Остальным гигантам судьба гномиков, мелких лесных дикарей, которыми закусывали циклопы, была совершенно по барабану; употребление их в пищу тоже не считалось чем-то предосудительным. Забеспокоились они лишь тогда, когда парочка циклопов за скромным завтраком извела гномиков в целой округе, после чего на амбары налетело голодное воронье.
В те времена по свету ходило много странных существ, которых добрый Бог сотворил раньше и все еще не решил, оставить их или ликвидировать. Среди них был птицеконь – пестрое создание с конским телом и птичьей головой, завершавшейся острым клювом. Он жил в замке у короля гигантов и служил ему курьером. Когда король отправлял его с важным поручением, перед птицеконем обычно шла… хм… «киска». Сейчас это слово значит не то, что прежде, а в те времена так называли удивительных голых монстров с женским телом, круглой лысой головой без лица и небольшими крылышками вместо рук. Существа эти были в общем-то бесполезны: крылья у них были слишком маленькие, чтобы летать, зато из-за отсутствия рук они не могли выполнять чисто женскую работу – рубить дрова, пахать и сеять. По этой причине кисок чаще всего использовали вместе с птицеконями в качестве курьеров. Голыми они ходили не потому, что у них не было ушей и никто не мог им сказать, что нужно одеться, и даже не потому, что у них не было глаз и нечем было увидеть, что они голые. Они просто не знали стыда, как животные. Кроме того, в те времена было очень тепло, и большинство людей тоже обходились без одежды. Чтобы киска, отправляясь в дальнюю дорогу, не стерла себе ног при ходьбе, к каждой ступне ей прибивали гвоздем кусок дерева подходящей формы. Это делали потому, что ни сапог, ни сандалий на ремешках еще не придумали. Киски не жаловались, что им больно, и не только потому, что у них не было рта; они в самом деле от этого не страдали. Кони тоже ведь не протестуют, когда им прибивают подковы.
Королевича, у отца которого жил упомянутый птицеконь, звали Троеглазом, потому что у него было три глаза. Как все гиганты, он был высоким, а сверх того – красивым, сильным и мудрым. Жилось ему совершенно счастливо, потому что в те времена книг еще не знали, так что он мог с утра до вечера носиться по лесам и бить баклуши.
Родители думали, что юноша женится на дочери их друга государя королевства, лежащего за семью лесами и семью горами. Это была необычайно красивая и умная девушка по имени Четвероглазка – у нее было четыре глаза, размещенных с разными промежутками вокруг головы. Поэтому она даже не оглядываясь, знала, что делается у нее за спиной. Королевич и королевна знали друг друга с детства (они виделись на разных королевских собраниях), очень любили друг друга и тоже думали, что когда-нибудь поженятся. Единственный недостаток Четвероглазки состоял в том, что она была плоская как доска, но королевич полагал, что как-нибудь к этому привыкнет.
Так было до той поры, пока однажды он не повстречал в лесу циклопку необыкновенной красоты. Скрытый за толстым стволом развесистой петрушки, он следил, как она с помощью тонкого прутика вытаскивает из норы визжащих гномиков, откусывает им сперва головы, затем по очереди все конечности и на закуску кладет в рот их толстые, истекающие кровью тельца и аппетитно хрустит. Глядя на ее огромные голые колышущиеся груди, на мощный голый выпяченный зад, королевич едва мог удержаться, чтобы не выскочить из-за дерева и ее не облапить. Он чувствовал, что еще мгновение – и он кинется и возьмет ее здесь и сейчас, пусть даже это вызовет войну с циклопами.
Однако когда минуту спустя девушка поднялась с колен и послала в его сторону томный взгляд своего единственного глаза, облизывая при этом губы, багровые от крови гномиков, королевич осознал, что вовсе не хочет овладеть циклоп-кой в лесу – а хочет жениться на ней и провести с нею остаток жизни. Тогда он подошел и представился. К его большой радости оказалось, что циклопка вовсе не простолюдинка, а королевна, дочь повелителя циклопов. Троеглаз знал, что в такой ситуации его родители – несмотря на неприязнь к циклопам – не смогут протестовать.
