В Инносенсе поселилось безумие, но оно было хорошо замаскировано и выглядело вполне безобидно. И по мере того, как лето катилось в зенит, безумие все усиливалось и росло под беспечной оболочкой. И улыбалось.

Доктор Теодор Рубинстайн – Тедди, как его называли друзья, воспринимал себя по-прежнему как молодого, неунывающего парня. Он знал, что при маленьких темных глазках, немного скошенном подбородке и землистом цвете лица на красавца не тянет. И поэтому считал, что путь к женским сердцам лежит через юмор.

Индивидуальность, личный шарм привлекают кокетливых крошек не меньше, чем профиль Антиноя!

Мурлыкая под нос песенку, он тщательно мыл руки в раковине бальзамировочного зала Палмеровского похоронного бюро. А за ним, на фаянсовом старомодном столе с желобками по обе стороны, лежало обнаженное тело Эдды Лу Хэттингер. Под безжалостным светом флюоресцентных ламп ее кожа казалась зеленоватой.

Но это зрелище ничуть не лишало старину Тедди аппетита. Он выбрал специальностью медицину потому, что так ему на роду было написано. Он являлся представителем четвертого поколения Рубинстайнов, у которых на медной дощечке на двери было написано «доктор». Но, еще не кончив первого курса, Тедди внезапно ощутил в себе непреодолимое отвращение к больным людям.

С мертвыми дело обстояло иначе.

Ему никогда не претило работать с трупом, в то время как больничные палаты с кряхтящими и стонущими пациентами ввергали его в дрожь. И в первый же раз, когда его пригласили на вскрытие, он понял, что нашел свое призвание.

Мертвые не стонут и не жалуются, их не надо спасать от смерти, и, уж точно, они не подадут в суд за непрофессиональное отношение. Но они всегда представляют собой загадку, которую надо решить. Вы их разнимаете на части, узнаете, что у них было не так, как надо, и заполняете отчет о проделанном.

Тедди любил и умел разгадывать загадки и знал, что в мертвых понимает гораздо больше, чем в живых. И пусть его бывшие жены, брызгая слюной, с удовлетворением распространялись о его бесчувственности, эгоизме и извращенном чувстве юмора, сам Тедди считал себя настоящим весельчаком и забавником.

Забавно, например, вставить в руку трупа будильник с веселой мелодией, чтобы немного оживить скучную рутину вскрытия.

Бернсу, правда, так не казалось, но Тедди обожал позлить Бернса. Вот и сейчас, натягивая хирургические перчатки, он улыбнулся, предвкушая развлечение. Дело в том, что Тедди уже несколько недель обдумывал одну шутку, ожидая возможности сыграть ее с кем-нибудь вроде застегнутого на все пуговицы Мэтта Бернса. Все, что ему требовалось, так это найти подходящее тело.

Тедди послал Эдде Лу благодарный воздушный поцелуй и включил диктофон.

– Итак, что мы имеем? – начал он с нарочито сильным южным акцентом. – Это женщина, индоевропейской расы, лет двадцати пяти, идентифицированная как Эдда Лу Хэттингер. Рост примерно пять футов пять дюймов, вес 56 килограммов. Пострадала от множества ножевых ранений. Извини меня, Эдда Лу, – добавил Тедди, начиная считать. – Двадцать два отверстия, сосредоточенных, главным образом, в области груди, живота и гениталий. Впоследствии ей нанесли один горизонтальный удар: рассечены сонная артерия, трахея и голосовые связки. Был использован некий острый инструмент с гладким лезвием. Судя по углу наклона и глубине разреза, удар нанесен слева направо, а это свидетельствует, что убийца – правша.

Тедди оглянулся на отворившуюся дверь и улыбнулся вошедшему Бернсу.

– Пусть пленка запечатлеет, что следователь по особо важным делам Мэтью Бернс прибыл собственной персоной для наблюдения за работой мастера.

– Ваши успехи?

– О, мы находимся в процессе знакомства с Эддой Лу. А потом мы с ней, возможно, и потанцуем. Бернс стиснул челюсти.

– Как водится, Рубинстайн, ваш юмор тошнотворен.

– Но Эдде Лу нравится, правда, милочка? – Тедди похлопал ее по руке и продолжил:

– Глубокие вмятины на запястьях и щиколотках свидетельствуют о том, что жертва была связана.

