он сильно изменился, осунулся. Похудел, щеки ввалились. В глазах залегла усталость, даже голос утратил чистоту, стал глухим, сиплым, точно у князя болело горло.

Я протянул князю стопку коньяку и сказал, обращаясь к полковнику:

— Князь занят самосовершенствованием. До сих пор он жил именем, доставшимся от прапрадедов. А теперь хочет испытать свои собственные способности. По-моему, это хорошее дело. Прошло время, когда жили старыми титулами. Наше время — время деловых людей. Нужно сообразоваться с временем. Не так ли?

Арсланбеков быстро уловил иронию, прозвучавшую в моих словах, и с серьезным видом поддержал меня:

— Совершенно справедливо… Нужно жить своим именем, своим авторитетом. Нужно трезво глядеть на жизнь. Еще Рудаки [47] говорил:

Князь промолчал. Мне показалось, что он в душе улыбнулся.

В Мазари-Шерифе я предполагал задержаться не больше чем на два дня. По вот уже неделя, как я оставил седло, а до сих пор неизвестно, когда отправлюсь в дальнейший путь. Город живет какой-то неестественной, лихорадочной жизнью. По словам местных жителей, за всю историю Мазари-Шерифа таких бурных дней еще не было. Лавки открыты и день и ночь. Караван-сараи, чайханы переполнены. А самое удивительное то, что здесь появилось множество никем не признанных представительств, без вывесок на дверях.

Я побывал в одном из них — в представительстве «Кокаидского правительства». Работники представительства занимают большой дом в южной части города. В десятке кабинетов целая толпа служащих занята выше головы. Кто пишет письма, кто подписывает бумаги, кто ставит печать… Все на месте, как в настоящих посольствах. Не хватает только одного: нет «Кокандского правительства». Но представители верят, что и оно будет. Поэтому трудятся усердно: посылают в Фергану оружие, боеприпасы, собирают среди населения пожертвования, составляют ноты, печатают воззвания. Словом, забот хватает…

У Иргаш-бая — известного ферганского курбаши[49],— оказывается, тоже свое «представительство». Я не был в конторе, но с самим «представителем» встретился. После этого отправил к Иргаш-баю гонца. Когда гонец вернется, мы еще раз встретимся. Только после этого я покину Мазари-Шериф.

…Время близилось к вечеру. Попивая на открытой веранде чай, я поджидал капитана Дейли. Откуда-то, запыхавшись, прибежал Арсланбеков. Я теперь часто виделся с ним. Это был действительно умный, способный разведчик. К тому же не знающий усталости. Все мои поручения он выполнял ревностно. Я дал ему трудное задание: уточнить, кто из турецких и немецких лазутчиков находится в Мазари-Шерифе и в каком направлении они ведут работу. Он уже многого добился по этой части.

По одному только виду полковника я понял: что-то случилось. Он был мрачен, привычное веселое выражение исчезло с его лица. И я не ошибся. Войдя на веранду, полковник схватил кувшин с холодной водой и, не отрываясь, выпил, одну за другой, две пиалы. Потом снял каракулевую шапку, пиджак, бросил их на деревянный топчан, тяжело вздохнул и сел.

Я задал вопрос первым:

— Вы что-то мрачны, полковник… Что-нибудь случилось?

Арсланбеков вытер платком потное лицо и, глубоко вздохнув, заговорил:

— Юсупа ранили!

— Какого Юсупа?

— Моего помощника. А в карман вложили вот эту записку.

Я взял записку и пробежал глазами. Она была написана на персидском языке и содержала всего несколько слов: «Безбожный полковник! Теперь твоя очередь!..»

Записка явно была заготовлена заранее, в спокойной обстановке: буквы ровные, выписаны отчетливо, с нужным нажимом, край записки был замаран кровью.

Я положил бумагу на стол и спросил, в каком состоянии Юсуп. Полковник ответил, что отнес его к одному знакомому врачу и что положение его тяжелое. Потом заговорил с горечью:

— Вот наш финал. Работаешь как вол, день и ночь, не думая о том, что любой жизни бывает конец. И вот — погибаешь от выпущенной из-за угла пули или от удара отравленным ножом… Спокойно умереть своей смертью — даже и этого нам не дано!

Арсланбеков был по-настоящему расстроен. Его обычно смеющиеся, живые, умные глаза скрылись за пленкой слез, от внутреннего волнения он дрожал всем телом. Я попытался успокоить его, но он опередил меня:

— Не подумайте, что это страх за свою жизнь. Нет, я думаю о Юсупе. У бедняги хорошая семья. Жена, дети, старики родители. Наверно, с нетерпением ждут его возвращения. Если с ним что-нибудь случится, с какими глазами я приду к ним? Жена Юсупа не хотела отпускать его. Еле удалось уговорить…

Некоторое время мы молчали, погрузясь в невеселые думы. Как ни храбрился полковник, было ясно — убийцы угрожают не зря. Кто же, хотелось бы знать, преследует его?

Я закурил и нарушил затянувшееся молчание:

— Как вы думаете, кто убийца?

— Люди Иргаш-бая, — не задумываясь, ответил полковник. — Это их дело. Они считают, что мы не лучше большевиков.

— Может, турки о чем-нибудь пронюхали?

— Нет… Их здесь всего три-четыре человека. Они не станут рисковать. Да и к чему такой риск, если можно действовать чужими руками?

Мысленно я согласился с полковником. Предупредил его, что положение опасное, что авторы записки могут появиться неожиданно. Он снова заговорил, стараясь принять бодрый вид:

— Пусть приходят… От судьбы еще никому не удавалось убежать. Хотят заставить меня скрыться! Но пока не выполню своего дела, я никуда не уйду!

— Не нужно бравировать, полковник. Легче всего — кинуться навстречу смерти. Но ведь и умереть-то надо со смыслом! Бессмысленное самопожертвование — не героизм!

— Я не стараюсь быть героем.

— Знаю… Вы сейчас возбуждены. Но нужно сохранять выдержку. Пройдите пока в комнату капитана и отдохните. Обо всем остальном поговорим позднее, за ужином.

Полковник взглянул на часы:

— У меня в пять часов свидание. Оттуда пройду к Юсупу. Часов в девять приду ужинать, — сказал он и, накинув на плечи пиджак и надев шапку, ушел.

Я не стал удерживать его. Что для верующего мусульманина намаз, то для разведчика — встречи и свидания. Пожалуй, не ошибусь, если скажу, что в обоих случаях это становится своего рода условным рефлексом.

Пришел капитан Дейли. Он уже знал обо всем.

— Кто может преследовать полковника? — спросил я его.

Ответ прозвучал неожиданно:

— Говорят, что это дело людей Джунаид-хана.

— Джунаид-хана?

— Да.

— А что плохого сделал полковник Джунаид-хану?