У одного станка лейтенант остановился. На этом станке работал комсорг.

— Петров, — обратился к нему Косев, — вы работаете лицом к солнцу. Вам не мешает, когда свет бьет в глаза?

— Пока еще нет, — отвечал юноша, — даже приятно.

— А замечали вы, в котором часу лучи падают на переднюю бабку вашего станка?

— После полудня, часам к трем.

— Всегда?

— Да, почти всегда. Конечно, если день солнечный.

— Недавно в окне возле вас стекло было разбито?

— Нет, не так недавно, недели 2—3 назад.

— Как у вас обстоит с нормой?

Юноша улыбнулся и поглядел на партийного секретаря. Тот ответил вместо него:

— Обыкновенно 150 процентов!

Попрощавшись с Петровым, Косев двинулся дальше, в глубь зала.

Когда они вернулись в директорский кабинет, там на столе лежала груда корешков и две переплетенных тетрадки — документы проходной.

— Ну как? — не утерпел партийный секретарь.

— Снимок сделан около двух часов дня, — ответил лейтенант.

Директор поджал губы, но в выражении его лица не было ни недоверия, ни иронии. Он спросил:

— Как вам удалось это установить?

Косев опять показал ему фотографию.

— Вот, посмотрите, светлое пятно на передней бабке станка. Это от солнца. А вот это темное пятно — тень от разбитого окна, временно завешенного бумагой или картоном. Остальное вы сами видели в цехе.

Лейтенант взял со стола бумаги проходной и начал рассматривать корешки выданных пропусков. На каждом было аккуратно отмечено, в котором часу посетитель вошел на завод и когда вышел.

Косев отложил в сторону февральскую книжку пропусков.

— Эту я должен взять с собой, — сказал он сухо официальным тоном. — А остальные подержите у себя, пока я не сообщу, что их можно вернуть в проходную.

Из книжки, задержанной Косевым, ясно было, что 22 февраля выдан только один пропуск — группе в 30 человек с завода № 36. Руководителем группы был инженер Михайлов. Группа вошла на завод сельскохозяйственных машин в 13.00 ч. и вышла в 17.00.

Подполковник Огнянов удобнее уселся в глубоком кожаном кресле и зажмурил глаза. Веки его нервно подрагивали, мускулы лица были напряжены, челюсти стиснуты, желваки играли на щеках.

На круглом столике посреди его кабинета были разложены вещи, привезенные Везневым после осмотра двух сбитых самолетов: переносный радиопередатчик, пистолет, патроны, пара тяжелых туристских ботинок, две круглые металлические коробки, портсигар, карманный ножик в чехле, гребешок, пачка банкнот, записная книжка, карандаш, карта, маленькая алюминиевая рамка, носовой платок.

Везнев, сидевший против подполковника, внимательно скоблил ножиком уголок фотокарточки на паспорте, привезенном вместе с другими вещами.

— Готово, — тихо произнес он и отложил в сторону ножик.

Подполковник открыл глаза, взял паспорт и осмотрел соскобленный угол фотокарточки.

— Ну что ж, — проговорил он будто про себя, — именно так, как мы и предполагали.

— Да, товарищ подполковник, паспорт не фальшивый. Сменен только портрет. Это паспорт человека в штатском, убитого при падении самолета. В этом я уверен.

— Итак?

— Итак, нет смысла вести поиски на основании данных паспорта. Это чужой паспорт.

— В этом я и не сомневался. Убитый был человек… аккуратный. Гребешок у него в футляре, ножичек в чехле и паспорт в чехле, но сам паспорт грязный, потрепанный. Его долгое время носил кто-то другой. Паспорт истрепан не убитым, а настоящим его владельцем.

Подполковник подошел к окну, невидящими глазами посмотрел на улицу, на играющих там детей и задумчиво сказал:

— Материалов у нас, конечно, немало, но все-таки мы не можем определить, с какой целью послан был сюда этот человек: только в качестве курьера или…

— Только как курьер, товарищ подполковник.

— Вы опять за свое! А какие у вас доказательства?

— Прежде всего снаряжение, отсутствие фотоаппарата.

— Вы кое-что упускаете из виду, Везнев.

