Однако я твердо уверен, что во мне было достаточно сильно развито художественное начало, и я бы без сожаления отказался от всей власти в мире ради одного-единственного идеального здания, такого же совершенного, как Пантеон, собор св. Петра или один из особняков Палладио, похожих на храмы. Войти в историю с таким зданием — вот о чем я мечтал. Вот почему в самом разгаре войны, будучи на вершине успеха в должности министра вооружений, я сказал Гитлеру, что хочу только одного — снова стать архитектором.

27 февраля 1964 года. Я все еще ношу музыку в кармане пальто! Сегодня слушал «Женщину без тени» под управлением Карла Бёма. А несколько дней назад слушал «Парсифаля» под управлением Кнаппертсбуша.

3 марта 1964 года. Утвердили мою заявку на поставку живокости, левкоев и ломоносов, а также пятнадцати скворечников.

— Пятнадцать скворечников не многовато? — поинтересовался Летхэм.

Вообще-то я думал, что директора утвердят только часть моей заявки. Мы решили, что пяти хватит.

16 марта 1964 года. Гесс составил перечень из нескольких сотен книг, которые он хотел бы получить. Сегодня ему сказали, что теперь он не может указывать в списке больше ста томов. Его интересы в целом сосредоточены на социологии и политической экономии, а в частности — на проблемах цивилизации. Он давно исследует связь между подобными явлениями и либеральной демократией. Он снова и снова приводит мне примеры чрезмерного потребления в Соединенных Штатах. Он с удовольствием читает отчеты об ошибочных капиталовложениях в рыночную экономику, собирает примеры спекуляции землей, преступной деятельности, плохой осанки у детей и вредного влияния консервов на здоровье людей. Из часто нелепых и нетипичных случаев он составляет собственное видение гибели мира, которая, по всей видимости, приведет к рождению нового спасителя.

19 марта 1964 года. Мой пятьдесят девятый день рождения — девятнадцатый в тюрьме — начался с рассыпанной соли. Это было за завтраком. Потом я подстригся. А дальше — все как обычно.

24 марта 1964 года. Я записал, сколько раз с начала русского месяца, марта, мы ели одно и то же блюдо. Вот что получилось: капустный салат — десять раз, свекла — двадцать раз, консервированные помидоры — восемь раз, гуляш — сорок раз, вареный картофель — сорок восемь раз, морковь — тридцать пять раз и, наконец, масло, хлеб и суррогатный кофе — пятьдесят раз.

Знаю, бессмысленная статистика. И записывать ее сюда тоже бессмысленно. Зачем же я это делаю?

26 марта 1964 года. Сегодня с пяти утра черный дрозд дает концерт. Он меня разбудил. Я выглянул в окно, чтобы посмотреть на птицу, и внезапно мне в голову пришла мысль: доисторические люди, неандертальцы или пещерные живописцы Дордони слышали такие же звуки. Странная связь времен!

В шесть утра птичий концерт продолжил Ширах. Умываясь, он снова оплакивал исчезновение «Марты, Марты», но вскоре перешел от женского непостоянства к солнечным берегам Зале, где с первыми лучами рассвета безвременная смерть наконец сделала его свободным:

Девять часов. Гесс получил несколько книг от жены, но одну из них хочет отправить назад.

— Да, она была в моем списке, но, оказывается, это роман, а я из принципа не читаю романов, — заявил он.

Потом проинструктировал начальника русской охраны:

— Книга возвращается к моей жене. Я немедленно принесу ее вам.

Он говорил с необычным возбуждением, которое возросло еще больше, когда он с книжкой в руке постучался ко мне в камеру.

