— Теперь подписывай.- Бурунц пододвинул ему протокол и дал ручку.
Однако Норайр ручку не взял, а бумагу отодвинул обратно:
— Почему Я| должен подписывать?
— А кто же?
— Пусть подписывает тот, кто увел козу.
Он глядел прямо в глаза участковому уполномоченному и откровенно смеялся.
— Так ты, именно ты и увел! Сам только что признался, что все правильно. И мясо у тебя в ведре, да и в кастрюле. Что дурака валяешь?
Норайр развинченной походкой подошел к ведру, вытащил кусок мяса и стал внимательно его рассматривать.
— Вот гляжу,- он с издевательским удивлением поднял вверх брови,- и нигде на мясе не написано, что коза принадлежала Амо Вартаняну.
— Ты не дури! Ты мне здесь спектакль не разыгрывай! — грозно оборвал его Бурунц. Он снял с ноги ребенка и поднялся.- Козу украл ты!
— А это еще надо доказать.
— Докажем! Вот перед нами налицо мясо…
— Мама,- кротко позвал Норайр,- сколько в городе ты отвалила за это мясо? Почем кило?
Женщина зашевелила губами, готовно заговорила:
— В городе… вчера ездила… купила сразу пуд. Что, думаю, понемногу? Семья большая… Лучше сразу побольше… И купила…
— Ладно!- Бурунц изорвал старательно написанный протокол и погрозил пальцем: — Я вас выведу на чистую воду!
Он пошел во двор. Следом двинулись Норайр, Маро и все дети. Бурунц ходил, осматривая углы и закоулки. Хозяева не отставали от него ни на шаг.
— Когда ты увел козу,- Бурунц упрямо склонил голову набок и холодно взглянул на преступника,- то при-волок ее к себе во двор. Вот на этом месте ты забил ее топором. Видишь, земля тут вскопана. Это, надо понимать, ты верхний слой, перемешанный с кровью, собрал и куда-то пересыпал. На земле следов, значит, не оставил. Все у тебя предусмотрено. Ладно. Где у вас топор?
Норайр с интересом слушал участкового уполномоченного. Блеснув черными глазами, он, юркий, мускулистый, охотно пошел за топором. Металл был начищен до сияния. На топоре не обнаружилось ни капельки крови.
— Но все же я с уверенностью настаиваю, что так оно и было! — с досадой проговорил Бурунц.
Ему не удалось скрыть своего разочарования.
Норайр засмеялся.
— А ясно так,- признал он.- Если не дурак действует, а сколько-нибудь разумный человек, то он все дело именно так обстроит. Только в отношении топора — ошибка. Удобнее, например, вот таким ломом забить…- И он ткнул ногой лежащий у бочки ломик.
— Значит, признаешь?
— Кто? Я? — Норайр даже расплылся от удовольствия при таком наивном вопросе.- Это же мы с вами говорим теоретически… Доказать надо!
— Хорошо,- Бурунц на секунду задумался.- Придется лишь только понять, куда ты девал рога и копыта…
Край двора обрывался прямо в пропасть. Бурунц пошел туда по дорожке, протоптанной среди травы. Норайр последовал за ним. На ходу обернулся, грозно свистнул — тут же Маро и все дети отстали и вернулись в дом.
Огромный камень, сидящий глубоко в земле, обозначал границу участка. Держась за камень, Бурунц заглянул в пропасть. Глубина тут не превышала пятнадцати — двадцати метров. Камень выдавался над пропастью. Нечего было и думать о том, чтобы спуститься без соответствующих приспособлений на дно почти отвесного ущелья.
— Вот куда, думается, ты скинул копыта и рога,- миролюбиво сказал Бурунц.
Норайр усмехнулся.
— А что ж,- согласился он,- лучше места не найти…
В полевой сумке участковый уполномоченный всегда
возил с собой бинокль. Он вытащил его, влез на камень и, перегнувшись над пропастью, навел в глубину стекла.
Сначала на глаза попадались какие-то скальные обломки. По дну ущелья стекал бурный, грохочущий ручей. Там и сям виднелись кучки мусора, потому что из этого двора нечистоты валили прямо в пропасть. Но вот Бурунцу показалось, что у воды между камнями действительно лежат козьи рога. А может, это были сухие ветки? Он присмотрелся: нет, рога!
— Взгляни,- предложил он мальчишке.- Вот они и улики.
Норайр охотно взял бинокль, переставил прицел и отыскал на дне нужное место.
