Так что связь с Чарльзом была бы потворством са­мой себе.

А она не имела представления о том, как много хо­тела бы себе позволить.

Луиза несколько раз открыла и закрыла пудреницу, призывая себя к благоразумию. Когда она начала по­правлять волосы, из кабинки вышла высокая стройная девушка в обтягивающем черном платье.

Напевая какую-то быструю скачущую мелодию, очень подходившую к ее стремительным движениям, она упала в кресло рядом с Луизой и вынула тюбик с губной помадой.

– Ого! – вдруг воскликнула девушка и схватила сто­явший на полке стеклянный флакон с духами. – «Возь­ми меня». А что, это мысль!

Она щедро прыснула на себя духами, откинула на спину длинные кудри и широко улыбнулась Луизе.

– Меня зовут Моника. Простите, что пристаю к вам, но я… Просто я очень счастлива.

– Поздравляю, – сказала Луиза и негромко засмея­лась, когда девушка выпорхнула из комнаты.

Моника вернулась в кабинет. Мужчина, которого она знала как Байрона, уже стоял и протягивал ей руку.

– Готовы?

Моника взяла его руку и потерлась об нее щекой.

– К чему?

Хотя девушка говорила шепотом, Чарльз, мимо ко­торого прошла пара, услышал одну весьма откровенную фразу. Он лениво посмотрел им вслед, заметил, что муж­чина держится с некоторым отчуждением, и подумал: «Коллега за работой».

Потом он поднял глаза, увидел, что Луиза возвра­щается, и забыл обо всем.

Моника Клайн работала помощником юриста в од­ной из городских адвокатских контор средней руки. Она была умна, честолюбива и стремилась сделать карьеру. Однако это не мешало ей мечтать об идеальном партне­ре, который разделял бы ее любовь к неоклассике, пу­тешествиям в тропики и поэзии.

Об опытном мужчине, обладающем стройным те­лом, романтической душой и светским лоском.

Казалось, в Байроне она нашла свой идеал. У него было красивое лицо, золотистый загар и бронзовые волосы до плеч. Когда Моника увидела, что Байрон ждет ее в условленном месте, у нее участился пульс.

А когда он произнес ее имя с едва уловимым анг­лийским акцентом, Моника чуть не растаяла.

Первый бокал шампанского ударил ей в голову. Ни­когда она еще не испытывала такого нестерпимого же­лания. Целуясь с ним, Моника чувствовала себя опья­невшей от счастья.

Теперь они находились в ее квартире, и у нее все плыло перед глазами. Как будто она смотрела на него сквозь слой теплой, подернутой рябью воды. Звучала музыка, в воздух вздымались радужные аккорды. Выпи­тое шампанское туманило мозг и развязывало язык.

Его губы казались шелковыми, руки были такими искусными, что от любого прикосновения тело начина­ло ныть и выгибаться дугой. Это было невыносимо. Он объяснялся ей в любви, но головокружение мешало Мо­нике понимать слова. Возбуждение ее нарастало с каж­дой секундой.

А потом он отстранился, заставив ее застонать от досады.

– Я хочу подготовиться. – Он взял ее руки и начал покрывать их поцелуями. – Подготовить сцену. Мони­ка, ты ведь хочешь романтической любви? Я подарю те­бе такую любовь. Подожди немного.

Моника следила за тем, как он встает и берет сумку. Но связно думать уже не могла.

– Я хочу… Мне нужно… – Она с трудом поднялась и показала на ванную. – Поправить косметику. Для тебя.

– Конечно. Только недолго. Я хочу быть с тобой. Хочу увести тебя туда, где ты никогда не была.

– Недолго. – Она прижалась к нему и подставила жадные губы. – Байрон, все чудесно!

– Да. – Он подвел ее к двери ванной и слегка под­толкнул. – Чудесно.

Он зажег свечи. Потом откинул одеяло, осыпал про­стыню лепестками роз и взбил подушку.

«Я сделал правильный выбор, – подумал он, изу­чая спальню, – Картины, расцветка и качество ткани отменные. У нее есть вкус. – Байрон прикоснулся к томику стихов, лежащему на тумбочке. – И интел­лект».

Он мог бы полюбить ее. Если бы любовь существо­вала.

