В сентябре Ямани выступил в Лондоне на симпозиуме стран Северного моря, развивая главным образом те же идеи, которые он высказал в своей речи в АУБ четыре года назад.
— Участие в капитале — это то, что мы предлагаем вместо национализации, — услышали из его уст представители средств информации.
Трудно было выразиться яснее.
Имея мало возможностей для выбора, четыре совладельца «Арамко» согласились на 25‑процентное участие Саудовской Аравии с последующим поэтапным увеличением ее доли до 51% к 1982 г. Соглашение предусматривало также выплаты за простые акции, рассчитываемые на основе текущих цен, — компании должны были получить их в течение трех лет.
Каждая из американских компаний имела собственного представителя в команде, которая вела переговоры с Ямани. «Экссон» была представлена своим первым вице-президентом Джорджем Пирси, ветераном переговоров в Тегеране и Триполи.
— Встреча в Тегеране имела мало общего с переговорами об участии стран-экспортеров в капитале нефтяных компаний, — вспоминает Пирси. — Сам Ямани держался совсем по-другому. В Тегеране он был не один, рядом находились Амузегар и Хамади. И поведение наших партнеров зачастую граничило с нечестностью. Для Ямани быть впутанным в какие-либо махинации, нарушать данное слово было просто неслыханным делом. Мы спрашивали себя: высказывает ли он собственное мнение или, как послушный слуга, всего лишь исполняет, что ему велели? Порою казалось, что на него оказывает давление кто-то вне королевства. С каждым днем это проявлялось все очевиднее. К концу тегеранской встречи он стал особенно несговорчив и вел себя крайне надменно. Впрочем, надменность сквозила в его поведении и раньше — это было видно по тому, как Ямани относился к другим министрам нефти. Он почти никогда не считался всерьез с их мнением. Амузегар был исключением; он в интеллектуальном отношении не уступал Ямани. Но всех остальных Ямани просто тиранил.
Ямани решительно это отрицает.
— Я всегда обходился с другими министрами очень уважительно, включая тех, с которыми у меня были разногласия. И никогда не давал повода для упреков в надменности.
Так или иначе, переговоры об участии в капитале — в отличие от встреч в Тегеране и Триполи, носивших строго официальный характер, — проходили в сравнительно непринужденной обстановке.
Сначала местом переговоров был дом Ямани в Ливане.
Ямани купил его за несколько лет до описываемых событий. Дом находился в пригороде Бейрута и стоял на вершине холма, откуда открывалась необыкновенно широкая и красивая панорама. Он был построен над катакомбами, в которых Ямани нашел замечательные мозаики: впоследствии эти мозаики были вмонтированы в декор плавательного бассейна.
Четверо американцев, представлявших нефтяные компании, встречались здесь с Ямани каждое утро: обычно они беседовали на открытом воздухе, возле бассейна, а когда приходило время, вместе, как старые друзья, садились за обеденный стол. Каждый старался найти решение, которое удовлетворило бы всех.
— Нельзя сказать, что саудовцы держали пистолет у нашего виска, — продолжает Пирси. — Обе стороны вели себя достойно. Компании в то время были абсолютно необходимы, только они могли вести дело. Мы понимали, что саудовцы хотят распоряжаться своими природными ресурсами, и не спорили с тем, что они в любой момент могут объявить о национализации. Но, полагаю, в ту пору Саудовская Аравия очень заботилась о своем международном престиже. Встречи носили теплый, дружественный характер, — добавляет Пирси, — но при этом Ямани никогда не торопился с уступками и ни на мгновение не ослаблял хватки.
Некоторые пункты будущего соглашения он обсуждал раздельно с каждой компанией: ведь, когда переговоры подходят к трудному этапу, нередко оказывается удобнее вести их один на один. Но Ямани никогда не пытался стравить компании между собой; он к этому вовсе не стремился… Впрочем, не подумайте, что он упускал из виду свою цель. Ямани — искуснейший дипломат.
