— У всех найдется, — сказала Анна Павловна.

— Только посмотрите на этих работничков, — крикнул со своего места Коля Жданов. — Еще пальцем не пошевелили, а уже о еде размечтались.

Автобус несся споро, бессистемно и всегда неожиданно подскакивая. Народ разговаривал вяло — еще не разгулялся. Ванюшкин сидел смирно, подремывал, и причина для веселья отпала.

А дорога была хороша! Анна Павловна вообще любила природу Подмосковья, но это шоссе было особенно красиво.

Стали часто попадаться поселки, и Анну Павловну радовал их ухоженный вид.

— До немцев нам еще далеко, — заметила Света Устьянцева, недавно побывавшая в ФРГ.

— Ты хочешь, чтобы мы гномиков по дворам расставили? — ответила Катя Прокушева из бухгалтерии. — Это не по-нашему.

— Вы, девочки, послевоенной деревни не знаете. Сейчас посмотришь — душа радуется, — сказала Анна Павловна.

— Тоже мне аксакал, — крикнул со своего места Коля, который любил в неслужебное время оказать Анне Павловне внимание как даме.

— Ну все же, — сказала Анна Павловна. — Помню ведь.

— Люди, смотрите! Посреди поля какое-то спортивное сооружение. Бассейн, что ли? — обратилась к автобусу Устьянцева: она любила переживать свои эмоции коллективно.

— И еще одна статуя лошадиная! — радостно подхватила Катя Прокушева из бухгалтерии. — Ишь, на дыбках стоит!

— Это ипподром, — сказал Коля.

— Нет, это манеж, — сказала Анна Павловна. — Здесь конный завод. А статуя — это лошадь по кличке Символ, знаменитая своим потомством.

— Откуда вы все знаете? — жеманно спросило нежное создание — секретарша академика, кокетливо сверкнув очами в сторону шофера.

Кавалерийское прошлое Анны Павловны оставалось за рамками информированности коллег о ее особе, и Анна Павловна эти рамки не собиралась раздвигать, чтобы не давать пищи для болтовни Аллы Аркадьевны.

Поэтому она сказала кратко, но емко:

— Знаю.

— Сколько еще до места, Коля? — крикнула Света Устьянцева.

— Километров пять, да ты не помнишь, что ли? Не в первый раз сюда едем.

— Мне все время выпадала Черная Грязь.

Из автобуса вывалились живописным табором. Кто постарше, нацепили на себя что попроще. Молодые девчонки и тут выщеголились — в джинсах и цветных курточках до пупка, а некоторые в красивых дорогих горнолыжных комбинезонах, они яркими цветами рассыпались по обочине картофельного поля.

Анна Павловна смотрелась кавалерист-девицей: в эластичных брючках, хромовых сапожках, в своем надоевшем бархатном пиджаке, которому износу не было, и лихом красном кепарике с длинным козырьком. Дело в том, что дочка-студентка, забравшая для тех же самых нужд ее «колхозные» монатки и резиновые сапоги, не удосужилась их вернуть, что было обнаружено только сегодня утром, чуть свет. Поэтому Анна Павловна срочно вытянула с антресолей свои «лошадиные» брюки и сапоги, с которых только и успела шпоры снять. Так и явилась. Жаль, Алла Аркадьевна ее не видела, уж она бы ее припечатала за желание выпендриться и отделить себя от народных масс.

Народные массы же сочли ее костюм вполне вероятным.

Разобрали ведра, распределили грядки, разбились по парам и двинули. На том конце поля у леса трудились две сгорбленные фигурки в серых халатах, по-видимому, местные. По краю поля бегал быстрый картофелекопатель, подготавливая фронт работ. Агрономша Зина давала последние указания Коле Жданову — бригадиру.

Анне Павловне предложили в пару Катю Прокушеву из бухгалтерии, но Прокушева в ужасе отказалась, заверещала на весь русский простор:

— Не буду я с ней, она рекорды ставит! Я паду!

Анна Павловна встала с Устьянцевой.

— Анна, ты правда рекорды ставишь? — спросила Светлана.

— Не, я просто скорая. — Анна Павловна натянула резиновые перчатки, потом нитяные, согнулась, крякнула и принялась за дело.

— Ты бы еще варежки меховые сверху напялила! Упаришься ведь, — посочувствовала Устьянцева.

— Мне сегодня руки чистые нужны, — сказала Анна Павловна.

— Что-то я картошку от комков плохо отличаю, — пожаловалась Устьянцева.

