— Конечно.
— Он, кажется, очень привлекателен…
— Да.
— И совсем не похож на Питера.
— Не похож, — согласилась Лора. — Совсем не похож на Питера!
— И поэтому он тебе нравится? Потому что он полная противоположность твоему бывшему мужу?
— Я не использую Питера как мерило! — Лора нервно вскочила. — Ну, может быть, немного, до некоторой степени. Трудно не сравнивать, когда в твоей жизни было всего двое мужчин. Но я сплю с Майклом не для того, чтобы что-то кому-то доказать! Я чувствую себя с ним такой… Просто я хочу его. А он хочет меня.
— И этого для тебя достаточно?
— Не знаю. Пока достаточно. — Лора отвернулась и посмотрела на огонь в камине; сегодня он едва тлел, просто теплое сияние и тихое шипение. — Я уже потерпела одно поражение. Я сама хотела, чтобы мой брак был совершенством. Я хотела быть совершенством. Ты знаешь, иногда мне кажется, я хотела быть тобой…
— О, милая! — воскликнула Сьюзен, вскакивая.
— Это не твоя вина, — быстро сказала Лора. — Пожалуйста, не думай, что я виню тебя. Просто я росла и видела тебя — какой ты была, какая ты сейчас… Такая компетентная и мудрая, такая безупречная!
— Я не безупречная, Лора. Никто не безупречен.
— Для меня ты была безупречной. И есть. Ты никогда не дрогнула, не споткнулась, не предала меня.
— Я спотыкалась, детка. — Сьюзен подошла к дочери и взяла ее руки в свои. — Много раз. Но у меня был твой отец, и он всегда помогал мне сохранить равновесие.
— А у него была ты. Вот чего я всегда хотела, о чем мечтала! О таком браке и такой семье, какую вы создали, и о жизни, которую вы вели. Мама, я не так глупа и не считаю, что это не требует усилий или обходится без ошибок и бессонных ночей. Но вы это сделали, А я нет…
— Лора, я не могу слышать, как ты винишь себя.
Лора отрицательно покачала головой.
— Должна сказать, сейчас я это делаю значительно меньше. Но я знаю, что далеко не безупречна. Я предъявляю слишком высокие требования. И каждый раз, как приходится снижать планку, страшно страдаю. Так вот, я больше никогда не хочу этого делать!
— Но если ты поставишь планку слишком низко, то можешь много потерять…
— Возможно. Но сейчас меня устраивает то, что есть, Я не хочу ничего менять. И пусть в глубине души я всегда хотела того, что есть у тебя и папы, — не только ради себя, но и ради своих детей, — и это не суждено, я больше не буду плакать. Я создам девочкам самую лучшую жизнь, какая в моих силах! И себе тоже. И сейчас Майкл — очень важная часть моей жизни.
— Он понимает, насколько важная? Лора пожала плечами.
— Часто трудно бывает сказать, что именно понимает Майкл. Но я знаю, что он нужен мне. Ведь Питер не любил меня, мама. Никогда не любил.
— Лора…
— Да, это правда. Представь себе, оказалось, что я могу жить с этим. Но я его любила, и вышла замуж, и оставалась с ним десять лет. Теперь я думаю, что нам обоим и, конечно, детям, было бы лучше, если бы я не пыталась с такой одержимостью заставить этот брак «работать». Если бы я просто приняла поражение, смирилась бы с ним.
— Я думаю, что ты не права, — тихо сказала Сьюзен. — Ты делала для сохранения семьи все, что было в твоих силах, и теперь без угрызений совести сможешь смотреть назад.
— Может быть… может быть, когда-нибудь я оглянусь. Но с Майклом мне не надо нести это тяжкое бремя: заставлять работать безнадежно разлаженный механизм. Не надо жить с иллюзией, что рядом мужчина, который любит меня и хочет того же, чего хочу я. И я гораздо счастливее, чем была уже много-много лет.
— Тогда и я счастлива за тебя, — просто сказала Сьюзен, решив, что пока не составит собственное мнение, будет помалкивать. — Пойдем, спасем Томми, — сказала она, беря Лору под руку. — А то девчонки скрутят твоего отца в узел.
Когда Томас Темплтон женился на Сьюзен Конрой, он пристроил к Темплтон-хаузу башню. Дом к тому времени простоял уже сто лет, и каждое новое поколение что-то прибавляло к первоначальному проекту.
