— Вы, коммунисты, закалившиеся в горниле русской революции, куда опытнее нас. В Пюшпёкладани меня просто поражала решительность товарища Самуэли, — лебезил Бём. — Он… как бы это выразиться… схватил гидру прямо за глотку… Если бы Правительственный Совет возложил борьбу с контрреволюцией на пего, я бы горячо поддержал такое решение!

Самуэли буквально валился с ног от усталости. Слова Бёма доходили до него сквозь тяжелую пелену. Он ожесточенно тер виски, стараясь взбодрить себя и хоть немного сосредоточиться. Но прежде чем он понял, что произошло, новый главнокомандующий уже вышел из кабинета.

— Умывает руки, — проворчал Кун, плотнее прикрывая за ним дверь, — А может, просто не хочет или боится бросить вызов контрреволюции.

— Не скатывается ли он снова в болото оппортунизма?! — не сдержав себя, вспыхнул Самуэли.

— Может быть, может быть, — неопределенно ответил Куи. — Но в одном он прав: если вы, Тибор, возьмете на себя эту задачу, мы сможем спать спокойно. Вы и впрямь больше любого из нас подходите для этой роли. Оставьте себе спецпоезд, он обеспечит вам возможность быстро передвигаться, а стало быть, оперативность. Забирайте два взвода отважных бойцов-ленинцев, которые уже сопровождали вас, и беритесь-ка за дело. Только вы, Тибор, способны пореволюционному, или, как говорят у нас, «по-самуэлевски», справиться с контрреволюцией. Что касается полномочий и прочих формальностей…

Тибор стиснул руками голову.

— Я трое суток не сомкнул глаз…

— Да, да, — заторопился Кун. — Идите отдыхайте. Обсудим все завтра. Да, еще! Хочу посоветоваться с вами, не учредить ли нам чрезвычайный трибунал, как во времена революции 1848 года. Чтобы он имел свой следственный аппарат. Он будет вести расследование на месте… выносить приговоры и тут же приводить их в исполнение.

— Карающий меч революции… — с трудом одолевая смертельную усталость, сказал Самуэли. — Я думаю, суровые меры отобьют охоту у всякой нечисти совершать диверсии и прочие враждебные акты…

На следующее утро Кун вручил мандат Тибору Самуэли.

— Таких полномочий мы не решились бы дать никому другому, — сказал он. — Но вы доказали свою безупречную честность и преданность делу революции! Впрочем, читайте сами…

Самуэли бережно взял из его рук мандат.

«Революционный Правительственный Совет, возложив на народного комиссара Тибора Самуэли задачу обеспечения революционного порядка и дисциплины в тылу Красной Армии, в Затисье, уполномочивает его для достижения этой цели применять любые меры, какие он сочтет необходимыми, минуя обычную процедуру судопроизводства революционного трибунала.

Будапешт, 21 апреля 1919 года.

Революционный Правительственный Совет».

— Бём и его сторонники не возражали против предоставления мне неограниченных полномочий? — спросил удивленный Самуэли.

— Что вы! Охотно поддержали. Устранились, как говорится, умыли руки и теперь могут спать спокойно.

— Зато мне, кажется, вообще не придется спать, — усмехнулся Самуэли и, аккуратно сложив мандат, сунул его в карман. — Легкой жизни ищут себе политиканы… — закуривая, сказал он и с силой дунул на догоравшую спичку, издав при этом звук, очень похожий на «тьфу»!..

Утром 23 апреля 1919 года и городах и селах Венгрии на стенах домов было расклеено воззвание:

«Революционный Правительственный Совет, отстаивающий интересы не только венгерского пролетариата, но и угнетенных всего мира, возложил на меня задачу обеспечить порядок и дисциплину как на фронте, так и в тылу. Мне дано право применять самые строгие меры, и, если меня вынудит к этому необходимость, я воспользуюсь своим правом».

