— Я терпеть не могу ни перед кем отчитываться. Я к этому не привыкла. Я построила дом, бизнес, свою жизнь так, как меня устраивает.

— Боишься, я начну требовать от тебя отчета? Буду ждать, что ты ради меня изменишь свой уклад?

— А разве нет?

— Не знаю. Для меня привязанность и подотчетность все-таки разные вещи. Я за тебя беспокоился. Не думай, что только собаки по тебе скучали. Что до уклада, то я еще и свой-то толком не наладил. Не все сразу.

— Скажи мне одну вещь, только без вранья. Ты в меня влюбляешься?

— Похоже на то.

— И как ощущение?

— Как будто что-то у меня в душе пробуждается. Теплеет, ищет свой ритм. Пугающее ощущение, на самом деле. Он подошел. — И приятное. Приятное и пугающее.

— Не знаю, хочу ли я это испытать. И смогу ли.

— Я тоже. Но я знаю, что устал от вечной усталости, пустоты, рутины, которой следуешь только затем, чтобы выжить. Когда я с тобой, Мег, я чувствую. Я чувствую, и подчас это больно. Но я не против.

Он взял ее лицо в ладони.

— Может, тоже попробуешь? Ты, главное, не сопротивляйся.

Она положила руки поверх его.

— Попробую.

Запись в дневнике 19 февраля 1988 года

Он свихнулся. Совсем с ума спятил. Перебрал декса и еще бог знает чего. Высота слишком большая. Не знаю. Кажется, я его успокоил. Начался буран, и мы укрылись в ледяной пещере. Потрясающее место. Прямо какой-то волшебный замок в миниатюре, с ледяными колоннами, арками, неожиданными провалами. Жаль, что мы тут не все. Одному мне старину Дарта будет нелегко вернуть на грешную землю.

Он вбил себе в голову, что я хотел его убить. У нас были сложности на спуске, и теперь он, перекрывая ветер, вопит, что я хочу его угробить. Набросился на меня, как безумный, пришлось врезать ему хорошенько. Теперь, кажется, угомонился. Извинился, даже посмеялся над собой.

Здесь мы, только чтобы передохнуть, собраться с силами. Мы играли в игру «Первое, что я сделаю, когда вернусь». Он хочет мяса, я хочу женщину. Потом сошлись на том, что хочется и того, и другого.

Он все еще на взводе, я это вижу. Это из-за гор. Надо вернуться к Хэну и идти вниз. А потом — в Лунаси.

Погода налаживается, но в воздухе как-то неспокойно. Что-то будет. Надо быстрей спускаться.

Нейт сидел в запертом кабинете. Он дочитал дневник Патрика Гэллоуэя до конца.

Шестнадцать лет у тебя ушло на то, чтобы спуститься, Пэт. Не зря ты ждал, что «что-то будет». Вот оно и случилось.

Ушли трое, вернулись двое. И шестнадцать лет эти двое молчали.

Но в пещере третьего не было, только Гэллоуэй и убийца. Нейт все больше убеждался, что это был не Макс.

Почему убийца столько лет не трогал Макса? Если Хэн и Макс — одно лицо, значит, Макс покалечился, но не слишком серьезно, хотя идти вниз ему было трудно. Из всей троицы он был самый неопытный и слабый, если, конечно, Нейт правильно истолковал дневник.

Но убийца помог Максу спуститься и оставил жить еще на шестнадцать лет.

И Макс хранил его тайну.

Почему?

Честолюбие? Шантаж? Преданность? Страх?

«Летчик, — решил Нейт. — Надо найти летчика и узнать, что он помнит».

Он запер дневник в ящик вместе с досье. Ключи положил в карман и вышел из кабинета.

Отто только что вернулся с патрулирования.

— Эд Вулкотт заявил, что кто-то сломал замок на его рыбацком домике и стащил две удочки, электробур, бутылку скотча, а потом еще и домик краской размалевал.

Румяный от мороза, Отто прямиком прошел к кофейнику.

— Скорее всего, ребятня. Я ему говорил: «Никто, кроме тебя, двери не запирает, только мальчишек дразнишь».

— Сколько все это стоит? Вместе?

— Он говорит, порядка восьми сотен. Электробур «Страйкмастер» тянет на четыреста. — Он поморщился с брезгливой усмешкой. — Вот такой у нас Эд. Хороший бур можно и за сорок купить, но у Эда все по первому разряду.

