Следователь все больше задумывался. Невозможно поверить навету на Сусанну Ростомян. С другой стороны, похоже, что Воронцов говорит правду.

Устроили очную ставку.

Бухгалтера Алексана и до этого несколько раз вызывали на допрос:

— В преступной халатности — виновен,- каялся он.- Доверился подлецу — виновен. Перед людьми за то, что не стоял на страже их копейки, как должность моя велит,- виновен и отвечу. А денег не брал!

Он стал пить еще больше прежнего. От друзей отмахивался: все равно к одному концу!… Пьяный приставал к знакомым: «Верите вы мне или нет?» Если отвечали: «Верим»,- старик начинал плакать: «Как же можно ве-рить мне, разя всех подвел?

Пьяница, конченый человек… Не верьте мне, гоните меня вон!» Если говорили:

«Не верим»,- он возмущался еще больше. Хорохорился: «Я в жизни копейку чужую не взял! У меня руки чистые. Я еще всем докажу…»

На этот раз в милицию он явился тихий и трезвый.

Плечо у него дергалось, правая рука мелко и непрерывно дрожала. Кто-то вымыл его, одел во все чистое.

Глаза у старика были кроткие и терпеливые. Он сел на указанное место и прижал дрожащую руку другой, здоровой рукой.

Воронцова привели и усадили в противоположном углу комнаты. Он вошел обычной своей медвежьей поступью, приминая половицы. Когда уселся, то вежливо поздоровался с Алексаном.

Бухгалтер только дернулся и, что-то шепча, отвернулся в сторону.

— Чего уж вы так! — сочувственно сказал Воронцов.- Кончать надо спектакль, папаша. Повиниться бы вам начистоту — и делу конец.

Обстоятельно и солидно подтвердил свои показания,

Алексан крикнул:

— Ложь! Оговор!

Воронцов укоризненно покачал головой:

— Зачем же от всего отказываться? — Он снисходительно улыбнулся.- Нельзя же так… Вот у меня будет вопрос: склоняли вы меня пить с вами или нет?

— Не склонял,- тихо отозвался Алексан,- но уговаривал, это верно. Потому что как сам пьяница поганый, то всегда искал компанию.

— А что я отвечал на эти уговоры?

— Отказывался.

— Правильно. А почему?

Алексан подумал и с отвращением объяснил:

— Тогда еще ты человеком прикидывался, хотя уже весь прогнил насквозь.

— Ну вот, опять вы…

Вмешался следователь. Было приказано не оскорблять друг друга.

— Нет, я на старого не обижаюсь. Что же обижаться, если человек вне своего ума? — Воронцов ощупывал бухгалтера злыми глазами, но голос его звучал ласково.- Пусть скажет, почему я отказывался с ним выпивать?

Алексан несколько раз глотнул воздух, прежде чем успокоился и смог ответить:

— Говорил, что счетоводу не положено пить с бухгалтером, Но все-таки, подлец, выпил, когда я поднес!

— Верно! — Ераносяна такой ответ явно обрадовал.- И когда я с вами начал пить? Первый раз когда выпили вместе?

Старик не мог понять, почему его враг радуется. Неохотно буркнул:

— В марте, кажется…

— Верно! Теперь пусть гражданин следователь посмотрит, от какого числа был подделан первый чек. Не Трудитесь даже смотреть: это тоже произошло в марте! — Воронцов всем корпусом потянулся к столу, за Которым сидел следователь.- Теперь я заявляю, что именно в марте они с председательницей меня обработали. За этой именно выпивкой все и решилось. Уговорили Воронцова отстать от честной жизни. Златые горы обещали.

— Врешь! — Алексан заколотил дрожащей рукой по колену.- Все ты врешь! Хотя бы председательницу не Путай!

— Пусть старик ответит, — спокойно попросил Воронцов,- может ли бухгалтер не заметить подделку чека, особенно когда подделка такая грубая?

— Доверял я тебе, подлецу!-с Отчаянием воскликнул Алексан.

— А между тем бухгалтер — должность недоверчивая! — отрезал Воронцов. Холодно сообщил следователю: — Больше вопросов не имею.