Заканчивалось воззвание грозным предостережением:

«Я не ставлю никаких условий классовому врагу пролетариата — буржуазии, но пусть враги запомнят: тот, кто поднимет руку на диктатуру пролетариата, кто явно или тайно будет подстрекать к контрреволюционным мятежам, способствовать им или, зная о подготовке их, утаит это, кто не будет выполнять распоряжений Революционного Правительственного Совета и приказов главнокомандования армии, тот сам себе подписывает смертный приговор. Наша задача — привести его в исполнение.

Для поддержания революционного порядка я не остановлюсь перед применением самых суровых мер.

Тибор Самуэли, председатель Чрезвычайного трибунала

Восточной армии».

Чрезвычайному трибуналу, а значит и Тибору Самуэли, пришлось столкнуться с большими трудностями. Привлекать контрреволюционеров к ответственности почти не представлялось возможным. Как только в городе или селе вспыхивал мятеж, туда вступали интервенты, и предатели оказывались за линией фронта, то есть становились недосягаемыми.

Бывший полковник генштаба Аурел Штромфельд за какие-нибудь двое суток сумел создать в Сольноке по-настоящему боеспособный генеральный штаб Красной Армии. На отдельных участках фронта удалось приостановить отступление. Однако командование секейских частей не подчинялось приказам генштаба и по-прежнему посылало в Будапешт дезориентирующие сводки. Впрочем, для Штромфельда это отнюдь не являлось неожиданностью. В ту памятную ночь, когда они с Тибором ехали на машине из Дьёра в Будапешт, он достаточно наслушался от него о неблаговидном поведении секейских командиров. И Штромфельд без колебаний принял решение: секейскую дивизию — самое крупное и лучше других вооруженное соединение — вывести с передовых позиций!

Вывести можно, но кем заменить?

Генштаб срочно доукомплектовывал новую дивизию. Если потратить на это не больше трех-четырех дней, можно опередить продвигавшегося врага. Положение становилось все напряженнее.

Под вечер 23 апреля Самуэли зашел к Штромфельду. И вот о чем он узнал.

Рота, посланная утром в Хайдусобосло для усиления местного гарнизона, была неожиданно обстреляна из пулеметов венгерской контрреволюционной бандой. Красноармейцам пришлось отступить. Оказалось, бургомистр, начальник полиции и директор местного банка, узнав о падении Дебрецена, сколотили белогвардейский отряд из бывших полицейских, чиновников городской управы и сынков местной буржуазии. Они принудили вступить в него солдат местного гарнизона. Белогвардейцы захватили городской Дом Советов, арестовали членов директории. Не прошло и часа, как румынские интервенты без единого выстрела заняли Хайдусобосло.

Коммунистов и красноармейцев предатели выдали врагу. Многие из них тут же были казнены.

Жители города, возмущенные разгулом белого террора, отправили посланцев за помощью.

— Надо во что бы то ни стало отбить город! — категорически заявил Штромфельд, выслушав сообщение. — Иначе может сорваться контрнаступление. Противник занял выгодные позиции.

В комнате воцарилась зловещая тишина. Никто из командиров не решался возглавить контратаку.

«Если даже контрудар увенчается успехом, — лихорадочно думал Самуэли, — главари мятежа удерут вместе с румынскими интервентами. Значит, трибунал снова не сможет покарать негодяев!» Он решительно поднялся и подошел к Штромфельду.

— Прошу возложить руководство операцией на меня! — коротко сказал он.

Штромфельд удовлетворенно кивнул.

— Мы ведем революционную борьбу, — проговорил он. — Что ж, пусть операцией руководит председатель Чрезвычайного трибунала. Генштаб передает в ваше распоряжение бронепоезд!

Самуэли тут же принял командование.

В подразделениях, оказавшихся у него под началом, было много солдат, участвовавших в событиях 21 марта. На них можно положиться. Оперативный план контрнаступления Самуэли поручил разработать Лейрицу, испытанному другу.