— А опись похищенного составили?

— Да, конечно. Если какой парень по глупости отправится рыбачить с удочкой, на которой есть медная пластинка с фамилией Эда, пусть пеняет на себя, мы его живо привлечем. Скотч? Небось напились до тошноты. Не удивлюсь, если они уже просверлили лунку чужим буром, выпили и сидят, рыбу удят. Думаю, потом они все это где-нибудь бросят или попытаются привезти обратно.

— Все равно это кража со взломом. Будем отрабатывать.

— Можешь не сомневаться, все вещи застрахованы, и на большую сумму, чем он за них заплатил. Вы знаете, что он хотел подать в суд на Хоули за то, что зацепил его первого января, и даже говорил на эту тему с адвокатом? С адвокатом. Господи боже мой!

— Я с ним потолкую.

— Желаю удачи. — Отто уселся за свой стол и с чашкой кофе в руке сосредоточенно уставился в компьютер. — Так, будем сочинять отчет.

— Я сейчас отъеду, надо кое-что проверить. — Нейт помолчал. — В это время года в горы часто ходишь?

— Какого лешего я там забыл? Я их и отсюда вижу.

— Но раньше же ходил?

— Раньше я и танго с женщинами танцевал.

— Да? — Нейт с любопытством устроился на край его стола. — В тихом омуте… И эти женщины были в узких платьях и на высоких каблуках?

Несмотря на хандру, Отто рассмеялся.

— Вот-вот.

— С таким откровенным разрезом до середины бедра?

И когда они двигаются, то кажется, что видишь кусочек рая?

Отто окончательно развеселился.

— Вот были деньки!

— Ну, еще бы. А я так танго и не одолел. И в горы ходить не научился. А надо бы, пожалуй.

— Ограничься танцами, шеф. Это менее опасно.

— Некоторые люди рассказывают о горах, как о божестве. А ты почему бросил?

— Да рисковать надоело. Лишних ушей и ног у меня нет. — Он помрачнел и уткнулся в чашку. — В последний раз я ходил в горы спасателем. Группа из шести человек. Накрыло лавиной. Найти удалось только двоих. Уже мертвыми. Не приходилось видеть человека, попавшего в лавину?

— Нет, не приходилось.

— Считай, повезло. В марте будет девять лет с того случая. С тех пор я и не хожу. И никогда больше не пойду.

— А с Гэллоуэем ходить не доводилось?

— Пару раз. Он был отличный альпинист. Даже странно для такого раздолбая.

— Недолюбливал его?

Отто начал одним пальцем набирать текст.

— Каждого раздолбая недолюбливать — поговорить будет не с кем. Этот парень застрял в шестидесятых. Мир, любовь, наркота. По мне, так это для него был еще удачный исход.

«В шестидесятых, — подумал Нейт, — Отто обливался потом во вьетнамских джунглях». Такое сочетание — солдат и хиппи — могло стать взрывоопасным и в менее экстремальной ситуации, чем зимнее восхождение.

— Разглагольствуешь о том, что надо жить естественно, делаешь вид, что спасаешь каких-то вонючих китов, — продолжал Отто, — а сам сидишь на шее у правительства, которое несешь на чем свет стоит. Я таких не уважаю.

— Наверное, у вас с ним мало было общего? Ты же военный.

— Да уж, собутыльниками мы не были. — Он перестал печатать и поднял голову. — А к чему это ты?

— Пытаюсь понять этого человека. — Он встал и как бы невзначай спросил: — Когда ты еще ходил в горы, какого летчика нанимал?

— Чаще всего Джекоба. Он всегда был под рукой.

— А я думал, Джекоб сам ходил в горы. С ним ходить не доводилось?

— А как же. И в таких случаях нас отвозил Хэнк Филдинг из Талкитны, а то еще Двупалый из Анкориджа. Иногда — Стоки Лукес, если был трезв. — Он пожал плечами. — Когда есть деньги, тебя любой отвезет, летчиков тут навалом. Если и впрямь подумываешь в горы идти, проси Мег, чтоб отвезла, И возьми серьезного проводника, не какого-нибудь олуха.

— Непременно. Но пока мне хватает вида из окна кабинета.

— Еще лучше.

Допрос собственного заместителя не доставил ему удовольствия, но зафиксировать его в досье будет нужно. Невозможно было представить Отто ловящим кайф и нападающим на человека с топором. Но и танцующим танго с женщиной в узком платье — тоже.