Королевну звали Одноглазкой. Она сказала ему, что готова обдумать его предложение при одном условии: он должен отдать ей какой-нибудь из трех своих глаз.
– И не подумаю! – воскликнул Троеглаз, развернулся и побежал размашистыми скачками в сторону отцовского замка.
Всю ночь он провел в сомнениях и в конце концов пришел к выводу, что желание циклопьей королевны вовсе не такое уж глупое. Во-первых, если отдать ей один глаз, девушка перестанет быть циклопкой, а тогда у его родителей не останется уже совсем никаких возражений. Во-вторых, разве не справедливо, чтобы у него и у его избранницы глаз было поровну? Ведь в обществе Четвероглазки (хотя он никогда в этом не признавался) ему всегда казалось, что он хуже нее – ведь у него на один глаз меньше. Поутру он выковырял себе средний глаз. Затем вызвал птицеконя, положил глаз ему на спину и велел отнести королевне циклопов.
Хочешь не хочешь, птицеконь и киска пустились в дорогу. Киска, как обычно, шагала впереди; птицеконь с глазом королевича поспешал за ней. Глаз боялся упасть, поэтому старался держаться крепче, но никакое несчастье не омрачило путешествия. Спустя несколько дней они добрались до замка короля циклопов и предстали перед Одноглазкой. Та ужасно обрадовалась.
– Вас прислал Троеглаз, да? – спросила она, после чего сняла глаз со спины птицеконя и пристроила его у себя на лице.
Казалось бы, вот и сказке конец: Троеглаз перестал быть троеглазым, а Одноглазка – одноглазой; как у самых первых людей на свете, у них теперь у каждого было по паре глаз. И поскольку у нас тоже по паре глаз, можно было бы думать, что мы их потомки. Ан нет.
И дело вовсе не в том, что добрый Бог выглянул из-за туч, увидел их, впал в гнев, что они посмели вмешаться в Его творение, и поразил обоих молнией. Добрый Бог ничего не увидел, потому что все это время играл в шахматы со своим любимым ангелом Сатаниэлем.
Просто, выбежав из замка и посмотревшись в ближайший пруд, циклопка убедилась, что с парой глаз она себе совсем не нравится. Ведь по паре глаз бывает у коров и прочих подобных животных, а она совсем не корова, хотя каждая ее грудь больше, чем вымя откормленной голландской буренки Кроме того, вопреки своим ожиданиям она совсем не стала лучше видеть. Так что циклопка заявила птицеконю и киске (последней – зря, она ведь ничего не слышала), чтобы те вернулись к королевичу и передали ему: она станет его женой лишь тогда, когда он подарит ей еще один глаз.
Выслушав рассказ птицеконя, королевич впал в страшный гнев. Он мерил комнату большими шагами, проклиная Одноглазку, пока до него не дошло, что она уже не Одноглазка. Тогда, помня о размерах ее бюста, он стал называть ее Сисястой. Мы тоже с этого места будем ее так называть.
Королевич клял Сисястую на все лады, но всякий раз, стоило ему произнести ее имя, перед глазами у него вставали ее огромные, раскачивающиеся груди. Хотелось их тискать, кусать, припадать к ним лицом. Он не мог спать, не мог есть, только о них и думал. В конце концов взял палку, заострил конец и выковырял себе еще один глаз. Снова вызвал птицеконя, положил глаз ему на спину и велел отнести его дочери короля циклопов.
Птицеконь с киской снова пустились в дорогу. Когда весть о том, что королевич отдал Сисястой второй глаз, разнеслась по округе, и люди, и звери решили, что он идиот. Даже малые дети, завидев птицеконя, переставали сосать пальцы, тыкали этими пальцами в него и обзывали носителем глаза идиота. Отец королевича, который отнесся к тому, что сын выковырял себе один глаз, как к глупой юношеской выходке – вроде татуировки или трех дырок в ухе, – увидев его без двух глаз, страшно разгневался.
– Не хочу сына-циклопа! – вскричал он и выгнал его из замка.
Но королевич пылал такой страстью к Сисястой, что особо не огорчился. Он поселился в пещере неподалеку и каждое утро садился у дороги, с нетерпением высматривая своих посланцев.
