Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

 

Сейчас Игорь Витальевич живет и работает в Москве. Он академик, лауреат Нобелевской премии, руководит институтом Всесоюзного значения. Подчиненные уважают его за деловитость, энергию, хотя и посмеиваются втихомолку над одной странностью Одинцова: уходя домой, он всякий раз, как бы между прочим, оставляет на столике у вахтера коробок спичек.

Евгений Нагорнов

Родина этеллита

Эрд Глорин проявлял снимки, сделанные астрографом, когда его молодой помощник Коев появился в дверях лаборатории. Обычно жизнерадостное и неунывающее лицо его на этот раз было озабоченным и, пожалуй, виноватым. Глорин нехотя оторвался от дела — он не любил, когда мешали работать — и повернулся к юноше.

— Что случилось? — мрачно осведомился он.

— Да, шеф, — смущенно ответил Коев. — Как ни жаль, но Х-реле МЗ полетело ко всем чертям. Придется менять, шеф.

— Вот и меняйте, черт подери! — взорвался Глорин. — Из-за такого пустяка нужно было отрывать меня от работы?

Он внезапно остановился на полуслове и, словно испугавшись услышать то, что должно было прозвучать, спросил:

— Что?..

Коев опустился в кресло, взъерошил русые волосы и только потом проронил:

— Да, шеф, запасных реле больше нет... Я проверял на складе.

Глорин, сжав зубы, выключил автомат, который проявлял снимки, и тоже сел. Дело было плохо. Ему хотелось накричать на помощника, но сдержался: ведь реле этим не восстановишь. А без проклятого Х-реле вся МЗ — метеоритная защита — была бесполезной грудой радиодеталей, сплетением проводов, и годилась разве лишь в качестве музейного экспоната для благодарных потомков. И теперь ничто не может спасти станцию от метеоритного дождя, если тому вздумается пойти. Это случалось не часто, но кто знает, может быть в следующий момент... Глорин вздрогнул и бросил взгляд на Коева. Тот сидел с задумчивым видом и рассматривал свои руки.

— Когда приходит следующий «грузовик»? — нарушил тишину Глорин.

— Если не опоздает, — завтра.

Глорин на минуту задумался. Послать Коева за Х-реле на соседнюю станцию или ждать прибытия грузового звездолета? До ближайшей станции почти сутки езды на вездеходе. Не лучше ли подождать «грузовик»? Наконец решился.

— Вот что, Коев, — сказал он, угрюмо взглянув на собеседника, — занимайтесь своими делами. Будем надеяться, что теория вероятности не даст выпасть метеоритному дождю.

Юноша вздохнул и поднялся. В дверях обернулся:

— Послушайте, шеф, — сказал нерешительно. — Я сегодня хочу посмотреть фильмы. Может быть, вы... придете?

Это было робким покушением на независимость Глорина, и тот поморщился. Стараясь не встречаться взглядом с Коевым, пробурчал:

— Ладно, ладно. У меня сегодня слишком много работы...

 

Глорин знал, почему юноша приглашал его к экрану. Почти все фильмы на станции были о Земле — родной планете, матушке, старушке... «Интересно, — подумал Глорин, — почему эти «земные» всегда так наивны вдали от Родины?»

Взять хотя бы Коева. Год назад он прибыл на эту станцию — группу небольших домиков под прозрачным куполом среди горных цепей и кратеров небольшой планетки Рестина — на смену уходившему на отдых прежнему помощнику. Тот был молчаливым крепким стариком, исправно выполнявшим свои обязанности. Старик, делая свое дело, никогда не нарушал спокойствия Глорина какими-то выходками. Бывало, за несколько недель он обращался к Глорину только с теми вопросами, которые касались работы, и ни с чем другим. С ним было приятно работать, может быть, потому, что Эрд Глорин, начальник станции, был этеллитом.

Когда Эрд увидел своего нового помощника — юношу среднего роста, хорошо сложенного, с лицом бесшабашного славянина, — то понял, что его спокойствию настал конец. Так и оказалось. Коев был легкомыслен, любил поговорить на отвлеченные темы и, главное, был на тридцать лет моложе своего шефа. В первые дни он умудрился трижды пережечь все лампы в вычислительной машине, свалиться во время выхода за купол в какую-то расщелину и вывихнуть ногу, а также совершить еще много мелких проступков. «И чему их там учат, на Земле, прежде чем направить сюда?!» — ужасался Глорин.