В отличие от рыбаков, которые любят рассказывать, как рыба сорвалась с крючка, специалисты по переговорам явно предпочитают истории о том, как им удалось вытащить ее на берег. Однажды на переговорах в Ливане, во второй половине дня, вспоминает Пирси, Ямани сделал предложение, на которое он, Пирси, ответил отказом. На этом переговоры в тот день и кончились. На следующее утро четверо американцев, как обычно, собрались возле бассейна. Когда появился Ямани, они молча пили сок. Ямани поздоровался, сел и, обращаясь непосредственно к Пирси, повторил свое вчерашнее предложение. Пирси вновь его отклонил.
Ямани пожал плечами и сказал:
— Коли так, не вижу никакого смысла продолжать встречу.
Пирси остался сидеть на своем месте и внимательно смотрел на Ямани, не говоря ни слова.
Прошло довольно много времени. Ямани тоже сидел на своем месте и внимательно смотрел на Пирси. И тоже не говорил ни слова. Как вспоминает Пирси, молчание длилось несколько минут.
Потом, словно забыв о неразрешимом противоречии и уже не угрожая покинуть встречу, Ямани стал просто говорить о чем-то другом. И началось обычное утреннее заседание.
Вскоре после начала бейрутских переговоров местные власти уведомили Ямани, что политическая ситуация становится все более нестабильной. По их мнению, в другой стране американцы чувствовали бы себя гораздо безопаснее. Поэтому переговоры были перенесены в Эр-Рияд и продолжались в кабинете Ямани.
Само собой понятно, что в Ливане Ямани уделял американцам все свое внимание. Но в Саудовской Аравии, по словам Пирси, им пришлось выдерживать жестокую конкуренцию.
— Как бы ни был занят Ямани, он всегда находил время для своей семьи. Дома у него был настоящий проходной двор. Без конца являлись какие-то посетители и мешали вести беседу. Да и собственные его дети каждую минуту входили в комнату, где мы сидели.
Завершающая фаза переговоров, на которой были сглажены последние противоречия, длилась немногим меньше месяца.
— Нам пришлось немало повозиться. Оглядываясь назад, я прихожу к выводу, что притязания саудовцев были более чем умеренными. Они хотели лишь частичного совладения, при котором могли бы получать от нас всю необходимую помощь, и проявляли готовность оплатить все сполна, чтобы сохранить свой международный престиж. А ведь во многих странах события приняли совсем другой оборот.
По мнению Пирси, Ямани в глубине души не считал национализацию сколь-либо приемлемым вариантом.
— Но будем откровенны: все козыри были в его руках. А у нас, по правде говоря, козырей было негусто. Западная технология, западный менеджмент, саудовский престиж в мире — вот, пожалуй, и все. Мы предполагали, что сможем сделать предметом обсуждений плату за все ресурсы, которые переходили в их руки. Но они неизменно ограничивали этот вопрос исключительно тем, что находилось над поверхностью земли. Мы не получили ни гроша за запасы нефти, находившиеся в земных недрах, а величина этих запасов была просто фантастической. Единственное, что нам удалось выторговать, — это плату за надземное имущество, что само по себе было немалым достижением, если учесть тогдашнюю международную ситуацию.
Переговоры разрешились джентльменским соглашением только потому, считает Пирси, что совладельцы «Арамко» хорошо знали, с кем они имеют дело.
— Ямани — сердечный, обходительный человек, у него европейские манеры. В ту пору мы нисколько не сомневались в его искренности. Позже стало несколько труднее: не всегда можно было догадаться, к чему он клонит и каковы мотивы его поступков. Ямани очень хорошо понимал американцев. Кроме того, пока король Фейсал был жив, он не испытывал политического давления внутри страны. Кажется, будь Ямани даже родным сыном Фейсала, они не были бы преданы друг другу более горячо. Король целиком и полностью доверял своему министру. Но после смерти Фейсала мы не всегда могли понять, по своей ли воле действует Ямани или следует полученным свыше инструкциям. По-видимому, второе случалось чаще, чем первое.
