Да проще того: прекратились американские поставки, и в 1946–1947 гг. голод действительно начался, несмотря на то что мужики с фронтов в деревни возвращались, да и промышленность после окончания войны стала не только танки, а и тракторы и грузовики производить. Это — мирное время. А если бы военное (в условиях войны с Америкой)?
О том, что советская экономика, как и немецкая, была рассчитана на блицкриг, говорилось тоже (на что еще можно было рассчитывать при такой организации тыла?). А вот еще несколько деталей.
21 июня 1941 г. заседание Политбюро, посвященное завершению последних приготовлений к «освободительной» войне, постановило призвать в армию еще 800 000 резервистов — разумеется, из колхозов: не работников же военных заводов в армию призывать (а других в советской промышленности в 1941 г. практически не было). Создав громадные фронты, Сталин нарушил и без того неустойчивый баланс между гигантской армией и разоренным, истощенным сельским хозяйством. Когда началась война и была объявлена открытая мобилизация, до 70 % мобилизованных составляли сельские жители (Там же. С. 10–11). Хотя бы поэтому, пишет В. Суворов, Сталин не мог откладывать вторжение в Европу до 1942 г.
Кстати, и замена мужской рабочей силы в тылу на женскую, начатая осенью 1939 г., когда Паша Ангелина бросила свой знаменитый клич «100 000 подруг, на трактор!» (в действительности на трактор пришло целых 200 000 подруг) (Суворов В. День-М. С. 210 211), гораздо успешнее проходила в сельской местности, чем в городах. Так, в Алтайском крае в первую же неделю войны в каждом районе обучалось на механизаторов по 700–1000 женщин (90 % трактористов и комбайнеров уже в начале войны было призвано в армию). Это и понятно — квалифицированных промышленных рабочих надо готовить достаточно долго. Чтобы и в промышленности провести такую же замену, надо было начинать не в 1939 г., а раньше (и начали, но все же не в таких масштабах, как требовалось) (АнисковВ.Т\ Жертвенный подвиг деревни. С. 10–1.5; Бунин К Гроза. С. 212).
Операция «Гроза» давала возможности кормиться за счет новых территорий, которые предстояло захватить в Европе (Ледокол. 2002. С. 292–294). (Европа 1941 г. еще не была разорена войной, точнее, этот процесс только начинался). Вообще, о том, что продовольственное, тыловое, медицинское снабжение Красной Армии в годы Великой Отечественной войны удалось наладить только благодаря поставкам союзников, мы уже говорили. Впрочем, поставки США в СССР набрали военный размах уже в 1939 г. и до самого 1945-го не уменьшались — непонятно, чем предвоенные поставки отличались от военных (Последняя республика. С. 192–193). Помимо американских поставок, сама операция «Гроза» была задумана как самообеспечивающаяся операция за счет подножного корма в захваченных странах Европы — «как гигантский разбойничий набег, предполагавший снабжение армии захваченными ресурсами» (Бунин К Гроза. С. 336).
Вообще-то способ не такой плохой. Наполеон тоже не таскал с собой огромных обозов и обеспечивал армию за счет грабежа мирного населения (стало крылатым его выражение о том, что «война должна кормить себя сама») — этим, кстати, объясняется высокая мобильность его армии, удивлявшая противников. Но этот подход к снабжению срабатывал там, где мирное население после разгрома армии снабжало завоевателей всем необходимым — в Италии, Австрии, Пруссии. А если обеспечить армию за счет местного населения по каким-то причинам невозможно? Например, в Испании, где, во-первых, страна бедная, где и в мирное-то время большую армию не прокормишь, а тут еще и весь народ взялся за вилы и не то что кормить — просто терпеть на своей территории французов не желает.
Ну, ладно, Испания — страна небольшая, да и Франция рядом, поэтому там кое-как снабжение наладили. Но вот Наполеон — в России, где армия и население ведут «скифскую войну», опустошая свою территорию на пути неприятеля. Известно, что с Наполеоном в России приключилось. Но между Россией и Францией — еще Германия; в 1813 (отчасти уже в 1812) г. и немцы, проникнувшись патриотическим духом, французов кормить отказались. И пришлось Наполеону из-под Лейпцига уносить ноги во Францию.