За месяц новый помощник успел приобрести кое-какой опыт и более или менее освоиться в непривычной обстановке. Зато теперь Глорин не знал, где ему спасаться от настойчивых попыток юноши завязать с ним какую-нибудь беседу. То он пытался вызвать Глорина на спор: «Как, по-вашему, шеф, сможет ли человек в конце концов освоить всю вселенную?» То начинал расспрашивать: «Скажите, шеф, что вы делали до того, как прилетели на Рестину?» И Глорин избегал встреч с помощником, старался с головой уйти в работу, которой, кстати, было немало: их станция была астрономической и находилась как раз на периметре того огромного круга, который был уже освоен человечеством...

Два месяца назад Коев заболел ностальгией. Он заметно погрустнел, слонялся по станции как тень, и все у него валилось из рук. По вечерам он гонял в кают-компании фильмы о Земле, оранжерею полностью переделал в какую-то рощу, где отлеживался в свободные часы. «Земляники, к сожалению, у нас нет», — жаловался он Глорину. Тот лишь презрительно усмехался.

Глорин любил тишину, спокойствие и совершенно равнодушно относился к Земле. Это объяснялось тем, что он был этеллитом.

В эпоху дальних межгалактических перелетов стало естественным, что дети часто рождались в корабле и порой проводили в нем долгие годы. Родившихся в космосе стали называть этеллитами. Их было немного. Как правило, детство, проведенное в отсеках корабля, среди роботов, искусственных пейзажей, а также под влиянием звезд в иллюминаторе, аварийных ситуаций, синтетической пищи, накладывало отпечаток на характер человека. Этеллиты после прибытия на Землю обычно снова просились в космос. Он был их стихией. Так поступил и Глорин. Он подал рапорт в Звездный колледж, а успешно окончив его, двадцать лет провел в межзвездных экспедициях. Потом получил назначение на Рестину, небольшую гористую планету.

Глорин не испытывал чувства любви к Земле. Его родиной был космос. Во время отпусков он много раз прилетал на Землю, объездил и исходил всю планету от полюса и до полюса, побывал везде, где только смог. Вначале ему было просто интересно. Он скакал на мустангах в североамериканской прерии, скользил на водных лыжах по изумрудной поверхности южных морей, пересекал Гренландию на лыжах, вдыхая чистый морозный воздух. Он испытал все. Но в глубине его души гнездилась неукротимая тяга к космосу, и однажды где-то в тропиках, когда он поднял голову к ночному небу и увидел крупные звезды, его охватило мучительное желание видеть их на обзорном экране или через стекло иллюминатора. Он был человеком математического склада и поэтому, проанализировав мысленно свое состояние, понял: Земля никогда не станет его родиной.

Он был этеллитом. Его помощник был человеком, родившимся на Земле. Он видел, что Коев тоскует по родной планете, но не понимал его. Однажды вечером, когда из кают-компании вновь донеслись шум ветра, чириканье птиц и шелест, дождя, он не выдержал и пошел туда. Юноша сидел, обхватив колени руками и уткнувшись в них носом. Фильм был стереоскопическим, и тот, кто смотрел его, испытывал ощущение, что находится на Земле, в еще не просохшей от недавнего дождя березовой роще.

Глорин всегда избегал споров и бесед, но в тот вечер, увидев выражение лица помощника, он вдруг заговорил горячо и отрывисто, желая убедить Коева в том, что Земля вовсе не прекрасна и что не стоит о ней скучать. Слова были неуклюжими, грубоватыми, шершавыми. Юноша внимательно слушал его, не меняя позы, а когда Глорин выдохся, сказал, вернее спросил: «Вы этеллит?» И, прежде чем Глорин успел ответить, проронил: «Извините, шеф», — и выключил кинопроектор...

Только на следующий день Глорин понял, что толкнуло его на спор. Он завидовал Коеву, завидовал тому, как он любит Землю и скучает по ней. Глорин любил космос, но не мог скучать по нему. Космос был кругом, он окутывал Рестину, вплотную подходил к ее поверхности: на этой планетке шестого класса не было атмосферы. Рестина не вращалась вокруг своей оси, на ней не было смены дня и ночи, а были дневная и ночная поверхности. Станция Глорина находилась на стороне вечной ночи, среди мрачных скал и метеоритных кратеров, и звезды, смотреть на которые так нравилось Глорину, были все время у него перед глазами.

80
{"b":"233348","o":1}