— Эту книгу читали или нет? — торопливо спросил он. — Посмотрите: ее читали или нет? Я спрашиваю вас: я дочитал ее вот до этого места. И по страницам это видно. Но дальше ее не читали. Однако жена написала — слушайте меня, герр Шпеер! — что она и мой сын прочитали книгу. Вдобавок ее наверняка читал цензор — в общей сложности три человека. И знаете, какой вывод из этого следует? — нервно спросил он, неуверенно глядя на меня. — Наконец-то мы получили неопровержимое доказательство! Ха-ха! — Он постучал костяшками пальцев по стене. — Ха-ха! Это не та книга, которую послала жена. Ее попросту заменили. Ха-ха!

Лишившись дара речи, я смотрел на его выкрутасы.

— Неужели вы не понимаете? — крикнул он. — Дирекция купила другой экземпляр книги. Что вы на это скажете?

Я молча и раздраженно покачал головой. Гесс, которому в следующем месяце исполнится семьдесят, застыл на месте, потом гордо выпрямился и сказал, глядя поверх моей головы:

— Понимаю, вы предпочитаете молчать.

Он резко развернулся и на деревянных ногах вышел из камеры.

4 апреля 1964 года. Шлабрендорф вернулся из Вашингтона. Его принял советский посол Добрынин, который, как говорят, был с ним откровенен. Среди прочих условий моего освобождения русская сторона назвала следующие: во-первых, в будущем я не стану заниматься политической деятельностью — это условие я выполню с удовольствием; во-вторых, я должен иметь устойчивое финансовое положение; кроме того, Федеративная Республика должна выпустить на свободу заключенных в тюрьме коммунистов; и наконец, заключить сделку с фирмой Круппа о торговле с СССР.

26 апреля 1964 года. Сегодня Гессу исполнилось семьдесят лет. Я пожелал ему всего наилучшего. Повар принял это к сведению и с притворной досадой заявил, выставляя одно блюдо за другим на раздаточный стол:

— И это, и это, и это тоже для их арестантских светлостей!

Он устроил настоящий пир: запеченная форель, цесарка, торт со взбитыми сливками, фрукты, шоколадный соус и безалкогольные напитки. Днем американский и британский директора вместе пришли поздравить Гесса. Но не успели они открыть рот, как Гесс сухо произнес:

— Благодарю за неожиданно хорошую еду.

12 июня 1964 года. Сегодня передавали праздничный концерт в честь столетия со дня рождения Рихарда Штрауса в исполнении Саксонской государственной капеллы, с которой с триумфом выступал композитор. Я впервые услышал «Метаморфозы» для струнного оркестра в фа-мажоре, которые были написаны в 1945 году перед самым концом войны. Ошеломляющее музыкальное повествование о днях крушения, написанное на основе траурного марша из «Героической» симфонии. Скорбь, отчаяние, плач перед лицом апокалипсиса, постигшего родное Отечество, и под конец робкая, едва различимая надежда. В то время Штраусу было восемьдесят, он отдал себя в распоряжение Третьего рейха и занял пост президента Имперской музыкальной палаты, он разделял многие распространенные иллюзии в отношении режима. Мне кажется, в этой работе он освободился от всего, что тяжким бременем лежало у него на душе: ощущение, что он находится в тупике, осмысление собственной вины, осознание всего, что было безвозвратно утрачено. Потом прозвучал Концерт для валторны с оркестром № 1 и, наконец, симфоническая поэма «Так говорил Заратустра». Для меня эта возвышенная музыка ассоциируется с уединением в горах, пророческими строками и Сильс-Марией. После последних аккордов зал на несколько секунд замирает от переизбытка эмоций. Потом взрывается аплодисментами.

22 июня 1964 года. Сегодня один из охранников тайком принес фотоаппарат «Минокс». Я отснял три цветные пленки, фотографируя главным образом сад. Я прятал миниатюрный фотоаппарат в руке, оставляя открытым только объектив. Снимки позволят моим родным понять, как выглядит мой мир за пределами комнаты для свиданий.

На большинстве фотографий — мои цветочные клумбы; они увидят, как я горжусь ими. В конце концов, цветы да эти заметки — это все, что занимало меня все эти двадцать лет.