Он поставил на стол два бокала и добавил в один из них три капли наркотика. На этот раз растворенного, чтобы продлить действие. Люциус сказал ему, что при такой концентрации наркотика в крови она проживет еще два часа. Может быть, немного больше.

За два часа с ней можно будет сделать очень мно­гое.

Когда девушка вышла из ванной, он обернулся и протянул ей руку.

– Моя любовь, как ты прекрасна!

На этот раз все вышло лучше. Намного лучше. Лю­циус был прав. Он всегда был прав. Сознание того, что этот сексуальный опыт будет ее последним опытом, что он станет последним мужчиной, которого эта девушка будет видеть, осязать, обонять и даже ощущать на вкус, было невыносимо эротичным.

О, она отвечала ему без устали! Он ощущал бешеное биение ее сердца. Силы покидали ее, и все же она про­должала умолять его: «Еще! Еще!»

Моника подарила ему два часа. Два волшебных часа.

– Назови мое имя! – прошептал Морано, глядя на нее почти с нежностью.

– Байрон.

– Нет, Кевин. Я хочу услышать, как ты скажешь: «Кевин». Со стоном.

Он снова вонзился в нее, стремясь испытать еще один оргазм. И когда она простонала его имя, понял, что ис­пытал самое большое наслаждение в жизни.

Поэтому перед выходом из квартиры Кевин береж­но накрыл ее простыней и нежно прикоснулся губами ко лбу.

Ему не терпелось поскорее вернуться домой и все рассказать Люциусу.

Час спустя она пошевелилась. Пальцы стиснули про­стыню, глаза за сомкнутыми веками задвигались. Грудь сдавило, в животе пульсировала невыносимая боль. Го­лова горела огнем.

По щекам Моники текли слезы. Она попыталась под­нять руку, но рука была как мертвая, и это небольшое усилие заставило девушку прерывисто застонать. С огромным трудом она нашарила на тумбочке телефон. При этом бокал упал на пол и разбился; звон был еле слышным, словно доносился из-под подушки. Ее лицо заливал пот, но нужно было сосредоточиться и набрать номер.

Нажав последнюю кнопку, измученная девушка от­кинулась на спину.

– Что случилось, мисс Клайн?

– Помогите. – Ее губы произносили слова с таким трудом, словно она говорила на иностранном языке. – Пожалуйста, помогите, – выдавила она и провалилась в беспамятство.

Ева проснулась оттого, что мир вокруг нее закачал­ся. Она открыла воспаленные глаза и увидела прямо пе­ред собой лицо Рорка.

– Куда ты меня тащишь?

– Вам нужно поспать, лейтенант. Не за письменным столом, – добавил он, входя в лифт. – А в кро­вати.

– Я только на минутку закрыла глаза.

– Вот там закроешь по-настоящему.

Собственно говоря, Еве следовало настоять на том, что она пойдет сама. Но это было ужасно приятно. Тем более что можно было повернуть голову и уткнуться но­сом в его шею.

– Сколько времени?

– Второй час ночи. – Рорк отнес ее в спальню, поднялся на возвышение по ступенькам, сел на край кро­вати и начал баюкать.

– Ты знаешь, о чем я подумал?

Ева прижалась к нему.

– Наверное, о чем-нибудь хорошем?

Рорк засмеялся и погладил ее по голове.

– Когда я вошел в твой кабинет и увидел, что ты спишь, уронив голову на стол, а лицо у тебя бледное и усталое до последней степени, то подумал, что до годовщины нашей свадьбы осталось всего несколько недель. А я до сих пор еще не могу отвести от тебя глаз.

– Значит, у нас все в порядке?

– Да. – Рорк взялся за цепочку и вытянул наружу подаренный им бриллиантовый кулон, который Ева но­сила под рубашкой. – Ты сердилась на меня за этот по­дарок, но надеваешь его чаще, чем другие украшения. За исключением обручального кольца.

– Когда ты дарил его, то сказал, что любишь меня. И это меня напугало. Наверно, я ношу этот кулон, по­тому что больше не сержусь. Но иногда все равно боюсь.

Рорк безошибочно нащупал на ее шее отметину, ос­тавленную ножом, и легонько погладил.

– Любовь – вещь опасная.

Ева повернула голову.