– В таком небольшом городке, как этот, я уверен, мальчик обо всем уже давно успел узнать. А теперь, мистер Марч, если у вас найдется минутка…

– Джим, поднимайся наверх и соскреби со стекол краску.

– Но, папа!

– Делай, что я сказал. Вы хотите о чем-то спросить меня, мистер Бернс?

– Да. О вашем шраме.

– Я его заполучил лет двадцать назад. Остин Хэттингер решил тогда, что я вор, и накинулся на меня.

Тоби нагнулся, поднял еще не открытую банку с краской и стал вертеть ее в руках.

– Он обвинил вас в краже?

– Он сказал, что я утащил у него веревку. – Но я в жизни никогда не брал ничего чужого!

– И какие между вами были отношения с тех пор? Тоби все вертел банку, и Кэролайн слышала, как внутри тихо плещется краска.

– Да не было у нас никаких отношений. Бернс достал из кармана блокнот.

– Шериф Трусдэйл располагает жалобой, что примерно полгода назад на лужайке перед вашим домом был сожжен крест. Согласно вашему заявлению, вы считаете, что ответственность за это лежит на Остине Хэттингере и его сыне Верноне.

Взгляд Тоби стал холодным и жестким.

– Да, я так считаю. Но я не мог это доказать. А однажды на моем грузовике порезали шины, когда я зашел в магазин Ларссона как-то вечером. А напротив стоял Верной Хэттингер, чистил ногти ножом и улыбался. Даже когда Верной говорит, что я должен радоваться – ведь мне шины порезали, а не лицо, – я все равно ничего доказать не могу. Я могу сказать только, что думаю об этом.

– Насколько я знаю, между вами произошла перебранка несколько недель назад в москательной лавке. Остин Хэттингер пригрозил отделать вашего сына, если вы не запретите ему общаться с Саем. Это правда?

– Да, он вошел в лавку, когда я покупал гвозди. И начал ругаться.

– Вы помните, в каких выражениях? Лицо Тоби помрачнело.

– Он сказал: «Черномазый, держи своего маленького черного ублюдка подальше от моего мальчишки, или я сдеру с него кожу». А я сказал, что, если он дотронется до моего сына, я его убью.

Спокойный, бесстрастный тон Тоби заставил Кэролайн вздрогнуть.

– Он еще цитировал Писание и говорил, что мы, черные, забыли, где наше место. А затем схватил молоток, и мы стали драться прямо в лавке. Наверное, кто-то побежал за шерифом, потому что он сразу же прискакал и разнял нас.

– А вы не сказали тогда Хэттингеру что-то вроде… – Бернс заглянул в блокнот:

– «Лучше бы ты беспокоился о своей дочери, которая со всяким готова лечь, а не о том, что Сай и Джим вместе ходят на рыбалку»?

– Да, я мог так сказать.

– И девушка, о которой вы говорили, была ныне покойная Эдда Лу Хэттингер?

Тоби медленно поставил на землю банку.

– Он поносил мою семью. Кричал гадости про моего Джима, и маленькую Люси, и мою жену. А за неделю до этого Вер-нон остановил жену на улице и сказал, чтобы она получше следила за Джимом, не то как бы он ненароком не сломал себе руку или ногу. Ни один мужчина такого не стерпит.

– И потому вы оскорбили его дочь?

Лицо Тоби потемнело – насколько это можно сказать о негре.

– Но я же очень разозлился тогда! Хотя, может, мне и не следовало говорить о его родственниках… Ведь они-то были ни при чем, это он на меня набросился.

– Но мне хочется узнать, каким образом вам стали известны сексуальные привычки покойной.

– Да все знают, что ее было нетрудно опрокинуть! – Тоби взглянул на Кэролайн с немой просьбой простить такую грубость.

– Не хотите ли вы сказать, что узнали об этом на собственном опыте?

Теперь в глазах Тоби блеснула ярость – острая, как кинжал. Испугавшись, Кэролайн подошла к нему и предупреждающе дотронулась до его руки.

– Пятнадцать лет назад я дал клятву верности другой женщине! – Тоби сжал кулаки. – И я всегда был ей верен.

– Хорошо, мистер Марч. Но у меня есть свидетель, показавший, что вы три или четыре раза навещали мисс Хэттингер в ее комнате, которую она снимала в меблированных комнатах миссис Куне.