Вот и Сталин, начни он в 1945 г. войну со вчерашними союзниками, попал бы в ту же ловушку. Когда в 1941 г. Гитлер нанес упреждающий удар и воевать пришлось не в Европе, а на своей разоренной коллективизацией и подготовкой к войне территории, положение исправили поставки союзников. А в 1945-м, наступая по уже разоренной Европе и не имея, естественно, поставок из Америки, на что Сталин мог рассчитывать? В 1941 г., готовя вторжение в не разоренную еще Европу и при наличии поставок из Америки, Сталин не мог ждать до 1942 года. А что уж говорить о вторжении в Европу 1945 г., разоренную войной, и без поставок союзников?
Итак, еще раз: вспомним все, о чем говорилось в двух предыдущих главах, и спросим: много ли было шансов выиграть такую войну. Правильно. Вот и Иосиф Виссарионович так подумал. И не в меру пылкого Жукова, который, при всем уважении к нему как к полководцу, все же государственным мышлением не обладал, осадил.
Вообще русские и немецкие военные и политики всегда отличались от западных тем, что переоценивали свои силы и недооценивали противника, тогда как западные — как раз наоборот, переоценивали противника и недооценивали себя. О том, как переоценивали свои силы немцы, написано достаточно и более чем достаточно; что же касается сравнения советских и западных военачальников, то рекомендую посмотреть двенадцатитомник «История Второй мировой войны» и найти планы советского командования на вторую половину 1943 г. (на картах). Там, в частности, планировалось в октябре 1943 г. достигнуть Минска и Вильнюса (История Второй мировой войны. Т. 7. С. 144) (реально это удалось, как известно, только в июле 1944 г.)
А вот союзники на 1944 г. планировали на Тихом океане достигнуть только Марианских островов — на самом деле они уже в октябре 1944 г. начали освобождение Филиппин. На освобождение Франции по планам союзников отводилось 11 месяцев, на практике же ушло три — с начала июня по начало сентября 1944 г. — по первоначальным планам к этому времени они только собирались освободить Нормандию и Бретань и дойти до Парижа, а на юге пройти от Марселя до Лиона (Там же. Т. 9. С. 24–25). Обращение Черчилля к Сталину за помощью 6 января 1945 г., т. е. уже после того, как немецкое наступление в Арденнах было остановлено — тоже показатель. И силы и способность к сопротивлению Японии в 1945 г. союзники тоже переоценили (хотя есть и другая версия событий на Тихом океане 1945 г., изложенная в XIII главе), иначе не стали бы просить Сталина вступать в войну. Правда, он бы, скорее всего, сделал это и без их просьбы…
Но есть и разница между немцами и русскими. Немцы переоценивали свои силы, так сказать, на государственном уровне, а русские — только на местном, на государственном — достаточно редко. Именно поэтому Германия проигрывала войны часто (а вовсе не потому, что немцы не умеют воевать, как считает Виктор Суворов (Очищение. С. 147)), а Россия — редко. Как только Россия переоценивала свои силы и ставила себе неподъемные задачи, так достаточно быстро получала по зубам. Завоевание же мирового господства — задача неподъемная по определению.
Виктор Суворов много говорит о том, что советская пропаганда, расписывая нашу «отсталость» 1941 года и нашу «неготовность» к войне, льет грязь на собственную страну. Но у такого пропагандистского трюка есть ведь и обратная сторона. В самом деле, если уж при такой первоначальной «неготовности» мы все же победили, так, наверное, для СССР невозможного нет вообще! А если узнаешь, что на самом деле СССР к войне был готов как никто другой, то картина получается несколько иная.
Хоть Сталин и внушал советским людям, что для них нет ничего невозможного, сам-то он границы возможного очень хорошо видел. В отличие от авантюриста Гитлера, который, тоже внушая немцам нечто подобное, в конце концов и сам в это поверил, Сталин о пределах возможного имел весьма четкое представление. И, начиная войну, тщательно взвешивал соотношение сил. Поэтому и умер своей смертью на вершине власти, а не в бункере от крысиного яда. Давайте не будем считать себя умнее Сталина.
