Что ж, еще существовала возможность, что он решит закончить на сегодня представление. Еще существовала возможность, что он вспомнит меня и не будет наглеть, правда в этом случае игру я сразу проигрывал и на мясо отправляли не только жеребца, но и меня.

Поэтому я крепко сжал коленями бока гнедого и плотнее уселся в седло.

Жеребец взвился как смертоносный самум, превратившись в сплошные копыта, зубы и шум.

Ну, первая часть моего плана сработала. Оставалось продержаться на спине жеребца, пока не кончится песок.

Я смутно слышал, как кто-то хохотал и кричал. Смутно видел горящие глаза и раскрытые рты. И уже совсем с трудом замечал, что кольцо людей расширяется, расширяется… оставляя жеребцу простор для действия. В том, что я рисковал жизнью, я уже не сомневался. Жеребец собирался выложиться полностью, чтобы сбросить меня со всей жестокостью, на какую был способен.

– Глупое отродье Салсетской козы…

скачок – скачок – прыжок

– Хочешь лишить меня возможности иметь детей…

дыбы – удар задом – дыбы

– Хочешь пойти на мясо…

прыжок – удар задом – прыжок

– Я из тебя мерина сделаю…

закидка – дыбы – закидка

– Ты самонадеянное отродье…

мощный удар задом Ну и разумеется меня кинуло вперед. Я врезался в лошадиную голову, потом, помотавшись из стороны в сторону, рухнул в седло. Как мне хотелось слезть…

И жеребец мне в этом помог.

Когда вы взлетаете над седлом, перед приземлением не всегда ясно, что будет выше: шея или круп. Вы понимаете только, что каким-то образом отделились от вашей лошади, по несчастью или жестокому умыслу, и теперь зависли, хотя и ненадолго, в воздухе. После кувырка какое-то время вы не понимаете, где верх, где низ…

…пока наконец не приземляетесь.

Я рухнул.

Думая: «Тупое отродье Салсетской козы, теперь тебя съедят».

А потом я вообще перестал думать, потому что жеребец стоял рядом, обнюхивая мое окровавленное лицо.

Аиды, один удар подкованного железом копыта, и мне не танцевать никогда.

И не только не танцевать.

Он раздул ноздри над моим лицом, горячее дыхание коркой запекало кровь под носом. Гнедой глубоко вздохнул, а потом шумно фыркнул, обдавая лицо влагой.

Я сел, ругаясь и пытаясь стереть кровь и слюну. В конце концов кто-то протянул мне влажную тряпку. Владелец жеребца успел поймать гнедого и снова подвести его ко мне, пока я поднимался на ноги.

Я посмотрел в невинные черные глаза.

– Позволь я куплю его у тебя, – попросил я Северянина. – Может он и выиграл, но я не прощу себе, если его отправят на мясо.

Северянин с усмешкой наблюдал, как я вытираю лицо.

– Слушай, если бы я был бесчестным человеком, я бы согласился и взял твои деньги, но я себя уважаю, – он протянул мне повод. – Он тебя, конечно, сбросил, но случилось это после того, как кончился песок, – я застыл, зажав в правой руке повод, а Северянин засовывал мне в левую кошелек. – Я взял свою долю, – сообщил он, – оставшееся – твое, – Северянин покосился на жеребца. – Он тебя убьет, не успеет кончиться зима.

– Или мы убьем друг друга, – я повернулся и прошел через толпу глазеющих, разбиравшихся с проигранными или выигранными деньгами. Я подвел жеребца к Дел.

Она стояла, прижав к себе перевязь и меч. Увидев меня, Дел слабо кивнула, взяла тряпку из моей руки и потянулась вытереть кровь.

– Не так уж плохо, – сказала она, – но ты рисковал. Случись это на один прыжок раньше, и ты потерял бы и его, и кошелек.

– Раньше, позже… Не имеет значения, баска. Никто ничего не заметил.

Дел похлопала жеребца по морде.

– Хорошо поработал. Выиграл кошелек, получил лошадь… остается купить лошадь для меня.

Где-то рядом раздалось:

– А как же я?

Дел обернулась.

– Массоу, – удивилась она и с бесконечной нежностью сказала: – Массоу, ты поедешь с Киприаной и твоей мамой.

Голос Массоу звучал вызывающе.

– Я хочу с вами.

