Еще больше, чем форма инструмента, поразил ее вид самого китайца. Прежде он одевался всегда скромно, во все серое, а сейчас на нем было длинное шелковое одеяние, переливающееся всеми цветами радуги. Пистис глядела на него с восхищением следя за каждым движением его тонких пальцев, которые то закрывали, то открывали отверстия у основания свистулек.
Китаец играл так самозабвенно, словно, кроме музыки, для него ничего не существовало, и девушка была уверена, что он ее не заметил. Но, закончив играть, он с легкой улыбкой кивнул в ее сторону. Она отскочила от двери как ужаленная и быстро заклеила дырку.
Назавтра она целый день ходила по городу. Когда вернулась в гостиницу, взяла книгу и растянулась на кровати. Но чтение не шло. Ее тянуло увидеть, чем занимается китаец. Наконец она не выдержала. Встала, оторвала ленту и припала к отверстию.
Китаец танцевал. На нем была только набедренная повязка, а его обнаженное тело лоснилось, словно намазанное маслом. Пистис впервые видела такой танец, не похожий ни на арабские, ни на европейские. Больше всего это походило на балет, но все движения были такие медленные, словно танцора окружал не воздух, а густая прозрачная жидкость. Движения китайца были, однако, очень выразительны: глядя на него, Пистис словно видела воочию, как он то чешет конскую гриву, то хватает за хвост улетающую птицу, то превращается в журавля и широко расправляет крылья. Время, казалось, остановилось; она в восхищении глядела и глядела, не в силах оторваться.
Когда китаец закончил, он снова слегка поклонился в ее сторону. Она тихо хлопнула в ладоши, а затем опять залепила отверстие лентой и вернулась в постель. Но уснуть долго не удавалось; перед глазами у нее стояло поблескивающее, гладкое тело мужчины и твердые мускулы, играющие под кожей. Она проснулась с уверенностью, что должна отблагодарить китайца за эстетическое наслаждение, которое он доставил ей своей игрой и танцем; Когда настал вечер, Пистис сорвала с отверстия ленту и слегка постучала в дверь. Затем уселась перед нею на полу и запела.
Коптский язык давно вышел из употребления; уже триста лет копты говорят исключительно по-арабски. Но Пистис ощущала себя дочерью своего народа, поэтому не хотела петь китайцу по-арабски. Она решила спеть древний коптский гимн, основанный на том, что все семь гласных по очереди выпеваются на разные тона. Такие гимны, лишенные инструментального сопровождения, по сей день можно услышать коптских церквях по всему Египту.
Пистис не знала, слышит ли ее китаец. Но когда умолкла до нее донеслось приглушенное хлопанье в ладоши. Она склонила голову, счастливая как никогда.
В тот вечер, лежа в постели, она размышляла, чем бы угостить соседа в следующий раз. Ее голос еще никогда не звучал с такой силой, но она испытывала чувство неудовлетворенности – игра и танец китайца, казалось ей, на много порядков выше, чем ее пение. То, что было в девушке арабского, подсказало ей, каким танцем она доставит мужчине наибольшее удовольствие. Пистис не знала только, достанет ли ей отваги.
Поутру она вышла в магазин, после чего весь день провела за шитьем. После множества примерок и переделок расшитое цехинами серебряное платье было готово. Вечером она постучала в дверь, сорвала ленту и принялась танцевать.
Первые шаги у нее получились довольно неуверенно, хотя танец живота она исполняла не впервые. Укрывшись за машрабией, она не раз видала египетских танцовщиц, которые развлекали таким образом отцовских гостей, а потом, когда никто не видел, повторяла их движения перед зеркалом. Конечно, репетировала она без аккомпанемента, так что и на этот раз отсутствие музыки ей не мешало; ритм она задавала себе, щелкая пальцами. Но впервые она сознавала, что ее кто-то видит, и вся дрожала.
Постепенно, однако, она втягивалась все сильнее, пока не дошла до полного самозабвения и не впала в транс. Еще ни разу она не танцевала с такой экспрессией, не двигала бедрами в таком ошеломляющем темпе, не заставляла свою маленькую грудь так резко содрогаться. Она чувствовала, что делает это гораздо лучше, чем многие профессиональные танцовщицы, и страшно собой гордилась. Когда же она закончила и низко поклонилась, задыхаясь и обливаясь потом, из-за двери донеслись восторженные аплодисменты. Пист радостно улыбнулась, счастливая, что китайцу понравилось ее выступление.