— Упускаю? Нет! В этих коробочках, — Везнев протянул одну из металлических коробочек, найденных в каблуке тяжелых ботинок, — 36 катушек пленки для микрофотоаппарата. А где сам аппарат? Нет его! Я очень внимательно искал…

— В вашем рассуждении есть принципиальная ошибка.

— Какая именно?

— Вы слишком поспешно делаете вывод, что аппарата нет, потому что не нашли его. А может быть, он все-таки существовал.

— Но я ведь тщательно искал.

— В этом я не сомневаюсь.

— Где же может быть укрыт этот фотоаппарат? Он, бесспорно, должен находиться где-то в вещах убитого. Но я их вчера исследовал сантиметр по сантиметру. Смотрел даже в швах одежды. А раз аппарата нет, следовательно…

— Что ж тогда? Микропленка привезена для другого, убитый был только курьером. Так, по-вашему?

— Именно так! Всякое другое предположение противоречит фактам.

— А вы нашли зажигалку, авторучку, логарифмическую линейку? — Огнянов стукнул пальцем по портсигару, по записной книжке и по алюминиевой рамке.

— Но таких предметов вообще там нет.

— Нет, потому что вы не могли их найти. По всему видно, что они должны были быть. Посмотрите на вещи этого человека! Он курильщик, у него мундштук. Неужели тот, кто носит каждую мелочь в футлярчике или чехольчике, станет закуривать от…

— Может быть, вы правы, — задумчиво произнес капитан Везнев.

— Раскройте еще раз его записную книжку. На последней странице запись сделана чернилами. Посмотрите на внутренний карман его куртки. Край кармана слегка потерт. Это конечно, от авторучки, которую убитый носил с собой. А где же авторучка?

Капитан слушал внимательно. Он уже начал колебаться, но все-таки спросил:

— А откуда вы взяли, что была линейка?

— Вот вам часть ее. — Огнянов подал ему маленькую алюминиевую рамку. — Это движок логарифмической линейки.

Он вынул из ящика стола длинную и узкую коробочку.

— Вот — сравните! Движок!

Капитан вынул из коробки счетную линейку, снял с нее движок, потом осмотрел и привезенную рамку.

— О-о-о! — удивленно воскликнул он.

— Что такое?

— Здесь, кроме пружинки, еще… зубчик.

— А почему зубчик оказался на обыкновенной счетной линейке?

— Не понимаю, к чему он там.

— Ну видите?

Везнев смущенно промолчал.

— Однако, зачем нужна логарифмическая линейка человеку, который, судя по паспорту, агроном? — продолжал Огнянов.

— Не могу понять.

— Ага, вот видите!..

Везнев опять ничего не ответил.

— Конечно, вы не нашли зажигалку, авторучку и линейку не потому, что искали, спустя рукава, а потому, что… их кто-то взял еще до того, как вы пришли на место.

Везнев напряженно размышлял. Он припомнил следы крестьянской обуви возле самолета, но предпочел ничего об этом не говорить.

— Отчего я прихожу к таким выводам? — продолжал Огнянов. — На основании имеющихся данных. Вот, например, линейка. Она была без коробки. Вероятно, во внутреннем кармане куртки. Когда тело выпало из самолета, линейка полетела вперед, порвала карман, а движок застрял в подкладке кармана. Линейка не такая маленькая штука, вы не могли бы не найти ее, если бы она не была до вас взята кем-то.

— Это те двое! — вырвалось у капитана Везнева.

— Какие двое? О ком вы говорите?

— На месте падения самолета, — смущенно произнес капитан, — милиционер застал двух местных крестьян, пришедших раньше него.

В эту минуту вошел лейтенант Косев, раскрасневшийся, с капельками пота на лице. Огнянов, как ни был поглощен работой, встретил его теплой улыбкой. К юному лейтенанту он испытывал особые симпатии, может быть, потому, что это был самый младший из его помощников.

— Ну как? Проверили?

— Да, проверил. Опять получается тридцать человек, — отвечал Косев.

Изучив доклад, привезенный лейтенантом из поездки на завод в Русе, Огнянов поручил ему продолжить разведку и подробно выяснить, какие работники завода № 36 приезжали в Русе 22 февраля.