– Здравствуй, мама.

– Я пытаюсь тебе дозвониться уже целый час. Что-то испортилось на линии. Впрочем, это не удивительно, учитывая уровень обслуживания там, у вас.

– У нас была сильная гроза. Как ты себя чувствуешь? Как папа?

– У нас все хорошо. Папа улетел в Нью-Йорк в командировку, а у меня тут несколько неотложных дел, я не могла с ним поехать. И если я о ком беспокоюсь, то о тебе.

Джорджия Уэверли говорила быстро и без малейшего акцента. Она очень потрудилась в свое время, чтобы уничтожить южное наследие в своем голосе – так же, как и в сердце.

Кэролайн представила, как мать сидит за письменным столиком в безупречно и со вкусом убранной гостиной, вычеркивая имя дочери из списка неотложных дел: «Заказать цветы», «Быть на благотворительном завтраке», «Позвонить Кэролайн».

Эта картина пробудила в ней неприятные воспоминания.

– Но беспокоиться решительно не о чем.

– Как не о чем?! Я была сегодня на обеде у Фулбрайтов, и мне пришлось от чужих людей узнать, что на мою дочь совершено нападение!

– Но я не пострадала, – быстро ответила Кэролайн.

– Я знаю, – отрезала Джорджия, раздражаясь, что ее перебивают. – Мне Картер все рассказал – гораздо подробнее, чем ты сейчас потрудилась довести до моего сведения. Он в курсе событий, поскольку возглавляет местное отделение Эн-би-си. Я все время говорила, что тебе совершенно незачем туда ехать, но ты даже слушать не хотела. И вот теперь мне сообщают, что ты подвергаешься допросу в связи с убийством!

– Извини. – Кэролайн закрыла глаза: извинения являлись обязательным атрибутом ее разговоров с матерью. – Я просто не успела тебе рассказать. Но теперь все это уже в прошлом.

На лестнице послышался шум. Она взглянула наверх, увидела Такера и устало отвернулась.

– Но, судя по словам Картера, это совсем не так. Он сказал, что в Инносенс уже вылетело несколько групп репортеров, чтобы сообщать о подробностях с места событий. Ну и, конечно, когда всплыло твое имя, новость стала просто сногсшибательной.

– Боже ты мой…

– Прошу прощения?

– Да нет, ничего.

Кэролайн провела рукой по волосам. «Будь спокойна и рассудительна, – предостерегла она себя. – Так или иначе, надо сохранять спокойствие».

– Мне жаль, что тебе обо всем рассказали посторонние люди. Я знаю, что паблисити тебя раздражает, но я ничего не могу поделать с прессой, мама. Так же, как я не могла предотвратить того, что случилось. Я сожалею, если это тебя расстроило.

– Разумеется, это расстроило меня. Мало того, что нам пришлось замять скандал в связи с твоим пребыванием в больнице, с отказом от летнего турне и публичным разрывом с Луисом…

– Ты права, – сказала Кэролайн сухо и мысленно поблагодарила Такера за то, что он тактично удалился обратно в спальню. – Было очень невежливо с моей стороны заболеть тогда.

– Не говори со мной таким тоном! Очень жаль, что ты не нашла в себе сил стать выше маленького недоразумения с Луисом. И потом, этот твой отъезд на Юг, стремление похоронить себя…

– Я вовсе не хороню себя!

– Но ты зарываешь свой талант в землю, – Джорджия, не задумываясь, отметала все возражения Кэролайн. – А теперь оказывается, что ты к тому же подвергаешь свою жизнь опасности. Думаешь, я хоть одну ночь могу спать спокойно, зная, что ты там одна и беззащитна?

Кэролайн потерла виски, чувствуя, что возвращается привычная головная боль.

– Но я была одна долгие годы.

Джорджии еще никогда не приходилось слышать от дочери подобного заявления, она даже слегка растерялась.

– Но я не имею в виду душевного одиночества. Тебя могут изнасиловать или убить!

– Да, и я представляю, с какими ужасающими подробностями это будет подано прессой. Наступило краткое молчание.

– Ты со мной невежливо разговариваешь, Кэролайн.

– Да, наверное. – Она прижала пальцы к глазам и повторила, как давно затверженную молитву:

– Извини, но я, очевидно, еще не оправилась оттого, что произошло.

