— С кубинской революционеркой? — Отто выпустил дым, почти скрывший физиономию надоевшего вруна.

— Я бы с ней жил, но она мне изменяла. Ты не представляешь, у этих революционеров, как и в СССР, все общее — в первую очередь, постель. И я решил угнать самолет, чтобы сучку заставили глотать аэродромную пыль за то, что она жила с классовым врагом! Однажды, во время тренировочного полета, я шмыгнул в соседнюю страну.

— Как это шмыгнул?

— Очень просто! Я знал, что противовоздушная оборона у них просыпается только раз в день, поутру, а не по тревоге. Официальная версия, конечно, была «летчик сбился с курса, потерял ориентацию, а потом и жизнь…». — Он наклонился и прошептал Отто на ухо: — Я получил баснословный гонорар. Не скажу от кого. Как говорят черномазые, слон не заботится о том, что останется после того, как он прошел.

Отто понимал, что, если даже делить басни Уго на десять, остаток все равно окажется нешуточным.

— Я впечатлен твоей биографией. Братья Райт изобрели самолет именно для таких, как ты!

— Отто, ты не знаешь обо мне главного. — Уго начал пьяно озираться по сторонам. — Я расскажу тебе, но не здесь. Ты видишь, что все они подслушивают?

Однако людей за соседними столиками, находящихся примерно на такой же дозе алкоголя, что и Уго, можно было заподозрить в чем угодно, кроме подслушивания.

Засунув пилота в такси, Отто облегченно вздохнул и пешком отправился на ночной цветочный базар. А через некоторое время уже входил в гостиную Тианы с таким же кровавым букетом гладиолусов, как в свой первый визит.

В записке, приложенной к букету, было всего несколько строк: «Дорогая Тиана! Вы спали, как ангел. Я не решился Вас будить. Отто».

Они ехали по живописной дороге в машине старого Джона, сидя на задних сиденьях. За рулем был черный водитель в яркой рубахе с причудливо подстриженной головой. На бритом черепе высились кусты жестких, как проволока, черных волос, логика расположения которых была понятна только парикмахеру.

Старый Джон периодически покрикивал в сторону черного. Не потому, что тот гнал или не вовремя тормозил, а чтобы была возможность сделать вид, что Джон — водитель более высокого класса. Покрикивал на таком странном языке, что Отто не понимал ни слова.

— У-Цибусисо по национальности ндбеле и лучше понимает, когда я называю его кретином на родном языке, — пояснил Джон. — В его деревне до сих пор расписывают стены домов, чтобы было понятно, кто там живет. Их женщины лучше всех плетут из бисера. Если захочешь, через него можно купить хорошие плетеные сувениры, а еще шкуры антилопы и зебры.

— Не люблю ни шкуры, ни чучела зверей, — поморщился Отто. — В этом есть какая-то некрофилия.

— Значит, ты не охотник! — покачал головой Джон. — Настоящий мужчина должен быть охотником, а ты — немецкий чистюля! Не обижайся, я прикипел к тебе, как к сыну. Ты же знаешь, моя дурная дочь уехала с мужем-прохиндеем в Индонезию, и мы с женой остались на старости лет совсем одни. Раз в год получаем по почте фотографии внуков.

К концу фразы Джон отвернулся к окну, чтобы Отто не видел его глаз. А что может быть страшнее глаз брошенного старика, даже если он богат?

— Я знаю, что такое одиночество, — откликнулся Отто.

— Надеюсь, недолго будешь у нас холостяковать. Я присмотрел тебе девчонку одного своего приятеля — он владеет несколькими магазинами. Помню ее с пеленок, играет на пианино, говорит на всех языках и вылитая Брижит Бардо!

— Джон, вы же знаете, что мое сердце занято, — укоризненно возразил Отто.

— Знаю-знаю, даже готов согласиться на припадочную бурскую вдовушку, если ты останешься ради нее в Йоханнесбурге и будешь приходить показывать мне новые марки!

— Хотите навсегда запереть меня на краю света? — улыбнулся Отто. Ему ужасно нравилось проводить время с Джоном, тот чем-то неуловимым напоминал отца.

