— Нет, саудовцы не хотели идти нам навстречу, — говорит Шенфилд. — Попросив «Арамко» передать нам документы, мы получили ответ, из которого явствовало, что саудовское правительство не понимает смысла наших требований и это вызывает у него недоумение. Оно хотело бы более подробных разъяснений и уточнений.

Американцы исправно предоставили «Арамко» разъяснения и уточнения, которых требовали саудовцы.

Была причина, вынуждавшая обе стороны действовать с известным тактом: саудовцы понимали, что, как бы они ни возражали, министерство юстиции может на законных основаниях получить любые документы, находящиеся на американской территории; американцы же сознавали, что такой шаг непременно повлечет ответные действия со стороны Саудовской Аравии. Этого Шенфилд хотел избежать.

Семи американским компаниям больше года удавалось юлить и изворачиваться, но в конце концов им пришлось передать министерству юстиции более 125 тысяч документов.

В октябре 1978 г. юристы «Арамко» уведомили министерство юстиции, что Ямани именем саудовского правительства четко и недвусмысленно запретил вывоз из Саудовской Аравии любых документов, на которые присланы ЗГС.

Руководствуясь дипломатическими соображениями и учитывая запрет Ямани, министерство юстиции сообщило семи американским компаниям, что на вторую серию посланных им ЗГС нужно высылать только документы, не имеющие отношения к Саудовской Аравии, — во всяком случае, до тех пор, пока не будет решен вопрос о документах с саудовской тематикой.

По совпадению это случилось как раз в то время, когда «Экссон» и «Сокал» были вынуждены передать подкомитету Черча сведения о саудовских нефтяных ресурсах и объеме добычи. Поскольку Шенфилд не хотел, чтобы антитрестовский отдел отождествляли с подкомитетом Черча, он счел нужным уладить отношения с Ямани и избежать осложнений, которые могли возникнуть при востребовании нужных ему документов.

Вероятно, Ямани не смог бы процитировать слово в слово лекции Кингмана Брустера по антитрестовскому законодательству, но он хорошо представлял себе общий характер американских антитрестовских законов, знал, как работает министерство юстиции, и имел не один случай убедиться, насколько могуществен сенатский комитет по связям с зарубежными странами, — поэтому у него не было сомнений, что саудовцам предстоит нелегкая схватка.

Но, как и все юристы, Ямани хорошо знал: чем дольше натягиваешь перчатки, тем больше вероятность, что у соперника пропадет охота драться и он оставит тебя в покое.

В ноябре 1979 г. Ямани встретился с министром финансов Соединенных Штатов Г. Уильямом Миллером, находившимся в Саудовской Аравии с официальным визитом. Хотя его поездка не имела никакого отношения к расследованию, которое проводило министерство юстиции, во время переговоров Миллер коснулся этого предмета. Ямани выразил свою озабоченность. Во всяком случае, сказал он, желательно было бы, чтобы расследование не касалось данных о характере и объеме добычи нефти в Саудовской Аравии, ее нефтяных ресурсах и политике цен. Миллер попытался заверить Ямани, что ни один документ, носящий конфиденциальный характер, не получит огласки. Но для доказательства, что эти заверения ничего не стоят, Ямани достаточно было упомянуть подкомитет Черча. Как бы то ни было, заметил Миллер, материалы, нужные министерству юстиции, уже находятся в распоряжении американских компаний и на территории США, тем самым они могут быть востребованы в судебном порядке. Ямани остался тверд, сказав, что все ЗГС останутся без ответа.

Шенфилд узнал о встрече Миллера с Ямани, ожидая брифинга в «ситуационной» комнате Белого дома.

— Это было непосредственно после захвата заложников в Тегеране. В то время я был помощником генерального прокурора и каждое утро представлял министерство юстиции на брифингах в этой комнате. Какой-то чиновник министерства финансов рассказал, что они проявили интерес к расследованию и что Ямани выразил в связи с этим свою обеспокоенность. Один из вопросов, возникших сразу же после захвата заложников в Иране, заключался в том, будут ли следствием акций, которые могут предпринять Соединенные Штаты, какие-либо ограничения поставок нефти. В сложившемся контексте это становилось важным. По поводу самого расследования никаких решений не принималось. Это и не входило в компетенцию собравшихся. Но многие из них понимали, что мы в министерстве юстиции твердо намерены его продолжать.

