Майор буркнул:
— Прошу не умничать!
— Потому что,- упрямо продолжил Бурунц,- вы же знаете, что если я выручил этого мальчишку…- Он волновался и говорил бессвязно.- А теперь буду с первых шагов внушать ему, чтоб он хитрил…
— Ладно, иди,- сухо приказал майор.
5
Утром Степан Бурунц принес начальнику рапорт. Молча положил бумагу на стол.
Майор, не глядя, отодвинул рапорт в сторону. Сегодня, видно, ему удалось выспаться, и он выглядел много свежее, чем вчера.
— Ты мне ничего не давал,- со значением проговорил он,- я еще никаких твоих произведений не читал. Пока что эту бумагу возьми…
Он ждал, пока Бурунц с трудом поднимал тонкий листок, прилипший к настольному стеклу.
— Не стоит от тебя скрывать, Степан, что час назад из Доврикенда звонил лейтенант Катарьян. Потерпевший- как там его? — этот Амо Вартанян… не подтверждает он свое заявление о пропаже козы! Наоборот* объясняет, что эту самую козу полюбовно уступил Норайру за небольшую сумму, то есть продал. Ну, за получившуюся тут путаницу он вину принимает на себя. Лейтенанту Катарьяну, в связи с новыми выяснившимися обстоятельствами, я предложил вернуться. Ты тоже можешь ехать домой. Раз такое дело, объяснений я у тебя требовать не стану.- Широко улыбнулся.- Счастье твое, что этот Амо Вартанян, видать, добрый человек — не захотел портить жизнь ни тебе, ни твоему Норайру!
Бурунц вертел в руках исписанный с обеих сторон листок. Полночи он просидел, составляя рапорт. Теперь, оказывается, эта бумажка не нужна никому.
Стараясь укрыть от взглядов начальника свое пылающее лицо, он тихо попрощался. Во дворе оседлал коня, поднес к теплым губам гнедого заранее припасенный кусок хлеба. Можно было ехать домой.
Но вот странно: он не чувствовал никакого облегчения от того, что дело Норайра заканчивалось благополучно. Или есть тут что неправильное? Оглаживая ладонью крутые бока лошади, он все спрашивал себя: почему в этом деле, прежде казавшемся ему таким ясным, появилось вдруг что-то нечистое?
— Едешь, Бурунц? — крикнул, проходя по двору, знакомый лейтенант Христ Осипян — уполномоченный соседнего участка.- А меня вот только вызвали для накачки…
— Да, еду,- мягко улыбнулся Бурунц.
Но все не ехал. Все стоял у забора и думал. Но он не любил решать дела наспех и потому присел на крылечко и не торопясь выкурил самокрутку.
Потом снова поднялся на второй этаж и стал дожидаться, когда освободится секретарша. Передал ей рапорт. Пусть дело идет своим ходом. После того как она зарегистрировала бумагу под соответствующим номером, Бурунц с виноватым видом приоткрыл дверь в кабинет начальника.
— Что-то такое там все же было, товарищ майор…- Он конфузливо улыбался.- Есть там моя вина, есть и моя правда…- Еще на секунду или на две задержался в дверях: -Только не хочется, товарищ начальник, чтоб моя служба зависела от доброты Амо Вартаняна…
Через пять минут гнедой конь нес его по шоссе, ведущему из районного центра домой, в Урулик.
6
В первые дни Норайр никого и ничего на заводе не замечал. Он целиком был поглощен своей работой. Да и кого замечать? Стоят у столов люди, формуют черепицу. А столы длинные, похожи на те, которые обычно видишь на базарах в маленьких городах. Норайр держался особняком. Пока что ему больше всего хотелось подружиться с серым конем. Заведующий производством сказал: «Главная твоя задача-освоить коня».
Но как-то утром на завод пришел разъяренный Шмавон Галустян. Надо строить, надвигается зима, а завод плохо отпускает колхозу материалы. Из конторки навстречу председателю вышел заведующий производством — пожилой невзрачный мужчина в старой шинели.
— Почему не даете мне черепицу?
— А мы увеличили производство,- охотно пояснил мужчина в шинели.- Теперь завалим вас выше потребности, лишь успевай арбы подгонять.
Галустян потоптался около длинного стола. Гнев его нарастал.