— А кто тебе сказал, что центр вселенной в Европе? Ты хоть знаешь, что именно в ЮАР обнаружили окаменелости, которым 2 500 000 лет, и с тех пор называют нашу страну «колыбелью человечества»? — разгорячился Джон. — А знаешь ли ты, что первую на планете пересадку сердца сделал в 1967 году наш кардиохирург Кристиан Барнард?

— Джон, я уже давно не ощущаю себя европейцем, я ведь двадцать лет жил в Алжире, а потом мотался по миру со своими машинами-химчистками.

— Кстати, много ли этих штуковин ты пристроил у нас?

— Пока не много, но мой гениальный бизнес-план рассчитан на работу вместе с пилотом. Представьте себе, мы прилетаем в городок и ошарашиваем его чудесами техники. Как говорил Юлий Цезарь: «Пришел, увидел, победил!» — похвастался Отто. — Я все никак не познакомлю вас с этим пилотом. Он немец, невероятно хорошо летает, но пьяница и бывший наемник.

— Гони в шею! Скажу тебе как профессиональный военный: наемники — самая большая грязь на войне, — замотал головой Джон. — Убивать надо за родину, а не за деньги.

— Согласен с вами. Но все равно я должен полететь в Италию в штаб-квартиру, чтобы утвердить его или другого кандидата: найм самолета с пилотом — это серьезные вложения.

— Ты уезжаешь? — испуганно спросил старик и непроизвольно схватил Отто за руку.

— Всего на пару дней, — успокоил Отто.

— Ведь мы с тобой еще не съездили смотреть белых акул и китов! Скоро они подойдут со своими малышами к самому побережью! А ты был в Голд-Риф-Сити? Спускался в туннеле в шахту?

— Да, Тиана возила меня туда. И еще показывала порт Элизабет.

Он без удовольствия вспомнил Голд-Риф-Сити — городок, построенный вокруг шахты бывших королевских золотых приисков. Там сохранилась исторически достоверная картина золотодобычи викторианских времен с убогими шахтерскими домиками, музеем одежды и быта.

Экскурсионный спуск в шахту выглядел, как прогулка в преисподнюю, в которой добывавшие золото шахтеры работали в таких условиях, словно при жизни были сосланы в ад за тяжкие грехи.

Машина резко остановилась, и Джон заорал на У-Цибусисо на незнакомом языке. Тот начал оправдываться, эффектно воздевая красивые руки и закатывая огромные глаза к небу, потом достал из багажника металлическую канистру и кинулся в лес с быстротой лани.

— Это кретин забыл залить полный бак перед выездом! Ты можешь себе представить, чтобы белый забыл залить бак перед выездом? — кипятился Джон.

— Могу, — улыбнулся Отто. — У меня так было. А почему он побежал в лес? Он рассчитывает, что лев нальет ему бензина? Или он боится вас больше, чем льва?

— Сказал, что знает деревушку, где есть бензин. Лев его не тронет, они с ними как-то умеют договариваться. У-Цибусисо будет бежать и бить в канистру, как в барабан, а львы не любят шума. — Джон посмотрел на часы. — Мы обещали быть у Уинстона в двенадцать, а из-за этого черномазого кретина не поспеем!

— Давайте простим его, тем более, вокруг такая красота.

— Это для тебя красота, а я езжу по этим тухлым дорогам семьдесят лет подряд! Вот ты, Отто, осуждаешь сегрегацию, но они все время ведут себя так, словно у них в голове солома. Знаешь анекдот? Приходит черный к белому и говорит: «У меня двадцать детей, я не могу их прокормить, как сделать, чтоб их больше не было?» Белый советует: «Сделай стерилизацию». Черный отвечает: «У меня нет на это денег». Белый говорит: «Тогда купи банку пива и хлопушку, выпей пиво, выдерни из хлопушки веревочку, засунь в пустую банку и считай до десяти».

Старый Джон показал, как черный выпил пиво, выдернул веревочку из хлопушки, засунул хлопушку в банку пива, и держа одной рукой банку, начал загибать пальцы на другой:

— Черный считает: раз, два, три, четыре, пять! Пальцы на одной руке кончаются, тогда он засовывает банку между ног и загибает пальцы на второй руке: шесть, семь, восемь, девять, десять!

Отто и Джон захохотали так, что автомобиль затрясся.

— Между прочим, имя водителя «У-Цибусисо» означает «Счастливый дар, ниспосланный небесами»! — вспомнил Джон, и они снова захохотали.