— Сейчас подсохнет, видна станет, — успокоила ее бывалая Анна Павловна. — Ее же только что вырыли.

Солнышко грело, ветерок обвевал, работалось с приятностью. Наполненные ведра ссыпали в мешки, которые оставляли стоять за собой, они торчали по краю поля, как редкие зубы стариков, а бригада двигалась неумолимо все вперед и вперед, к лесу, у кромки которого поле обрывалось, и до этого леса было ой еще как далеко.

— Жданов, мешки давай, — заорала Анна Павловна. — Ссыпать уже некуда. По паре мешков бросили и успокоились!

— Сейчас подвезем, — сказал, подходя, Коля. — Эй, — закричал он народу, — больше четырех ведер в мешок не сыпать, а то нам в машину не забросить!

Дамы всех возрастов немедленно одинаково захихикали, и тут уж досталось Коле Жданову и его четверке грузчиков за неосторожное замечание по первое число. И насчет силы прошлись, и насчет слабости. И жен их пожалели, и понедоумевали, откуда детишки взялись. И помощь свою предложили, и обещали никогда с ними не связываться. Мужики погогатывали, женщины посмеивались, в общем, работа шла.

— Пока нет мешков, ссыпайте в кучи, а потом в мешки переложим, — предложил Жданов.

— Еще чего? — сказала Анна Павловна и уселась в грядку, обняв полное ведро. — Ни в жисть не буду делать нерациональной работы. Садись, Светка, отдыхай, пока эти умельцы не обеспечат нас тарой.

Подошла Зина-агрономша проверить качество уборки и осталась довольна. А тут на поле выпер и грузовик с мешками. Он именно выпер, потому что несся почем зря по еще не убранной картошке, вминая ее в землю.

— У, зараза, — закричала Зина и замахала кулаками. — Пьяная сволочь, ну я тебя поймаю, я тебе устрою!

— Ваш, что ли? — спросила Анна Павловна.

— Кабы наш. Тоже из шефов. Приедет как на пикник, зальет глаза с утра, а работы — хрен. Я этого гада никак с бутылкой не поймаю, мне бы только его поймать.

Зина раскраснелась от гнева и была очень хорошенькой, что немедленно отметили про себя Анна Павловна с Устьянцевой и переглянулись с пониманием.

— А чего вы с ним цацкаетесь? Зачем надо его с поличным ловить, когда и так ясно, что пьяный? Составить протокол, штрафануть — и все дела, теперь с этим просто, — посоветовала разумная Устьянцева.

— Так для этого мне милиционера сюда надо доставить. А у меня время есть? Да и кто работать будет? Все шофера в разгоне.

— Ну а с бутылкой застанете, — заинтересованно сказала Анна Павловна, — что сделаете?

— По башке ею ему врежу.

— Ну что же, это дело, — согласилась Анна Павловна.

— За что мы ваш институт любим — работаете хорошо. Как дело до шефов доходит, так мы вас просим. Только вот транспорта у вас нет.

— Транспорта у нас нет, — подтвердила Анна Павловна. — Грузовики нам ни к чему.

— А я вас по прошлому году помню, — улыбнулась Зина.

— Я вас тоже. У нас какая норма на сегодня?

— Мы со Ждановым так подсчитали, что вам надо по рядам до леса дойти, а потом обратно. В два часа школьники приедут, им немного оставите.

— Ясно.

Зина пошла дальше, а женщины снова заработали.

— Картошка неважнецкая, — сказала Устьянцева.

— Да, мелковата.

— Вроде и погода стояла, а мелкая. Сколько тут с гектара, интересно?

— А ты знаешь, сколько надо?

— Нет.

— И я нет.

— Не может быть, чтобы ты, Ань, чего не знала.

— Ты где-то права. Я знала. Но забыла. Но, думаю, тут все равно ниже всяческой нормы. Все выбирай, горох на корм скоту пойдет.

— Да я выбираю, неужто чего оставлю, жалко ведь.

— Что интересно, Светка, я когда в студенчестве на картошку ездила, уставала как собака. И в корзины складывать, и в мешки пересыпать. А ведь молодые были, сильные. Сейчас — хоть бы хны. Мы вон уже сколько с тобой прошли, а усталости никакой. В чем дело?

— Я думаю, Аня, мы с тех пор стали хорошими рабочими лошадками. Привычка к труду — это все. Эх, — Светлана Устьянцева распрямилась, придерживаясь за поясницу, — хороша жизнь!