— На кирпичном заводе известные брехуны,- проговорил он,- любят здесь успокаивать да обманывать…
Ему не ответили.
— На моей земле завод поставили, моей глиной пользуетесь, мою воду берете и меня же обходите!
— Кто посмеет! — усмехнулся заведующий.- И не такой ты мужчина, товарищ Галустян, чтоб тебя обойти. Ты сам кого хочешь к ногтю прижмешь.
Председатель колхоза махнул кулаком и пошел, сдерживая гнев, в дальний край помещения. Там возилась с глиной худенькая девочка в темном платке.
Норайру было интересно, чем все это кончится. Он уже наготовил глину на полсмены и сейчас неотступно ходил за председателем.
Девчонка в первую минуту Норайру не понравилась. Белобрысенькая, курносенькая… Видно, из молокан. В Урулике армяне, молокане, курды — все жили рядом. Тоже, работница! То мало возьмет глины и торопится — добавляет, добавляет, прямо как наперсточком меряет. То вдруг переложит — и сама застынет, разинув рот.
Галустян вырвал у нее формовочную машинку, сбросил со щитка в кадушку несколько уродливых черепиц. Сам принялся набивать форму глиной:
— Видно, председатели колхозов должны приходить сюда за вас черепицу делать!
Белобрысая девушка стояла возле кадушки, поджав губы, высоко вскинув голову, смотрела на Галустяна злыми немигающими глазами.
— Вот давно бы так! — насмешливо крикнул заведующий производством.- Теперь-то у нас дело двинется!
Тут прибежал запыхавшийся посыльный из колхозной конторы и сообщил, что председателя зовут к телефону.
— Председатель не может,- очень серьезно сказал заведующий,- председатель занят.
— Райисполком требует!
— А вы скажите райисполкому, что председатель колхоза делает черепицу.
Девушка, у которой Галустян отнял формовочную машинку, вцепилась в его рукав и звонко потребовала:
— Вы, товарищ председатель, уйдите! Если плохо работаю, так вы бы узнали сперва, что я только еще третий день…
«Значит, вместе со мной поступила»,- отметил Норайр.
— Может, вы хотели меня поучить, но так не учат!
Галустян с удивлением взглянул на работницу, бросил машинку и пошел к выходу. Все засмеялись.
— Это ты здорово его отбрила! — похвалил Норайр.
Девушка старательно набивала форму. Ей было лет шестнадцать — семнадцать. Норайру понравилось, что, возясь с глиной, она все-таки выглядит такой чистенькой. Сделает несколько черепиц и аккуратно сполоснет руки в кадушке с водой. Из-под темного платка смешно выставлялся вздернутый носик.
— Тебя как звать-то? — спросила она.
— Норайр.
— Дуся,- сухо отрекомендовалась девушка.
Разговор, по-видимому, был исчерпан. Норайр потоптался еще немного у ее стола и поплелся на свое место. Она пошла за ним и, стоя в дверях, внимательно смотрела, как он водит по кругу лошадь.
— Вот, Норик,- задорно подмигнула ему,- главное наше дело — не теряться!
Теперь Норайр стал в свободные минуты часто забегать в цех. Он быстро узнал о ней все и о себе рассказал кое-что.
— Мою жизнь описать — это годы понадобятся,- сурово объяснил он.
А ее жизнь была совсем простая. Осталась сиротой, посоветовали добрые люди поехать в город. Определилась домработницей. Не обижали.
Старый армянин-профессор занимался с ней по русскому языку и по арифметике. Приходя домой, не спрашивал: «Что ела?»
Спрашивал: «Сколько прочитала?»
— Но только, Норик,- восклицала она,- нельзя ведь до старости чужие тарелки мыть! Так и жизнь пройдет — не заметишь.
И когда она узнала, что в родном селе открылась вечерняя школа для молодежи, то все бросила и уехала домой. Жила у каких-то дальних родственников. А учиться поступила в шестой класс…
Норайр теперь приносил ей в цех глину. На заводе полагалось, чтобы каждый обслуживал себя сам. Но, едва Дуся поднимала ведро, являлся Норайр и молча отнимал его. Он следил и за тем, чтобы в кадушке у нее всегда была свежая вода.
