Он взглянул на тяжело дышавшего Бурунца и заставил себя чуть помедлить перед препятствием. Ничтожной доли секунды было достаточно. Буруиц пришел к финишу первым.

Встретили его аплодисментами.

Норайр устало привалился спиной к щиту.

— Проиграл,- развел он руками,- ничего не поделаешь…

— Нет, вы спросите, сколько ему лет и сколько мне! — задорно кричал Бурунц.- Кто из нас двоих моложе?

— Ну ты, во всяком случае, еще не старик,- сказал Норайр.

Потом Бурунц повел его в свой кабинет. Приближалось время, отведенное для приема посетителей. Люди обращались в милицию с самыми неожиданными просьбами.

— К нам человек ни за что не придет, если он счастлив,- сказал Бурунц.- К нам обращаются только в несчастье или когда что-то жмет. Мы видим кухню человеческих отношений.

Пришел старик, пожаловался, что сосед давно уже взял у него в долг двадцать пять рублей — и не отдает. Из-за такой суммы в суд не сунешься. Надо усовестить человека.

Начальник райотдела записал адрес и успокоил старика:

— Поговорю с соседом…

Норайр спросил:

— Неужели такой мелочью будешь заниматься? Пусть сами улаживают свои дела.

— Для старика это не мелочь,- строго возразил Бурунц.

Явился парень — потерял паспорт. Начальник терпеливо растолковал ему, что нужно сделать.

Пришел инвалид. Бурунц поднялся и пододвинул ему стул. В сад к инвалиду повадились мальчишки. Трясут орехи. На костылях за ними не угонишься. Нужно что-то предпринять, дело серьезное.

— Предупредим родителей,- пообещал Бурунц.

Теперь через порог переступила женщина. Она была разгневана: еще не вошла — уже начала кричать.

— Потише, потише,- осаживал ее Бурунц.

Муж уличил ее в неверности и больше с ней жить не хочет. Она уже клялась ему, что ничего такого не повторится. А он не верит и упирается. Что она сделала, подумаешь! Пусть начальник милиции нажмет на мужа. Разве можно рушить семью?

— Это не наше дело,- угрюмо сказал Бурунц.

Женщина опять повысила голос. Она была еще молода и довольно хороша собой, но, видимо, все понятия о виновности и правоте у нее сместились. Норайру показалось удивительным, что она ничуть не стесняется.

— Да,- кричала она,- я же не говорю, что сделала хорошо! А вы, мужчины, как себя ведете? Вы всегда с нами хорошо поступаете?

— Чего ты добиваешься? — Бурунц с открытой неприязнью смотрел на нее.- Может разве милиция приказать твоему мужу, чтобы он жил с тобой?

— А что ж! Конечно, может! — Женщина вскинула голову, расправила плечи.- Должен ведь кто-нибудь за меня заступиться! Вы поговорите с ним и объясните этому дураку, что из-за глупостей семью не губят. Как это можно? Всюду написано, что семьи надо укреплять.

Бурунц поднялся, оперся руками на стол.

— Никакой семьи у вас нету,- раздельно выговорил он.- Были бы хоть дети…

— А может, и будут, товарищ начальник! — вдруг засмеялась женщина.

Она, как только вошла, начала посматривать на Норайра, а теперь без стеснения уставилась на него, призывая включиться в беседу.

— Поговорите с ним, поговорите! — приставала она.

— Поговорю! — сердито объявил Бурунц.

Как только дверь за ней закрылась, он рассвирепел:

— Я ее знаю. И мужа знаю. Скажу, чтоб гнал ее подальше. Какую семью с ней можно составить?

Принял еще двух — трех посетителей и поднялся:

— Давай со мной в поход…

— Куда мы теперь? — поинтересовался Норайр.

— На шелкоткацкую.

К директору шелкоткацкой фабрики у Бурунца было не совсем обычное дело.