– Но это же самая распроклятая ложь! Я никогда не приходил в ее комнату – во всяком случае, когда она там была.

– Но вы в ее комнате бывали?

Тоби показалось, что горло ему захлестнула петля и стягивает его все туже и туже.

– Меня наняла миссис Куне, кое-какую работу надо было сделать. Я во всех комнатах отремонтировал окна и кое-что перекрасил.

– И что же, вы никогда не оставались в комнате Эдды Лу с ней вдвоем?

Пять долгих секунд Тоби молча смотрел на Бернса.

– Когда она приходила, я уходил, – просто сказал он. – А теперь, если у вас нет больше вопросов, я должен работать.

Когда Тоби сошел с крыльца и завернул за угол, Кэролайн вдруг почувствовала, что ее бьет дрожь:

– Это отвратительно!

– Извините, Кэролайн. – Бернс отложил блокнот в сторону. – Опрос подозреваемых – довольно неприятное дело.

– Подозреваемых? Но вы же не верите, что он мог убить девушку из-за недостойного поведения его отца? – Она с трудом заставляла себя говорить спокойно:

– Тоби добропорядочный семьянин! Достаточно посмотреть на его обращение с сыном, чтобы Понять, какой он человек.

– Поверьте мне, Кэролайн, убийцы часто выглядят абсолютно невинно. Особенно серийные убийцы. Я могу привести вам статистические данные и рассказать о психологических типах такое, что вы очень удивитесь.

– Пожалуйста, не надо, – ответила она сухо.

– Мне, право, жаль, что вам постоянно приходится сталкиваться с этим делом. – Он улыбнулся. – Я, собственно, собирался просто заехать к вам в гости, провести вместе несколько часов… И, конечно, надеялся также, что упрошу вас сыграть для меня.

Кэролайн сделала три глубоких вздоха, чтобы успокоиться, и подумала, что человек не виноват, уродившись бесчувственным болваном.

– Извините, Мэтью, я в отпуске и поэтому воздерживаюсь от выступлений.

– О… – Он разочарованно сморщился. – Ну что ж, может быть, сыграете в другой раз. Кстати, я тут наводил кое-какие справки и выяснил, что в Гринвилле есть приличный рыбный ресторан. Я буду рад пригласить вас.

– Благодарю, Мэтью, но я теперь стараюсь как можно больше быть дома.

Бернс понял, что его отшивают, и надулся.

– Жаль. Полагаю, самое лучшее мне сейчас уехать. Но надеюсь, что рано или поздно вы согласитесь поужинать со мной. – Он направился к машине, обиженный, но отнюдь не считающий, что потерпел неудачу, и, открыв дверцу, обернулся. – Я оставляю за собой приглашение на чай со льдом.

– Да, конечно. Всего доброго.

Как только поднятая им пыль улеглась, Кэролайн вошла в дом и впервые за несколько дней достала из футляра скрипку.

Остин Хэттингер стоял, вытянувшись, облаченный в залоснившийся воскресный костюм, и в наручниках. А по бокам его подпирали два хмурых помощника шерифа из Гринвилла.

Остин внимал Священному Слову, неотрывно глядел, как гроб с телом его дочери опускают во влажную, мрачную обитель. И строил планы. Услышав пронзительный горестный вопль жены, он скользнул взглядом по ее лицу, обезображенному непрестанными слезами, – и кое-что придумал…

Пальцы тумана последний раз погладили влажную, согревшуюся под солнцем траву, а Остин не мигая смотрел в яму, вырытую для его дочери. От напряжения заслезились глаза, и он решил, что это к лучшему: пусть их думают, что он раскис от горя. Пусть считают, что он слабый, беспомощный человек.

Он ждал. Ждал, пока кончится служба. Ждал, все ждал, пока женщины не потянулись к его жене, бормоча бесполезные слова соболезнования.

Когда все двинулись к своим машинам, один из помощников толкнул его в бок:

– Хэттингер!

– Пожалуйста. – Он продолжал неотрывно смотреть на эту яму в земле и заставил свой голос дрогнуть. – Мне надо помолиться. Вместе с женой.

По тому, как помощники переминались с ноги на ногу, он заметил, что заупокойная служба и женские слезы их растрогали. Теперь оставалось изобразить горестную беспомощность отца, стоящего над могилой своего ребенка.