Орудуя своими инструментами, он удалил крошечные белые частицы, и жизнерадостно отложил их в сторону для последующего, более тщательного изучения.

Бернс выстрадал еще пятнадцать минут.

– Есть ли следы сексуального насилия?

– Пока трудно сказать, – ответил Тедди, сделав губы трубочкой. – Надо взять на анализ срез тканей. – Бернс отвернулся, пока Тедди орудовал скальпелем. – По предварительным данным, время смерти приходится на промежуток между одиннадцатью вечера и тремя часами ночи шестнадцатого июня.

– Я желаю знать все, что только можно о ней узнать. Что она ела и когда. Имеются ли следы наркотического или алкогольного опьянения. Имела ли сексуальное сношение. Предполагается, что она была беременна. Мне надо знать, сколько недель.

– Я посмотрю. – Тедди отвернулся, очевидно, для того, чтобы поменять инструменты. – А вам советую пока осмотреть ее коренной зуб слева. Мне он показался очень интересным.

– Зуб?

– Да, да. Я еще никогда таких не видел. Заинтригованный Бернс наклонился, открыл рот Эдды Лу и прищурился.

– Да поцелуй же меня, дурак! – раздался ворчливый женский голос.

Бернс охнул, отпрянул и налетел на шкаф с инструментами.

– Господи… Господи Иисусе!

Согнувшись пополам от хохота, Тедди вынужден был сесть на ближайший стул, чтобы не упасть. Он несколько месяцев изучал технику чревовещания для такого вот эффектного момента. Панически выкатившиеся глаза Бернса вознаградили его за все потраченные усилия.

– Да, Бернсик, ты неотразим. Даже мертвые дамы к тебе неравнодушны.

Бернс сжал кулаки, пытаясь овладеть собой: если он сейчас обрушится на Рубинстайна с бранью, то все останется на пленке. И все-таки не выдержал:

– Ты сумасшедший, черт возьми!

Бернс прекрасно знал, что угрожать Рубинстайну не имело смысла. Конечно, он мог подать официальную жалобу, но она будет зарегистрирована и положена под сукно. В своем деле Рубинстайн был самым лучшим специалистом. Начальство ценило его чрезвычайно высоко, хотя все понимали при этом, что он сумасшедший.

– Мне нужны результаты анализов к концу дня, Рубинстайн. Возможно, все это вам кажется очень забавным, но мне нужно остановить маньяка.

Все еще не в силах вымолвить ни слова, Тедди только кивнул, потирая заболевшие от смеха бока. Когда Бернс захлопнул дверь, он вытер заслезившиеся глаза и подошел к столу.

– Эдда Лу, милочка! Я просто высказать не могу, как благодарен тебе за помощь в работе. И поверь, этот забавный случай будет запечатлен в анналах истории. Ребята из нашего патологоанатомического корпуса будут в восторге.

И, насвистывая, Тедди снова взял скальпель и продолжил работу.

Дарлин Фуллер Тэлбот прислушивалась к звукам вечеринки у Трусдэйлов, доносившимся до нее в спальне. Она считала верхом неприличия, что эта зазнайка Сьюзи Трусдэйл даже не подумала пригласить свою ближайшую соседку.

Дарлин бы с удовольствием повеселилась и, может быть, забыла о своих неприятностях.

Ну конечно, Сьюзи не желает знаться с Дарлин. Она предпочитает общество Лонгетритов, Шейсов или этих Канингэмов.

Ну и к черту их всех! Она все равно не пошла бы ни на какую вечеринку, даже если бы Тэлбот не работал с четырех утра до полуночи на своей автозаправочной. Разве смогла бы она смеяться и слизывать как ни в чем не бывало соус с пальцев, если ее самую лучшую на свете подругу в следующий вторник закопают в землю?!

Дарлин вздохнула, и Билли Ти, который, как пиявка, присосался к ее розовой груди, принял это как знак того, что она тоже собирается приложить некоторые усилия к их общему делу. Он слегка отодвинулся и пощекотал языком ее ухо.

– Давай, беби, лезь наверх.

– О'кей.

Перемена положения оживила ее интерес к происходящему. Тэлбот предпочитал не только заниматься этим в постели, но и в одной позиции.

Они кончили, и Билли Ти удовлетворенно стал попыхивать «Мальборо», а Дарлин лежала, глядя в потолок, и прислушивалась к музыке, доносившейся от Трусдэйлов.