Томас построил башню из каприза и любви к романтике. Там, внутри круглых стен, на огромной кровати в стиле «рококо» он бессчетное число раз занимался любовью со своей женой, и там он зачал обоих своих детей. Правда, Сьюзен часто говорила, что Джош был создан на бухарском ковре перед камином, и Томас никогда не спорил.
Сегодня вечером в английском классическом камине так же горел огонь, в серебряном ведерке охлаждалось шампанское «Темплтон», через высокие окна струился лунный свет, и на том же самом ковре Томас Темплтон обнимал жену, с которой прожил уже тридцать шесть лет.
— Мне кажется, ты пытаешься соблазнить меня, — заметила Сьюзен, хотя это было ясно без слов. Томас протянул ей бокал пенящегося шампанского.
— Сьюзи, ты так проницательна!
— И достаточно умна, чтобы позволить тебе это, — улыбаясь, она коснулась его лица. — Томми! Как могло промелькнуть столько лет?
— Ты не изменилась. — Он прижался губами к ее ладони. — Такая же прелестная, такая же юная…
— Надеюсь. Только теперь у меня уходит гораздо больше времени на то, чтобы поддерживать эту иллюзию.
— Это не иллюзия. — Он положил ее голову на свое плечо и смотрел, как огонь прыгает на очередное полено и постепенно пожирает его. — Ты помнишь нашу первую ночь здесь?
— Конечно! Ты нес меня на руках с самого низа. Не пропустил ни одной ступеньки. А когда внес меня сюда, то повсюду были цветы. Целые сады! Кровать утопала в розах. Охлаждалось вино, горели свечи…
— А ты плакала.
— Просто ты ошеломил меня. Ты часто ошеломлял меня, и, признаться, тебе это удается до сих пор. — Она подняла голову и провела губами по его подбородку. — Я всегда считала себя самой счастливой женщиной в мире, потому что у меня есть ты, потому что ты любишь меня так, как любишь ты. И хочешь меня так, как можешь хотеть только ты! — Она закрыла глаза, уткнулась лицом в его шею. — О, Томми…
— Скажи мне, что тебя тревожит. Лора?
— Я не могу видеть ее несчастной! Я могу выдержать все что угодно, кроме этого. Да, я знаю, что дети должны идти своим путем, должны сами справляться с трудностями, но это разрывает мое сердце. Я до сих пор ясно помню день, когда она родилась, помню, как она свернулась на моих руках. Такая маленькая, такая бесценная…
— И ты думаешь, что Майкл Фьюри разобьет ее сердце?
— Не знаю. Но если это случится, мне кажется, я не переживу… — Сьюзен поднялась, подошла к окну, выходившему на скалы, — скалы, по которым с детства так любила бродить Лора. — Ведь ее сердце уже было однажды разбито, и лишь совсем недавно ей удалось склеить куски. Я говорила с ней, когда ты был с девочками. И я поняла, что, как бы она ни старалась построить заново свою жизнь, она все еще страдает. Она так ранима! Томми, она считает, что потерпела поражение.
— Дьявол! — Томас в ярости вскочил на ноги. — Это Питер Риджуэй потерпел поражение во всем, что только возможно!
— Иногда мне кажется, что это мы во всем виноваты. Мы не предотвратили катастрофу.
— Разве мы могли остановить ее? — Этот вопрос он задавал себе десятки раз за последние несколько лет. — Разве мы могли?
— Пожалуй, нет, — сказала Сьюзен, подумав. — Мы могли только убедить ее подождать. Несколько месяцев, в лучшем случае — год. Но она была влюблена! Она хотела иметь то, что имели мы. Именно это она сказала мне сегодня.
Томас положил руку на плечо жены, крепко сжал, и она прижалась к нему.
— Томми, у меня самой разрывается сердце, когда я думаю, что ей это не удалось. Что ей не суждено испытать безопасность, покой и счастье. Мне кажется, она не верит, что у нее это когда-нибудь будет.
— Сьюзи, Лора — молодая женщина. Красивая, привлекательная молодая женщина. Она снова полюбит.
— Она уже полюбила! Когда я сегодня говорила с ней, я поняла, что она любит Майкла. Только пока не признается в этом даже самой себе. Она пытается защитить себя, думая, что это просто секс.
Томас вздрогнул.
— Пожалуйста, не надо! Мне нелегко так думать о моей маленькой девочке…
