Окрыленный надеждой, заспешил Мокасинов к краснодарскому поезду. Денег бы нужно с собой взять, да вот Волобуиха, жаль, уже уехала вчера. Ну, не беда. Не сразу делается все. Поговорим поначалу, а там разберемся, что к чему. Заплатит Волобуев. Не захочет в тюрьму садиться. Так вот почему сразу не арестовали меня! Договориться хотят. Денег хотят. Руку подают утопающему. Ну что же, это нам подходит. Это уже коммерция. Она разная бывает. Ух ты, аж вспотел — то от страха, то от радости в пот бросает — так несуразно человек устроен. А начальники-то, что золото нашли, — взяточники. Все жить хотят. Все денег хотят. Деньги — главное. Держись, старик. Не продешевить бы! Так с волнением думал Мокасинов, направляясь в Краснодар.
На окраинной улочке, в неказистом доме по указанному в письме адресу Мокасинову открыла дверь старушка.
— Мне квартиранта повидать бы, — сказал Мокасинов.
— Проходите, — приветливо сказала старушка. — Его нет. Но он скоро будет. Обождать просил, — проводя его в комнату, говорила она.
Мокасинов осмотрелся. Он видел обычную небогатую обстановку. Простые часы стояли на старом комоде. Герани на окнах с тюлевыми занавесками. Собираясь с мыслями, он хотел заговорить со старушкой, но она вышла, закрыв за собой дверь. Вскоре послышались шаги в сенях, и какой-то знакомый ему голос спросил:
— Меня ждут?
В комнату вошел человек, в котором Мокасинов, вздрогнув, узнал того штатского начальника, что командовал при обыске. В его руке был большой портфель, который он положил на стол.
— Ну вот, правильно сделали, что приехали, — улыбаясь и протягивая ему руку, сказал он. — Ну, как самочувствие? Пришли в себя?
— Еле ногами передвигаю. Нервов потрепали немало, — проговорил Мокасинов.
— Так ведь и наворовал тоже немало, — сказал, будто оскалился.
Мокасинову даже зябко стало. А страшный знакомец, перестав улыбаться, сел за стол напротив, застучав пальцами по столу:
— Легко не отделаешься. Как пойдет. Могут и того, — приставив палец к виску, показал он.
Мокасинов снова обмяк. Слова застряли в горле. А мысли пошли не в лад. «Ловушка это какая-то. Хотят еще деньги выжать. Отсюда, наверно, в тюрьму поведут. А я-то надеялся. Думал, по-другому обернется». Начальник встал из-за стола и заходил по комнате.
— Копию протокола захватили?
— Как же! Вот она, — достав из кармана, протянул Мокасинов.
— Кому из дружков успели рассказать об обыске? Кого предупредить успели?
— Никого не видел. Никому не говорил ничего, как велели. Когда письмо получил, то и вовсе говорить про это незачем было. Надеялся я... — запнулся Мокасинов.
— Надеялся? На что надеялся?
— Как в записке сказано, — «уладить дело».
Начальник промолчал, как бы не расслышал. Он открыл портфель, и Мокасинов увидел деньги, свои деньги — пачки той же тесемочкой перехвачены. Душно стало Мокасинову. Завертелось все перед глазами. Устал от этого всего и понять не может, что происходит. А начальник спрашивает:
— Жалко добра?
— Что теперь сделаешь, — шепчет Мокасинов. — Снявши голову, по волосам не плачут.
— Голова при тебе пока, Мокасинов, а картуз найдется. Как дело уладить надеялся, когда шел сюда? Чем откупиться? Денег еще сюда или золота добавить? — указал он на портфель.
«Вот наваждение, — думал Мокасинов. — Не пойму я его никак. То надежду вдохнет, то без ножа режет. Куда гнет? То ли деньги выжимает, то ли цену набивает. И сам такой оборотень властный. И сверху вроде погладит, и под вздошину без промаха бьет».
В дверь постучали, и послышался голос старушки.
— Чайку не хотите ли попить на дорожку? Самовар согрела.
— Спасибо, Анна Михайловна, — ответил квартирант. — Сегодня дома быть хочу, в Майкопе. Командировка кончилась моя. На автобус еще поспеть думаю. Так что спасибо за приглашение.
«Черт те знает что, — думал Мокасинов. — Темнит что-то. Майкопский он, значит. Ну-ка испытаю», — решился он и сказал:
— В вашей власти теперь я весь. Хотите казните, хотите — помилуйте. Когда шел сюда, не на казнь надеялся. Думал, деловой разговор будет промеж нас. Не для пустого дела письмо писали, сюда приглашали. Денег, золота нет больше. Все взяли. Неведомо мне, про что думали, когда письмо составляли. Затем ехал, что услышать хотел. Быть по-вашему, как скажете.