«А ты не хочешь спросить меня, что же произошло, мама? Ты не собираешься узнать, как я себя чувствую, не нужно ли мне чего-нибудь, или тебя интересует только мое поведение ?»

– Я понимаю тебя. И хочу, чтобы ты тоже поняла мои чувства. Я просто настаиваю, чтобы ты немедленно вернулась домой.

– А я дома.

– Не будь смешной! Ты южанка не больше, чем я. Кэролайн, ты уже достигла определенного положения в музыкальном мире. И я не желаю, чтобы ты все бросила из-за этой нелепой ссоры с Луисом.

– Ссоры? Интересная интерпретация того, что произошло… Но я могу ответить только одно: я сожалею, что не могу исполнить твоего желания. И вообще – быть такой, какой ты хочешь меня видеть.

– Должна тебе сказать, что подобное упрямство – не слишком привлекательная черта в молодой женщине. Не сомневаюсь, что Луис тоже так думает, но он более терпим, чем я. Он ужасно о тебе беспокоится.

– Луис? Так, значит, ты ему позвонила?! Мама, ведь я же просила тебя не делать этого!

– Желания ребенка не всегда совпадают с его интересами, – безапелляционно заявила Джорджия. – В любом случае я должна была поговорить с ним о твоем сентябрьском концерте в Белом доме.

Кэролайн прижала руку к животу: ей показалось, что там опять завязывается тугой узел.

– Мама, я перестала быть ребенком с той самой минуты, как ты впервые вытолкнула меня на сцену. И я не нуждаюсь в заботах Луиса о моем концерте.

– Что ж, твоя неблагодарность меня почти не удивляет. А между тем Луис так много сделал для тебя… Но главное – мы с тобой обе прекрасно понимаем, что лучшей партии тебе не найти. Он ценит твой талант, у вас так много общего, наконец, он влиятельный человек…

– Мама, неужели тебе абсолютно безразлично, что я наткнулась на него, когда он в гримерной оседлал флейтистку?!

– Твои выражения так же грубы, как твое теперешнее окружение. Но ладно, в данном случае дело не в Луисе. Я настаиваю, чтобы ты немедленно вернулась: у нас всего несколько недель, чтобы как следует подготовиться к выступлению в Белом доме. И, уж конечно, ты совсем не думаешь о концертном платье. Мне придется выкраивать время для встречи с твоим портным.

Собравшись с духом, Кэролайн отчетливо произнесла:

– Тебе не надо ничего предпринимать. Я уже говорила с Фрэнсисом и окончательно определила свои планы. Я лечу в округ Колумбия, даю там концерт и сразу улетаю обратно. На следующий же день. А что касается моего костюма и вообще гардероба, то у меня есть все, что нужно, и даже намного больше.

– Ты в своем уме?! Ведь это один из самых важных моментов в твоей карьере! Я уже начала договариваться относительно интервью и фотосъемок…

– Значит, тебе придется все это отменить, – быстро сказала Кэролайн. – И уверяю тебя, что я здорова и чувствую себя прекрасно. А человек, напавший на меня, теперь мертв. Я это знаю достоверно, поскольку сама его убила.

– Кэролайн…

– Передавай папе привет. Спокойной ночи.

Она осторожно повесила трубку и, наверное, целую минуту бессмысленно смотрела на вазочки с растаявшим мороженым. Потом подхватила вазочки, пошла на кухню и выбросила мороженое в раковину.

Такер был уверен, что теперь все изменится. Ему казалось, что они с Кэролайн без слов сказали друг другу очень многое. Воздух в спальне был наполнен ее присутствием, и у него было такое чувство, словно нервы его – обнаженная проводка, которую вдруг сунули в воду, и она взрывается и искрит.

Хотелось закурить, но пачка сигарет в кармане рубашки промокла под дождем.

Когда он вошел в кухню, Кэролайн стояла у окна – почти так же, как в то утро после приезда Бернса. Только на этот раз она глядела в темноту.

Такер не хотел, чтобы она созерцала ее в одиночестве. Он подошел к ней сзади, положил руки на плечи и почувствовал легкий укол страха, когда от его прикосновения она словно одеревенела.

– Знаешь, обычно, когда у женщины портится настроение, я начинаю шутить и болтать и делаю все, чтобы опять уложить ее в постель. А если это не удается, то стараюсь поскорее убраться. Но с тобой эти испытанные средства, очевидно, не пройдут.