Следователь попросил его назвать, когда, где именно и при каких обстоятельствах он передавал бухгалтеру деньги. Воронцов стал перечислять даты, суммы:

— Один раз дал прямо в конторе- и для него и для председательницы. Это было, когда из города вернулся после продажи мяса… Всех случаев, конечно, не помню. В другой раз завернул деньги в газету — тысяч, что ли, двадцать — и к нему домой принес. Сумма была, так сказать, с доставкой…

Алексан скорбно мотал головой, шептал;

— Нет… Нет…

Следователь наклонился к нему:

— Хотите что-нибудь заявить?

— Что ж заявлять? Не было этого. Да все равно вы мне не поверите…

Воронцов усмехнулся.

С Сусанной Ростомян он держался совсем иначе.

— Когда бухгалтер во время выпивки, в марте месяце, объяснил мне, что все такое будет делаться с ведома председателя,- показал он на очной ставке,- я, прямо скажу, не поверил! Как можно! Товарищ Сусанна — уважаемый человек, все ее знают. Про ее жизнь, как я слышал, даже в школах учат. Видный человек. Но потом бухгалтер разъяснил, что именно из-за авторитета председателя все у нас сойдет безнаказанно. Тогда я поверил.

Сусанна внимательно и строго смотрела на него. В ее взгляде не было ни волнения, ни беспокойства. Лицом к лицу против Воронцова сидела пожилая женщина, много видевшая в жизни, никогда не просившая снисхождения и сама не умеющая щадить.

Она спросила:

— Ты лично мне передавал деньги?

Она подчеркнула слово «лично». И Воронцову на секунду показалось, что он ее понял.

— Как можно! — торопливо отозвался Воронцов.- У меня с председателем не было личного общения. Деньги передавались через бухгалтера. Алексан назначал: из пятидесяти тысяч — тридцать председателю, пятнадцать бухгалтеру, пять счетоводу Воронцову. Я брал свою пятерку, остальные сорок пять вручал Алексану. А уж как он там дальше распоряжался, меня не касалось. Может, товарищ Ростомян этих денег никогда и не видела и ничего о них не знала. Не берусь утверждать.

— Так это уже что-то новое! — подхватил следователь.- До сих пор вы заявляли, что председатель колхоза Сусанна Ростомян получила восемьдесят тысяч от вас.

Он придвинул бумагу, чтобы записать показание.

— От меня,- смиренно согласился Воронцов,- но не из рук в руки. Через бухгалтера. Если, конечно, бухгалтер отдавал…- Помялся и осторожно добавил: — Что сомнительно, как я теперь понимаю…

Сусанна остановила пишущую руку следователя:

— Хотя для меня это удобно.- лазейку мне дает,- я все же заявляю, что по-прежнему не верю насчет Алексана. Он пил, правда, и сильно пил, с тех пор как у него единственный сын погиб на войне, но воровать не мог.- Она усмехнулась: — Воронцов меня выгораживает ради своего интереса. Одного Алексана ему удобнее будет проглотить.

Воронцов опять встретился с ней глазами, первый отвел взгляд в сторону и поднял руку, как школьник на уроке:

— Может быть, председатель скажет, зачем она держала при себе пьяницу-бухгалтера?

— Хорошо работал.

— А для чего я понадобился? Почему меня переманили с почты?

— Считала тебя честным, Воронцов, но ошиблась.

— А Может, для того, чтобы впоследствии было оправдание перед колхозниками? Чтобы свои грехи Воронцовым прикрыть? Вот, мол, все Воронцову верили, и мы поверили, а он всех обманул!

Сусанна спокойно подтвердила:

— Да, Воронцов, так и есть, ты всех обманул…

Норайр стоял у калитки. Ноги он расставил широко. Руки сунул в карманы лыжных брюк. Красно-зеленая ковбойка с короткими рукавами и расстегнутым воротом чуть смягчала свирепый его загар. Он задорно улыбался, поглядывая на подходящего к дому Бурунца.

Бурунц делал вид, что не замечает юношу. Глядел под ноги и все-таки по временам тоже улыбался — не мог сдержаться.

Парень сильно вытянулся в последнее время, раздался в плечах. Его широкая спина загораживала проход. Бурунц приблизился и наподдал плечом. Бывало, от такого толчка Норайр отлетал в сторону, как мячик. Теперь он напружинился, быстро выставил (навстречу удару правое плечо. Бурунц почувствовал сопротивление и ухватил его за пояс. Норайр тут же вцепился обеими руками в брючные карманы противника. Поочередно приподнимая друг друга, слегка встряхивая и переставляя на шаг вперед, они очутились во дворе. Мальчишка был на полголовы повыше Бурунца, и поднимать его было нелегко.