— Деньги, золото, — медленно сказал квартирант. — С властью Советской порвал ты навсегда теперь. Не по пути тебе с ней. Жизнь твоя в закладе, Мокасинов. Приторочен ты к деньгам крепко, как девка к следу казацкому. Да и неинтересно тебе жить-то без них, скучно, как я понимаю.
Снова от этих слов подступила смертная тоска. Сердце сжало. А тот воду в стакане подает. Выждал и говорит:
— Можно и по-деловому. Все вернуть себе можешь, если мне помогать станешь. Все твое будет.
— Господи! Чем же это я могу? В милиции не работал, в дружинниках не состоял. Грехов чужих не знаю. Не приложу ума!
— Не от Советской власти пришли мы к тебе. Теперь и сказать можно. Счастье твое, что мы добро извлекли из тайника, а не ОБХСС. Сидел бы ты сейчас не на мягком диване, и другой разговор вели бы с тобой.
— А вы-то кто же есть? — чуть слышно спросил Мокасинов.
— Я-то, — усмехнулся начальник. — На одной тропе стоим, Мокасинов, мы с тобой. И оба от синих мундиров прячемся. Ты с золотом своим, а я с другим. Так что давай по-деловому. С чем уйдешь отсюда, с добром своим или впустую? Хитрить не вздумай, порешить недолго.
У Мокасинова отвисла челюсть. Такого не ждал. Все понял. Деваться было некуда. Подступила тошнота. Очнулся от едкого запаха, щекотавшего нос. Начальник стоял перед ним, завинчивая какой-то пузырек. Сказал:
— Хватит раскисать. Деньги твои целые будут, да к ним еще много добавишь.
— Но как же? — сказал Мокасинов. — Что я должен делать? Что смогу?
— Э, милый. Было бы усердие, а работа найдется. Болтаешься тут по побережью под Новороссийском зазря, вино левое производишь. Не сегодня-завтра ОБХСС все равно сцапал бы. С этим кончать нужно. Ты теперь с Советской властью ссориться не должен и беречь себя будешь. И мы побережем. Работа поделикатнее будет и поденежней. Да и риску меньше. Не так громоздко, как с бочками да ящиками. Разговор наш знаем только мы с тобой. И никто больше. Никто, слышишь, Мокасинов? Запомни это!
— А как же Логинов тот? — спросил Мокасинов. — А Митрич — сторож? Ведь видел он все — и золото, и книжки. Спросит, как встретит. Да и невдомек ведь ему будет, почему спокойно по белу свету хожу.
— Логинова не бойся. Про беседу нашу нынешнюю не знает и он, и знать ему не положено, хоть и свой он человек. Митрича тоже не бойся.
— Неужто и Митрич ваш? — удивленно спросил Мокасинов.
— Не наш, так будет наш, — уклончиво сказал собеседник. — С ним я сам все улажу. Вот только зятя своего, Валерия, опасайся, Мокасинов. Пустой он и выпить лишнего любит. А когда пьяный — болтает много. Так ты язык за зубами держи, но ладь с ним. В нашем деле сгодится. Не ссорься с ним, не серчай, хоть он раньше нас про этикетки, про Воркуту, да про золото твое дознался, к нему подбираясь. Не тужи. Будут денежки у тебя, Мокасинов. Хоть сейчас забирай, только бумагу одну оформи. Подпиши вот здесь, что должен ты с этого дня помогать нашей разведке и смерть принять в случае отказа или трусости.
— А разведка-то чья? — спросил Мокасинов.
— Не все одно ль тебе, Мокасинов? Твоя она нынче. Породнился ты с ней теперь навсегда. Хозяин только один у тебя — я. Как прибудет кто и скажет: «Спелые гранаты», знай, что от меня посланный. А ты теперь Вариола № 2 именоваться будешь. Так и подписывайся — «В2». Пиши давай! Расходиться время. Не кряхти. Вот здесь полностью поставь фамилию и имя свое. Так вот! — складывая бумажку вдвое, сказал «хозяин», — Теперь и расчет поначалу. Деньги свои забирай, а золото в другой раз как-нибудь. Освободили мы тебя пока от него. Поссорить с властью может, а мы этого не хотим. Книжки сберегательные и облигации не нужны тебе по той же причине. Если найдут у тебя — привяжутся. Наличными получать будешь. Живи, расходуй на все, что нужно. Работай только. Меня искать не пытайся. Бесполезно. Сам свяжусь, когда нужно будет. И помни: с тропы назад ходу нет. Там только пуля ждет.