– Ты не можешь, – вздохнула Дел. – Тигр и я должны идти к Высокогорьям, далеко за Перевал Грабителей, а ты поедешь в Кисири с мамой и сестрой.

– Я не хочу.

– Массоу…

– Я не хочу.

Жеребец наклонил голову и укусил его.

На самом деле укусом я бы это не назвал. Получилось чуть сильнее, чем щипок. Гнедой просто опустил морду, дотянулся до правого плеча Массоу и прихватил. Дел закричала. Я выругался. Массоу взвизгнул, а потом изо всех своих силенок врезал жеребцу по носу.

Такой ответ, разумеется, гнедому не польстил, и он – понятно удивленный – яростно отпрянул назад, соответственно рванув повод, что заставило мою руку, которая этот самый повод держала, резко разогнуться (аиды, я ведь мог получить и вывих). Я метнулся в противоположную сторону, едва не упав, и, повиснув на поводе, обругал гнедого от ушей до копыт.

Проходившего мимо бывшего владельца жеребца эта сцена, кажется, здорово повеселила.

Дел, тем временем, пыталась исследовать плечо Массоу, а Массоу было не до нее – он молча плакал. Это были слезы гнева, а не боли и страха. Его лицо пошло красными пятнами, голубые глаза яростно заблестели, обе ручки он стиснул в кулачки и, отстранив Дел, шагнул к жеребцу.

Жеребец, конечно, отступил. Поскольку мы с ним были соединены посредством повода (и я не собирался с ним расставаться), я тоже отступил. Я не горел желанием оказаться между животным, сильно превосходившим меня по весу, и мальчиком, едва доходившим мне до пояса, которые решили выяснить отношения. Участие в таком конфликте я считал ниже своего достоинства.

– Хватит, – раздраженно потребовал я. – Я знаю, Массоу, он тебя укусил, и мне очень жаль, что так получилось, но если ты еще раз попытаешься ему врезать, укусом дело не ограничится.

Массоу бросил что-то злое на неподдающемся расшифровке Северном языке, повернулся и убежал, оставив меня в обществе Дел.

Я осторожно выжидал.

– С моей стороны глупо было думать, – тихо начала она, что у лошади воспитание лучше, чем у хозяина.

Аиды. Так по ее мнению я во всем виноват.

– Дел, ну брось… Откуда мне было знать, что ему так не понравится мальчик? Он меня о таких выходках никогда не предупреждает, он все делает молча.

Хорошо зная Дел, я понял по ее голосу, насколько она разъярена.

– Может для всех было бы лучше, если бы ты проиграл.

– Ну нет, – сразу запротестовал я. – Если бы я проиграл, жеребец стал бы чьим-то ужином.

Поднятые брови и поджатые губы сказали мне, что именно об этом она и мечтала.

Я кинул на гнедого хмурый взгляд, когда тот ткнулся носом мне в спину.

– Ну брось, Дел…

Она тут же прервала меня:

– Я иду взглянуть, как чувствует себя Массоу. Не думаю, что укус серьезный, но все же…

Я махнул рукой.

– Знаю, – сказал я, – знаю. Можешь больше ничего не говорить, баска.

– Кому-то придется просветить тебя на этот счет, – она сунула перевязь мне в руки и кинула убийственный взгляд на жеребца. – Следи за своей лошадью.

Я глубоко вздохнул и, глядя ей вслед, отпихнул морду жеребца, с аппетитом жевавшего ремень перевязи.

– Ну что, доволен?

Жеребец решил не отвечать.

Кто-то остановился рядом со мной.

– Я бы посоветовал следить за ней, а не за лошадью.

Я с минуту соображал, а потом понял, что высказывание относится к последним словам Дел. Значит кто-то слышал наш разговор. А поскольку разговаривали мы негромко, остается предположить, что он просто подслушивал, следовательно хотел что-то услышать.

Я обернулся. Рядом со мной стоял парень, самоуверенный, сильный и привлекательный. Я таких людей ненавижу по множеству причин.

Он косо взглянул на меня своими голубыми глазами, ожидая ответа. Я молча смотрел на него.

Его это развеселило, он улыбнулся. Улыбнулся, как я понял, самому себе, но смотрел прямо на меня.

– Ну да, – сказал он с иронией. – Южанин не говорит на Северном.

Он использовал язык жителей Границы, а не чистый язык Высокогорий, значит он хотел, чтобы я понял его, из чего я сделал вывод, что парень сознательно напрашивался на неприятности.