Генеральный прокурор Бенджамин Чивилетти вскоре велел Шенфилду послать Ямани успокаивающий телекс и в нем сообщить, что американцы не собираются осуществлять никаких поспешных принудительных действий по ЗГС. В этом послании, врученном Ямани в середине января 1980 г. лично послом Вестом, говорилось, что министерство юстиции хочет направить в Эр-Рияд официальных лиц и дать Ямани возможность получить из первых рук разъяснения относительно целей расследования и о методах, которыми предполагается защитить от огласки секретную информацию.

— Проблема заключалась в том, что было очень трудно отделить запросы комитета Черча от запросов министерства юстиции, — объясняет Вест. — Комитет Черча обещал гарантировать конфиденциальность полученных им сведений. Но все знали, что это чистый фарс. Ни один документ, проходивший через парламентское расследование, особенно если он мог использоваться для антиарабской пропаганды, не был защищен от огласки. Потому-то Ямани не доверял и ручательствам министерства юстиции, обещавшего исследовать нужные ему документы в строго конфиденциальном порядке.

— Самым важным для нас, — продолжает Шенфилд, — было убедить Ямани, что мы относимся к делу серьезно и на всех этапах расследования намерены консультироваться с ним, чтобы защитить саудовские интересы. Нам не хотелось, чтобы у него создалось впечатление, будто мы ведем себя бесцеремонно и не придаем его беспокойству особого значения. Далее, мы желали, если окажется возможным, завязать с саудовцами нечто вроде переговоров и, при удаче, вызвать известное сочувствие к нашим целям. Телекс был как бы приглашением к таким переговорам, увенчавшимся впоследствии нашим визитом в Эр-Рияд — для личной встречи с Ямани.

Шенфилд прибыл в Эр-Рияд в марте, сопровождаемый тремя другими юристами из министерства.

— Вначале мы провели встречу с одним из подчиненных Ямани — рассевшись широким кругом, попивая кофе и беседуя о существе нашего расследования. С этим подчиненным и с некоторыми его коллегами мы прошлись по нашим ЗГС, пункт за пунктом. После этой беседы настроение у нас поднялось, потому что наши собеседники впервые проявили большую гибкость и согласились рассматривать различные пункты ЗГС отдельно.

Но первое впечатление часто бывает обманчивым.

Примерно через день Шенфилд и его спутники встретились с Ямани.

— К моему великому удивлению, в министерстве, при всем его значении для страны, было очень мало охраны. Я был прямо-таки поражен этим обстоятельством. У входа был пропускной пункт, но во всем остальном здании, помнится, я заметил только двух сотрудников службы безопасности с автоматами в руках. Просто поразительно, насколько незащищенным — во всяком случае, на первый, поверхностный взгляд — казалось это место, особенно если вспомнить, что случилось с Ямани в Вене. Нас повели по длинным коридорам, и я обратил внимание, как мало здесь было признаков активной деятельности. В любом американском офисе работа кипит. Здесь же во всех кабинетах сидели спокойные люди в арабской одежде, курили, тихо беседовали между собой, и общую атмосферу трудно было назвать рабочей.

Ямани встретил гостей в конце коридора и провел их в свой кабинет.

— Кабинет у него необыкновенно роскошный, просто великолепный. Ямани держался в высшей степени сердечно. Признаюсь честно, я был им очарован.

После обычных приветствий Ямани и трое его помощников, все одетые в белое, расселись против четверых американцев, облаченных в черные костюмы; слуги тем временем сервировали кофе. Ямани поинтересовался, где каждый из его гостей получил юридическое образование. Выяснилось, что один из них кончал Нью-Йоркский университет. Шенфилд защищал диссертацию в Гарварде. Ямани ощутил себя в родной стихии, и они некоторое время делились воспоминаниями.