В районном центре жил восемнадцатилетний рецидивист Овлик. Несмотря на молодость, он уже отбыл срок в заключении. Судьба у парня была трудная — остался круглым сиротой. Овлика в районе знали- и не верили ему. Бурунц не раз вызывал его в милицию: «Овлик, надо работать! Я два месяца не поработаю — и не смогу прокормить семью. А ты годами не работаешь, не учишься». И вот как-то Овлик отозвался: «Хочу работать — никто не берет!». Он шофер, получил специальность в трудовой колонии. Бурунц проверил: действительно, руководители предприятий опасаются брать на работу рецидивиста. Пошел к директору шелкоткацкой фабрики. А директором уже несколько лет работал старый знакомый — Ерванд Кюрегян. «Возьми, Ерванд, к себе моего Овлика, ведь он шофер».- «Нет, шофером не возьму — не доверю грузы возить. Вот разве к форсунке, кочегаром…» А туда никто не идет — работа трудная и невыгодная. Но Овлик согласился. Вот уже три месяца на этой должности — старается вовсю. Так надо теперь помочь парню…

Ерванд Кюрегян встретил посетителей на пороге кабинета- собрался куда-то уезжать. Бурунц потащил его обратно, усадил за письменный стол, а сам устроился в кресле напротив.

— Ну как, доволен ты моим Овликом?

Кюрегян не понял, наморщил лоб:

— Кем, кем? Овлик — это что такое?… — Потом вспомнил: — Ах, это жулик твой? Да, им у нас очень довольны. Пока что ведет себя прилично и хорошо работает…

Бурунц хлопнул ладонями по коленям.

— Так не томите вы бывшего рецидивиста, сукины дети! — с азартом закричал он.- Помогите оттащить преступника подальше от пропасти!

— Вот он всегда так,- пожаловался Кюрегян.- Только у меня и забот — исправлять рецидивистов. Что я должен сделать?

— Поставь Овлика шофером.

— Ты за него ручаешься?

— Я на него надеюсь,- поправил Бурунц.

— Хорошо.- Кюрегян быстро написал несколько слов, вырвав листок из блокнота.- Шофер твой Овлик!

На другой день Бурунц неутомимо показывал гостю достопримечательности районного центра. Женщины тем временем готовили что-то необыкновенное. Уж тут Дуся постаралась. Все самое трудное взяла на себя, Аспрам приглашалась на кухню только для консультации. Дуся с утра возилась у плиты, словно она была хозяйкой в этом доме. Выспросила, что больше всего любит Бурунц, что любит маленький Арик. И угодила всем. Обед прошел так весело, что даже Аспрам расчувствовалась:

— Вот бы нам всегда сидеть вместе за одним столом…

Ночью перед сном Бурунц предложил Норайру прогуляться. Вышли из дома после двенадцати. Пустынные улицы выглядели совсем иначе, чем днем. При свете солнца тут проезжали тяжело груженные автомашины, милиционер гнал хворостиной кур с дороги. Киоск на углу торговал водой и мороженым. Явственно проступали черты небольшого городка. Зато ночью город прятался. У входа в театр грызлись лохматые собаки. Посреди улицы отдыхал ишак, истомленный дневным зноем. «Все-таки село»,- подумал Норайр.

Сначала они шли по длинной центральной улице, покрытой асфальтом. Сторожа у магазинов просыпались и обалдело встряхивались, завидев начальника милиции. Потом Бурунц свернул в проулок. Он иногда подсвечивал электрическим фонариком. Постояли у одноэтажного дома с темными окнами. «Полгода назад тут по ночам тайком самогон гнали»,- сказал Бурунц.

Снова вышли на шоссе.

Вспоминали прошлое — как познакомились, как подружились. Кое над чем посмеялись, кое о чем погрустили. С гор веяло снежной прохладой.

Норайр сказал:

— Лишь бы не было войны! Мы с тобой еще и на Марс слетаем.

— Мое дело — земное.- Бурунц попыхивал в темноте самокруткой.- А ты лети, не возражаю. Раз такие спутники в небо запущены,, значит, и до Марса недалеко.

Выбирая самые понятные выражения, Норайр стал рассказывать о предстоящих межпланетных путешествиях, об открытиях физиков и о том, что сам он собирается в ближайшее время сделать. Планы у него были большие. Но он сомневался, хватит ли знаний, хватит ли способностей. Работу ему дали почти самостоятельную. А для начала, может, лучше было бы что-нибудь поскромнее? Языками нужно заняться всерьез, следить за отечественными и иностранными теоретическими журналами. Придется вставать пораньше, ложиться попозднее…

— Что сомневаешься? — сказал Бурунц.- Вон сколько ты уже знаешь! И дальше пойдешь.

Он произнес эти слова с уважением и легкой грустью. Ему не пришлось учиться, как Норайру. Другое время было. В тысяча девятьсот тридцатом году попросился на учебу. Объяснили: «Не время, парень, ты коммунист,- надо колхозы строить».