Она уже собиралась уйти от двери, чтобы умыться и переодеться, но тут в дверь постучал уже сосед. Она подбежала посмотреть, что тот ей покажет.
Китаец сидел на полу напротив двери и медленными движениями тонких пальцев гладил себя по обнаженному, жестко торчащему члену.
Пистис рефлекторно отшатнулась – еще ни разу она не видала мужчины с эрекцией, если не считать нескольких непристойных миниатюр, на которые наткнулась как-то раз в одной из старых книг в отцовской библиотеке. Но сразу же подумала, что нельзя упустить такой случай восполнить пробелы в своем образовании, и с интересом прильнула к отверстию.
Она глядела то на полуприкрытые глаза китайца, то на его напряженный член, то на все быстрее двигающиеся пальцы. Почувствовала, что у нее пересыхает в горле, а соски твердеют. Почти бессознательно она начала поочередно сжимать их одной рукой, а другую засунула в обшитые цехинами трусики и стала осторожно массировать себе лонный бугорок. Когда почувствовала под пальцами знакомую липкость, движения ее ладони сделались сильнее.
Вдруг она увидела, как по лицу мужчины пробегает болезненная судорога, а вскоре из его члена брызнула белая струя. Китаец вскрикнул и отпустил свой инструмент, но тот продолжал содрогаться, как бы движимый таинственной силой независимо от воли мужчины.
Пистис кончила в тот же миг, что и китаец. Ее оргазм был так силен, что она чуть не потеряла сознание. На подгибающихся ногах она добрела до постели, укрылась покрывалом и провалилась в сон.
Назавтра, вернувшись из города в гостиницу, она убрала номер и уселась с книгой на кровати. Вдруг вспомнила, что вчера вечером забыла заклеить дырку. Хотела сделать это сейчас, но когда взглянула на дверь, заметила в дырке глаз. На мгновение он скрылся, заметив, что она глядит в его сторону, но тут же появился снова. Пистис пожала плечами и продолжала читать.
Но глаз, вглядывавшийся в нее, как будто чего-то требовал. Провоцировал. В конце концов она поднялась с кровати, встала перед дверью и принялась эротично раздеваться. Уже совсем голая, она несколько минут гладила себя по телу, чувствуя, как ее возбуждение нарастает с каждой минутой. Наконец бросила подушку на пол, уселась напротив двери и развела бедра. От сознания, что кто кто-то на нее смотрит, она вся взмокла. Засунув внутрь два пальца, она поднесла их к губам и облизала. Почувствовала кисловатый вкус. Собственный вкус. Еще никогда она не делала ничего подобного.
Потом послюнила один палец и, оттягивая другой рукой складку кожи, начала легонько, круговым движением водить им по клитору. (Как дочь прогрессивного человека она в отличие от большинства коптских девушек не подвергалась операции клиторидэктомии.) Вскоре она почувствовала дрожь в бедрах. Кончив с громким криком, она припала к дыре в дверях, чтобы увидеть, что делается с китайцем. Тот сидел голый на полу, блаженно улыбаясь. Его член успел уже съежиться и лежал на бедре мягкий, безвольный, и только длинный мокрый след у его головки, похожий на тот, который оставляет улитка, свидетельствовал, что и он кончил тоже.
Назавтра Пистис должна была переезжать из гостиницы в общежитие, но отказалась, не желая прерывать общение с китайцем. Ей хотелось придать этому знакомству более традиционный характер. Но она не знала, как это сделать.
Воспитанная в арабском мире, она не представляла себе, что, услышав шаги китайца по коридору, можно открыть дверь и позвать:
– Привет! Меня зовут Пистис. Не зайдешь ко мне на чашку чаю?
Она не знала: то ли соседа устраивает лишь такая форма общения с нею, как до сих пор, и он не стремится переносить контакты в другую плоскость, то ли он стесняется, то ли не умеет заговорить первым. Как бы то ни было, встречаясь с ней в коридоре, он всякий раз съеживался и – мелкий, невзрачный, пахнущий рыбой – без единого слова проскальзывал мимо.