— Видишь?
— Как не видать! — Норайр потер стекла рубахой и вернул бинокль участковому уполномоченному.- Хорошая штука! — уважительно похвалил он и опять нагло прищурился.- Не продадите?
— Ты смотри! — Бурунц скрипнул от злости зубами.- С кем говоришь?
— А что?
— Ты, подлец, о своем преступлении думай! Вон лежат против тебя доказательства. Теперь не отвертишься!
Но чем больше свирепел участковый уполномоченный, тем Норайр становился веселее.
— Доказательства-то они, доказательства,- с вызовом протянул он,- но пока в пропасти лежат — ничего не доказывают. Их еще надо вытащить и предъявить.
— Вот ты полезешь и вытащишь.
Норайру стало совсем весело.
— Прямо вот сейчас и полезть? А может, прыгнуть? Или еще немного подождем — лестницу сделаем?
— Яна веревке тебя спущу,- не обращая внимания на его смех, мрачно объявил Бурунц.
Норайр внимательно взглянул на него, но на этот раз промолчал. Дело принимало какой-то новый и еще непонятный ему оборот.
Они вместе вернулись во двор. Бурунц упрямо поснимал все веревки, на которых сушилось белье, и принялся связывать их. Норайр стоял рядом и только вопросительно на него поглядывал.
Потом они молча вернулись к камню. Бурунц старательно укрепил веревку, привязав ее конец к ближайшему дереву. Свободный конец он сбросил в пропасть и, прижавшись к камню, заглянул вниз: длина веревки, пожалуй, была достаточной…
Не очень уверенно он приказал:
— Полезай… пока еще светло…
Норайр тоже заглянул в пропасть. Отрицательно покачал головой. В глазах его мелькнуло выражение испуга.
— Почему же ты не хочешь лезть? — с обидой спросил Бурунц, отлично понимая, что он не имеет права заставить мальчишку спуститься на дно ущелья.
— Как же, очень надо! — Норайр сплюнул и хрипло выругался.- Чтоб я еще сам против себя доставал… на свою шею… Такого постановления нету.
— А-а-а, все постановления знаешь! — с ненавистью воскликнул Бурунц.- Закоренелый ты!… Неисправимый!… Пропащий, сукин сын!… Твой отец умирал — надеялся, что ты человеком станешь… А от тебя, видать, хорошего ждать не приходится…
Он подергал веревку и, не зная, как теперь выйти из трудного положения, в которое сам себя поставил, еще раз спросил:
— Полезешь? Ты бросил, тебе и доставать…
— Еще чего! Смешно было бы…
— Так и не. надо! Я сам полезу.
Бурунц сказал это просто так, со злости. Понимал, что нужно.вызвать понятых и придать делу официальный характер. Но отступить теперь он не мог. Бросить веревку и уйти — это значило бы превратить себя в посмешище. Придется лезть. Такая уж у него работа. Раз на дне ущелья лежат доказательства преступления, надо добыть эти доказательства, черт бы их побрал!
Он стянул сапоги и босыми ногами полез на камень. Веревка была перекинута через гранитный выступ и висела в полутора — двух метрах от зубчатой стены ущелья.
Едва начав спуск, Бурунц понял, что совершил ошибку. Слишком уж он сегодня устал. Руки дрожали. Веревка резала ладони. Он захватывал босыми пальцами ног узлы на веревке и осторожно спускался, одолевая метр за метром. Теперь уж, конечно, возвращаться не стоило.
Подняв голову, он увидел Норайра. Мальчишка лежал, припав грудью к камню, и смотрел вниз, беззвучно шевеля губами. В его глазах Бурунц впервые заметил выражение беззащитности и злорадно подумал: «Уж три-то года мы тебе обеспечим, если не больше!»
Вниз он старался не смотреть. Самое плохое было бы, если б у него вдруг закружилась голова.
Первыми стали отказывать ладони. Он с огорчением взглянул на одну из них — кожа была сорвана до крови. «Как же выбираться обратно?» — с ужасом подумал он, но тут же отогнал эту мысль. Нога, не найдя узелка, повисла в воздухе. И он внезапно ощутил ненадежность веревки и огромную, все увеличивающуюся тяжесть своего усталого тела. Долго ли там еще до конца? Какую он все-таки затеял глупость! Взрослый, солидный человек… Ах как глупо и как стыдно! Неужто конец? Вот так и оборвется жизнь?
